Глава 18.1 (2/2)

— Сын?

«Пап, ты и правда постоянно ранен».

Лир фыркнул, устало, но беззлобно и шагнул вперед.

Бриз еще успел услышать его недовольное: «Дожил. За меня боится кучка сопляков», а потом поспешил следом.

Они оказались в серых коридорах тюрьмы. Гулких и пустых.

Где-то впереди раздавались шаги, мерные, удаляющиеся.

В таком месте невольно хотелось шептать, было страшно привлечь к себе внимание.

— Никто здесь не может нас видеть, — спокойно, равнодушно сказал Лир и пошел вперед.

Его босые ступни не издавали ни звука. Обрывки мантии обвивали худые бедра, подол извивался клочьями тумана, и пришла в голову дурацкая мысль, что Лиру пошел бы браслет на ноге. Ну, такой золотой и тонкий, хотя вроде бы их носили женщины. Бриз точно не знал.

Бриз скользнул по воздуху, пролетел чуть вперед, поравнялся с Лиром. Помедлил и коснулся плеча, удержался, как воздушный шарик на веревочке.

Лир снял его руку, скользнул взглядом:

— Не сейчас. Я слишком голоден. А тебе страшно.

— Уже не так, — признал Бриз. — Сейчас просто тревожно. Страх это уже то, что осталось. Я очень боялся, что ты уйдешь без меня.

— Ты не веришь, что я вернусь, — бесстрастно заметил Лир. — Цепляешься изо всех сил, чтобы не потерять.

Бриз невольно замер, опустил голову и признал:

— Я знаю, что это неправильно. Я видел это в фильмах, я слышал об этом от людей. Что слишком привязываться плохо, что так легко надоесть. Но Лир, у меня никогда никого не было. Никто ко мне не возвращался. И если я не буду цепляться изо всех сил, как же я смогу тебя сохранить?

А может, это и вовсе было невозможно. И ему предстояло остаться без Лира. Снова остаться одному.

Странно. Сто восемьдесят лет одиночества. Они были тяжелыми, но Бриз прожил их. Находил маленькие радости, счастливые звуки, приятные радости. Жил.

И только теперь оглядывался, и одиночество казалось невыносимым, неподъемным.

Лир фыркнул, насмешливо и горько, и как-то стало сразу понятно, что насмехается он над собой:

— Даже если ты не станешь цепляться, я вернусь. Я слишком привязался, — он уже это говорил, и повторял, будто сам до конца не верил. — Слишком быстро. Из всех, кого я встречал, интересно, почему ты?

Бриз знал ответ, он тек ветром по венам, шептал — неразличимо шептал правду. Но пока слишком страшно было сказать его вслух.

Ты такой же как я.

Лир думал, что Бриз привязался бы к кому угодно. К первому, кто отнесся хорошо.

А правда была совсем другой.

И привязался он совсем из-за другого.

Ты тоже знаешь, что такое одиночество. В нас обоих видели монстров.

Последнее Бриз все же шепнул вслух, и Лир услышал, усмешка стала уродливой:

— Да, юный Бриз. Разница в том, что ты просто осколок, а я и правда чудовище.

***

Коридоры по которым они шли перешептывались сквозняками. Ветер приносил обрывки звуков из прошлого, как статика — то, что повторялось так часто, что воздух запомнил.

Бриз не разбирал отдельные слова, но улавливал — отголоски ударов, издевательский смех. Это давило, словно сдвигались серые стены.

Лир протянул руку, пересчитал когтями прутья решетки и громкий звук вспорол тишину, заставил тюрьму замереть и будто прислушаться.

Странно, пока в камерах никого не было.

Лир будто прочел его мысли, сказал:

— Время прогулки. Мы пришли вовремя. Ты увидишь все.

— Я уже видел, как ты питаешься, — тихо заметил Бриз.

— Ты не видел, что моя сила делает с людьми. Во что их превращает страх.

Пожалуй. Но Бриз видел девочку на перекрестке, ее изломанное тело, видел водителя, который не боялся, и что происходит, когда страха не хватает.

Они вышли во двор. Казалось, снаружи должно стать легче, но не стало — двор и день были такими же серыми, как тюремные камеры. Заключенные расположились на скамьях во дворе, разбились на группки.

Бриз сглотнул, представил, что Лир сейчас бросится.

Но тот только отошел к одному из пустых столов. Спокойно устроился на краю и сказал:

— Смотри.

Бриз подлетел к нему, примостился рядом, спросил:

— Они же просто разговаривают.

— Это ненадолго.

Лир вроде бы ничего не делал, и пелена тумана, которая возникла в воздухе, была совсем прозрачной, слабой.

Поначалу ничего не происходило. А потом что-то поменялось. Заключенные нервничали, оглядывались по сторонам, когда думали, что никто не видит. Сидели напряженные.

— Страх необходим людям для выживания, — сказал Лир. — А еще он пробуждает в них худшие стороны.

Голоса заключенных стали чуть громче, словно они пытались отогнать тревогу, показать, что у них все нормально.

Человек из одной группки зацепился взглядом за одинокую фигуру, сидящую поодаль. Невысокий худощавый мужчина сидел за отдельным столом скрючившись, словно пытался казаться меньше.

Его окружили пятеро — тот, кто первым посмотрел, и его товарищи. Сказали что-то. Бриз не разобрал слова, но разобрал интонацию — издевательскую, злую.

Сам невольно сжался. Словно это его обступили.

— Смотри, — тихо, веско бросил Лир.

Скрюченный человек ничего не ответил, отводил глаза, словно надеялся стать невидимым.

Он ничего не сделал, ничем не спровоцировал.

Его сбили на землю и начали бить. Самое жуткое было в том, как привычно и с каким наслаждением люди это делали, словно ударами пытались выбить собственный страх.

— Я наблюдал это веками, — сказал Лир. — И думал: надо убить их всех.

Потом он поднялся и признал:

— Я был не прав. Не всех. Но этих надо.

Он повернулся к Бризу всем телом и велел:

— Не смотри.

И напал, вонзил когти в живот первому из нападающих.

Бриз невольно отвернулся и зажмурился. Но он все равно слышал крики.