Глава 57.2 (1/2)

***

«Умирает».

«Он умирает» — слова Часовщика были спокойные и непоправимые. И Бризу показалось, что они как удар. Они делали больно и вызывали детское, отчаянное желание зажать уши.

Спрятаться туда, где никто не найдет.

И спрятать Калема — от боли, от беды и от смерти.

Бриз же вытащил его, Бриз его спас! Они сбежали от Ламмара… они…

Часовщик смотрел непроницаемым, безмятежным взглядом.

Калем закашлялся, и этот кашель превратился в смех — горький, но сквозь него сквозило облегчение. Какое-то темное, злое удовлетворение, которого Бриз не понимал.

Калем никогда не был таким.

— И… ладно, — голос у него хрипел, и видно было, что каждое слово дается с трудом. — Хорошая… смерть. Я… не приведу… к вам… Ламмара… И Бриз… рядом… Если и умирать… лучше так.

Бриз вздрогнул, посмотрел на него, и внутри, в мыслях стало тихо и пусто.

Словно, все на мгновение остановилось.

Даже ветер, вечный ветер, что тек у него в венах, в крови — стих.

— Смелые слова, — улыбнулся Часовщик. — Достойные.

Но смотрел он на Бриза.

И у того вдруг заколотилось сердце. Заколотилось отчаянно, быстро-быстро, потому что… Часовщик его будто проверял. Испытывал, пытаясь разглядеть что-то внутри Бриза.

Пытаясь оценить.

— Вы… вы знаете, как его спасти, — шепнул Бриз. — Вы… вы понимаете, из-за чего он умирает.

— О, да, — Часовщик улыбнулся, подошел к Калему близко и склонился, заглядывая в глаза. — Скажем так, такая магия по моей части.

И Бриз понял, что почувствовал, когда разорвал нити — те самые нити, что связывали Ламмара и Калема.

Теперь это казалось таким очевидным.

— Время, — шепнул он. — Магия по вашей части — магия времени.

— Верно, — улыбнулся Часовщик. — Величайшая сила во вселенной и все такое. Время, которое все пытаются обмануть, но только мне удалось. Я догадываюсь, о чем ты думаешь. Я мог бы помочь твоему другу. Но я не стану. Слишком большой риск.

Бриз сглотнул, потянулся собственной силой — осторожно, невесомо — к ранам Калема, к обрывкам нитей, которые еще были в нем.

И почувствовал — время. Как остатки его утекают капля за каплей.

Что-то подобное Бриз испытывал, когда Лир превратился в Лэ.

Было что-то жуткое, что-то непостижимое в этом. В том, как заканчивалась не жизнь — а именно время. И Бриз чувствовал, как опасно даже просто находиться рядом.

Но он все равно не смог бы уйти. Не смог бы отвернуться от Калема или бросить.

Не смог бы… отпустить.

— Ты не умрешь, — сказал ему Бриз. Ему, Часовщику, всем вокруг, потому что какая-то отчаянная жадная, не способная принимать потери часть пробуждалась внутри, ворочалась огромным чудовищем, монстром, у которого не было имени.

Раньше Бриз бы боялся — а теперь был благодарен. Благодарен за эти отчаянные, жадные чувства, за готовность вцепиться и не отпускать до самого конца.

— Ты не умрешь, — повторил Бриз громче, и вплел в слова силу. Позволил им отразиться от стен. — Я тебя не отдам. И если нужно время — я дам тебе время. И если понадобится жизнь, я дам тебе жизнь.

Калем дал ему пламя, чтобы спасти.

И теперь мало было убежать от Ламмара, мало было освободить от цепей и принести сюда. Нужно было отдать что-то равноценное, что-то, что Калем потерял.

— Не… надо… — прохрипел тот. — Бриз, не… надо…

Он хотел как лучше, он, наверное, даже был готов умереть.

— Ты же… мой… друг… Не… держи…

Прежний Бриз — тот Бриз, который так отчаянно хотел хоть кому-то нравиться, который был слаб и одинок — наверное, бы послушал. Потому что больше, чем потерять друга, боялся бы потерять саму дружбу. Потому что совсем не знал себя.

И именно благодаря Калему узнал.

Благодаря Калему, Лиру, благодаря всем, кого полюбил.

Именно Калем был первым.

Бриз наклонился к нему, и невесомо коснулся губами лба:

— Я твой друг, — шепнул он. Признался, как мог бы признаваться в любви. Потому что действительно любил Калема. Не так как Лира, не так, как Лэ.

Любовь могла быть такой разной. Но от этого она не становилась слабее. — Я всегда буду твоим другом. Но в первую очередь я осколок Карна.

Он шепнул, как откровение:

— Я на самом деле упрямый и жадный. И я тебя не отпущу.

Он потянулся вперед — силой, всей своей сутью, уцепился за обрывки нитей, которые истекали временем, как кровью, и вложил в них — все, чем был сам.

Ветер, и жизнь, и собственное время.

Время, похожее на поток — на ветер, и на ураган.

***

Это было больно — отдавать, отрезать часть себя, своей жизни. Чтобы отдать и вложить в кого-то еще.

И одновременно с тем, Бриз чувствовал мир и время в нем — так, как не чувствовал никогда раньше. Чувствовал время всех, кто был вокруг.

Старое, рожденное из темноты время Малики — неторопливое, тягучее как мазут.

Время Часовщика, струящееся по кругу, зацикленное само на себя.

Время Калема, последние затухающие искры.

Новорожденное, звонкое время Пушка — огромную расстилающуюся серебристую плоскость, уходящую за горизонт.

И время Лэ.

Изувеченное, неправильное время Лэ — время, которое наступило слишком рано. И от того было ранено.

Лир ушел слишком рано. И Лэ появился не вовремя. И мир спотыкался об него — о крохотный камушек в шестеренках. О духа, который жил на полтакта быстрее.

Бриз заставил себя не смотреть, отвернуться — потому что невыносимо было об этом думать. Чувствовать — вот оно время, струиться сквозь них всех. И им можно управлять — подхватить его собственной силой, и «исправить» Лэ, вернуть…

Он не позволил себе додумать.

Он зачерпнул собственное время горстями, чувствуя, как оставляет дыры у себя внутри — и вложил в Калема, вытесняя магию Ламмара своей. Латая раны, исцеляя.

Жизнь в обмен на огонь. Время, которое заполняло Калема новым пламенем.

Тот выгнулся, вспыхнул — закричал, и из пустых глазниц вырвались потоки пламени.

Бриз схватил его, прижал к себе — видел, как ожоги расползаются на коже, но не чувствовал ни боли, ни пламени.

Кто-то крикнул его имя, руки коснулись плеч — Лэ, Бриз его почувствовал. То был Лэ.

И в тот момент они все трое были соединены единым временем.

Лэ чувствовал и видел все, что понял Бриз.

Что пришел слишком рано, что Лира можно вернуть.

Лэ отшатнулся, Бриз увидел на мгновение его огромные, ошарашенные глаза — глаза ребенка.

А потом все закончилось.

И Бриз опустил взгляд на Калема, заставлял себя смотреть только на него, потому что не мог в тот момент смотреть на Лэ.