Часть 47.1 (1/2)

От автора: ужасно извиняюсь еще раз, что задержала главу( Надеюсь, она вам понравится. Событий немного, но это важная передышка прежде, чем начнется новый виток истории.

***

Бриз столько хотел ему сказать. Был уверен, что слова польются потоком, и их невозможно будет остановить.

Но он молчал, и внутри вместо всех тех слов, которые, как ему казалось, хотелось высказать, звенела пустота.

Горькая и гулкая.

Лир молчал тоже, потом спокойно кивнул головой, словно самому себе, и произнес:

— Хорошо. Я скажу вместо тебя.

Он снова посмотрел вперед, и его профиль на фоне ночного города казался вырезанным из камня. Острые, хищные черты, в которых Бриз научился видеть красоту. Которые полюбил рассматривать.

— Ты ошибся, — спокойно, холодно сказал ему Лир. — Помнишь, я говорил тебе, придет время, и ты пожалеешь. Что я сделаю тебе больно, что будет тяжело и потом станет невыносимо. Я говорил тебе: это того не стоит.

Бриз слушал его, впитывал каждое слово, и чувствовал, как они горчат.

— Ты молод и глуп, — продолжил Лир. — Ты сказал, что будет что-то еще. Будет счастье и любовь, что оно того стоит.

Он повернулся к нему всем телом и спросил — равнодушно, словно констатировал факт:

— Где они, юный Бриз? Между нами не осталось ничего, кроме боли.

Бриз думал, что готов услышать от него, что угодно.

И все равно задохнулся. Больно. Слова Лира делали больно, резали на части.

Лир усмехнулся, продолжил:

— Я так легко тобой увлекся. Ты красивый, ты словно бы весь был для меня. Ты дал мне близость, семью, какой у меня никогда не было. Иллюзию того, что все может быть иначе.

— Это не иллюзия, — глухо, заставляя себя говорить, выдавил Бриз. — Это… то, что между нами было… было настоящее.

— Тогда где оно сейчас, это настоящее? Я всегда был один. И не важно, чего мне хочется, и как сильно я полюблю, в конце останусь один.

Бриз много лет в это верил — что навсегда останется один. Принимал это, потому что не мог изменить.

А теперь мысль об одиночестве становилась невыносимой.

— Мне не следовало сближаться с тобой. Мне не следовало создавать сына. И не следовало забывать, кто я, — холодно, мерно, словно приговор, сказал ему Лир.

Бриз стиснул кулаки, почувствовал, что вот-вот сорвется — прочь, прочь от этого разговора, от боли. Или что закричит, что выплеснет все упреки, все обиды, потому что не может больше терпеть.

— Ты и… Пушку это сказал? — чувствуя, как дрожит голос, спросил Бриз. — Ты…

— Я, — спокойно перебил его Лир. — И я был прав. Все мои фантазии… как я стану отцом, как я буду заботиться о семье. Убожество. В конце концов, я просто старый монстр. И я не дал ни ему, ни тебе ничего кроме боли.

Он медленно, неторопливо подошел к Бризу. Застыл на расстоянии вытянутой руки. А потом коснулся кончиками когтей шеи Бриза.

Легко, невесомо.

И тот почувствовал, словно Лир подцепил что-то внутри него — красную нить связи, контракта крови.

Мгновение, и Лир убрал его.

Но вместо освобождения Бриз почувствовал себя так, словно отобрали подарок.

— Вот и все, — спокойно, с легкой улыбкой сказал Лир. — Связь крови сложно создать, а разорвать легко. Ты свободен, юный Бриз. Свободен и силен, сильнее, чем можешь себе представить. Лети, впереди у тебя еще целая жизнь.

Он наклонился, и Бриз почувствовал невесомое, легкое прикосновение губ к макушке.

Бризу столько всего надо было ему сказать. Он столько всего хотел ответить.

Но так и не смог.

Он вцепился в мантию Лира, вжался в грубую ткань лицом, и разрыдался.

***

Он не знал, сколько это продолжалось. Сколько он так и стоял. В какой-то момент Лир его обнял, обхватил жесткими худыми руками и прижал к себе.

И не сразу Бриз смог разобрать шепот: мягкий, успокаивающий.

— Ты будешь счастлив… однажды ты обязательно будешь счастлив.

И вся та боль, что еще оставалась внутри превратилась в злость.

Бриз вскинул голову, судорожно вдохнул и сказал, глядя Лиру прямо в глаза. С удовлетворением заметил, как они расширились.

— У тебя в голове и правда имитация мозгов!

Лир казался таким растерянным в тот момент, абсолютно обескураженным. И Бризу хотелось кусать, царапать, пинать его в ответ, чтобы тот хоть так понял.

— Тебе же самому больно! Ты же не… ты же не хочешь, чтобы я улетал! Тогда… Лир, что ты творишь?

Лир смотрел на него так долго, и Бриз боялся, что тот даже не ответит. Боялся, что Лир растает туманом, и на этом все закончится.

Но тот сказал:

— Я знал, что ты не простишь. Ни ты, ни он. И что потеряю вас обоих. Когда я принимал решение, когда я мог решить иначе, я уже знал.

— Ты сделал ему очень больно, — глухо, зло сказал ему Бриз. — И я злюсь, Лир, конечно, злюсь. За то, что ты отдал его Ламмару, за то, что ты ранил Пушка. Но если я сейчас улечу, от нас ничего не останется. От тебя и меня. От нашей семьи.

Он дернул на себя ткань мантии, выдохнул сквозь зубы:

— Ты и я… мы можем расстаться. И мне будет больно, и все, чем я для тебя был, станет бывшим. Останется в прошлом.

— Однажды оно перестанет болеть, — пообещал ему Лир.

— Мне плевать на боль, — зло отозвался Бриз. И в тот момент готов был вернуться хоть на Сферу Истины, лишь бы Лир услышал. Лишь бы понял. — Но я единственное, что связывает вас с Пушком. Что хоть как-то нас удерживает всех, нашу семью. И я не отпущу, пока могу хоть что-то сделать. Ты и я, мы можем остаться в прошлом. Но дети не бывают бывшими. И я никогда не дам тебе ни забыть про сына, ни отвернуться.

Лир отвел взгляд, посмотрел вниз на ночной город. На щеках отсвечивали золотом дорожки от слез.

«Тебе тоже больно», — сказал ему Бриз. Но об этом легко было забыть. Что Лир не был бесчувственным. Что как бы равнодушно себе ни вел, как бы ни ошибался, он по-настоящему любил. Делал то, во что верил, даже когда делал больно.

— Я уже все разрушил. Дети не бывают бывшими. А отцы, пожалуй, могут, — потом он фыркнул, горько, и добавил. — Он не простит. Я бы не простил.

— Ты такой сильный, и такой… трусливый. Ты же даже не попробовал все исправить, а уже сдался! Лир… Лир, ты не можешь так от него отвернуться.

— А такое можно искупить? Подумай над ответом, юный Бриз. Подумай хорошенько. Не все вещи можно исправить.

Бриз сглотнул, посмотрел ему прямо в глаза и заставил себя произнести: