Часть 37.2 (1/2)

***

Иногда Бриз улетал высоко-высоко. На самую границу воздушного пространства, где воздух был тонким и холодным. Там уже не было облаков, и летать становилось тяжелее, но все проблемы казались мелкими и незначительными. Бриз закрывал глаза, и ему казалось, что пространство вокруг поет, тихо и странно, на самой границе слышимости.

Он иногда засыпал так, на тонкой прослойке разряженного воздуха, во сне постепенно опускаясь ниже. И ему часто снилось, что он родился человеком. Что его все-все вокруг видят. Что кому-то он нравится, а кто-то говорит про него гадости — но все они его видят.

Все они с ним говорят, хоть и не всегда говорят хорошее.

После этих снов Бриз просыпался в слезах. И тогда казалось, что он отдал бы что угодно — лишь бы это сбылось. Лишь бы стать частью мира людей, раз в мире духов он никому не был нужен.

Теперь все стало иначе. Лир его полюбил, и Пушок, и Калем тоже. Они дорожили им и стали дороги в ответ.

Но то, что предлагал Лир… стать для людей видимым, стать частью их жизни. Самому посмотреть, попробовать все то, что он подсмотрел в мире людей.

Бриз не знал, как реагировать.

Не знал, что чувствовать.

Поймал себя на том, что дрожат руки. Сплел пальцы в замок и переспросил:

— Ты можешь меня научить? Как стать человеком.

Голос дрогнул, даже для него самого прозвучал неловко и жалко.

Лир отозвался спокойно и сдержано:

— Как стать видимым. Ты незримый, юный Бриз. И потому не можешь стать человеком. И я полагаю, не хочешь. Люди до смешного мало живут.

Бриз с шумом прочистил горло:

— Они очень много успевают… за одну жизнь.

Лир подцепил его подбородок кончиками когтей, осторожно заставил запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза:

— Поверь, быть тобой намного лучше. И да, я могу показать, как стать видимым. Но это требует тренировки. Большинство духов не стали бы тратить силы.

Бриз перехватил его руку, прижался щекой к пальцам и шепнул:

— Но ты стал.

Лир фыркнул, снисходительно и добродушно:

— У меня было очень много свободного времени. И мне было скучно.

Бриз плохо себе представлял как это. Лир мог встретиться с кем угодно, побывать где угодно. У него… у него была любовница — хоть Бриз и не любил вспоминать про Малику — он дружил, у него был дом.

Почему ему было скучно?

— И, — добавил Лир, — я хотел узнать людей получше.

— Потому что они интересные, — сказал Бриз.

— Потому что ем их. И чем лучше понимаю пищу, тем больше страха могу получить.

Бриз нахмурился, даже обиделся немного за людей, буркнул только:

— Ты просто не рассмотрел их толком.

Но, кажется, Лира это только позабавило. Тот посмотрел в ответ снисходительно и будто хотел Бриза слегка надкусить.

— Так ты будешь учиться или нет, юный Бриз?

Тот подлетел повыше, потянул пальцами его за рукав к себе — стать ближе, почувствовать исходящее от Лира тепло:

— Конечно, хочу, — он оглянулся по сторонам, на спешащих вокруг людей, на машины. — Здесь? Я думал, мы еще заняты. Ты хотел показать, какая ты собачка. Ты же не откажешься?

Лир с шумом выдохнул воздух:

— Иногда ты так талантливо подбираешь слова, юный Бриз… я не знаю, что и думать.

Бриз не понимал, что такого сказал, но осторожно ответить:

— Думай, что я хороший. Мне будет очень приятно.

Лир почему-то смотрел на него довольно мрачно:

— Я укушу тебя. И мне тоже будет очень приятно.

Бриз вспомнил его укусы, его поцелуи. Почувствовал, как горят щеки, и быстро оглянулся по сторонам. Удостовериться, что их никто не видит, и им никто не помешает.

А потом невесомо поцеловал сам, потерся носом о щеку Лира.

Тот повернул голову, прикусил в ответ. Совсем легко. Шепнул на ухо — жарко, мягко:

— Давай уединимся.

Бриз выдохнул. Подумал о том, что люди иногда так говорили: уединиться. И это означало секс. Близость. Поцелуи и объятья.

Он уткнулся носом Лиру в шею, отозвался тихо:

— Давай.

Туман обхватил их мягкой пеленой, скрыл улицу и все вокруг, машины и старые здания.

А когда рассеялся, Бриз и Лир оказались на сцене. Вокруг был огромный гулкий зал, ряды красных кресел. В воздухе перешептывались отголоски давно отыгравших пьес.

В театрах так бывало, и Бриз иногда прилетал послушать — чувства зрителей пропитывали пространство, будто отпечатывали отдельные моменты в зале. И эти момент полупрозрачными клочками, обрывками фраз лежали по углам.

Театральный зал запоминал. И Бриз покраснел, когда подумал, что теперь он запомнит и их с Лиром. Их близость, выдохи и стоны. Удовольствие.

Оно не исчезнет бесследно, его отголосок тоже останется в этих стенах.

Бриз потеребил неловко край рубахи, опустился на пол и переступил босыми ногами:

— Мне раздеться? Или ты… ты сам меня?

Лир смотрел на него нечитаемым взглядом, глаза светились в полумраке. В зале светило несколько небольших ламп, и их мягкий свет едва разгонял темноту. Заливал углы чернильными тенями.

— И можно что-нибудь постелить на… на сцену. Хотя бы маленькое облачко, чтобы было не так жестко, — потом он смущенно кашлянул и добавил. — Но ты не подумай. Я и жестко люблю.

Кажется, это как-то неправильно прозвучало. Судя по тому, как округлились глаза Лира.

Потом, правда, они прищурились, и Лир прижал ладонь к лицу:

— Юный Бриз, я собирался превратиться в собаку.

Бриз содрогнулся, почувствовал, что краснеет еще сильнее, поспешно сказал, надеясь, что Лир не обидится:

— Лир, я люблю собачек! Правда, люблю. Но не так. Разве что тебе очень надо.