Глава 17.2 (1/2)

***

Храм казался огромным, будто его высекали в скалах гиганты, только ступени были обычные, человеческие, вели к исполинскому провалу врат. Красноватый камень скал и все вокруг дышало чем-то древним, чем-то, что существовало всегда, задолго до появления Бриза, и что продолжит существовать, когда от него не останется и следа.

Лир принялся медленно подниматься вверх, по ступеням. Его худая фигура притягивала взгляд — одинокий, усталый король, который возвращался в древние владения.

Бризу стало неловко, и он плотнее прижал к себе Пушка. Лир казался уместным здесь, словно кто-то нарисовал его на картине, сделал кадр из фильма. А Бриз был лишним. Слишком мелким, обычным, неуместным.

«Не хочу туда идти», — упрямо пробурчал Пушок. Тихо, и хорошо, что Лир не услышал. Он бы наверняка расстроился.

«Не хочу, там наверняка ни одной занавески. А если и есть, то они все старые и пыльные».

Бриз мягко пригладил его пушистый туман, пообещал:

— Ничего. Хочешь, я сотку тебе занавеску из облака?

«И ножек там наверняка нет. Ни одной ножки стола или стула. А если и есть, все каменные. Тот дом был лучше», — пробурчал Пушок. Бриз сглотнул горечь, признал тихо:

— Да, мне тоже нравился тот дом.

Но его больше не было, и всех вещей, которые были связаны с чем-то хорошим, со счастливыми воспоминаниями тоже.

Но остался Лир, и остался его сын, и они все выжили и были вместе. Если бы кто-то из них исчез, какой смысл было бы хранить вещи, о том хорошем, с чем они связаны, стало бы некому помнить.

Бриз полетел вверх, следом за Лиром, нагнал его на верхней площадке, перед прямоугольным провалом врат, которые нависали над головой.

— Похоже на храм из фильма, — неловко сказал Бриз, чтобы что-то сказать. — Ну, знаешь, логово каких-нибудь безумных фанатиков, которые раскачиваются и поют, и приносят жертвы.

Лир повернул к нему голову, и стало страшно, что Бриз сказал что-то не то, что обидел или разозлил. Но Лир просто усмехнулся криво и устало:

— У меня не было никогда никаких фанатиков.

Потом он пошел вперед.

Внутри был огромный круглый зал. Сквозь дыры в стенах лились косые лучи света, разгоняли полумрак, ложились будто прожектор на прямоугольный каменный алтарь в центре.

Дальний от входа полукруг зала был испрещен входами в небольшие пещеры, к которым поднималась вдоль стены лестница.

Это место неуловимо подходило Лиру, подходило ему как картинка, в которой он выглядел на своем месте. Древний Храм и древний дух. Но Бриз вдруг подумал, что оно совсем не подходило Лиру для жизни.

Лиру нравился комфорт, его дом был по-своему уютным — серым и строгим, но созданным с любовью. Местом, где хорошо сидеть в кресле у окна, пока снаружи свистит стылый ветер, где на столе крохотная, будто игрушечная фарфоровая чашка с бледными цветами, где есть комод со старомодными ящиками и протершаяся, но удобная старая софа.

Здесь же… Пушок был прав, в этом Храме невозможно было представить даже занавеску.

— Это был дом прежнего Короля Страха, — сказал вдруг Лир. — Мне никогда он не нравился.

Бриз вздрогнул, просто совсем ничего такого не ожидал, и спросил осторожно:

— Я думал, ты… — он не знал, как это сказать, чтобы не обидеть, и спросил как есть, — ну, я думал, ты единственный Король Ужаса. То есть страха. Ты же даешь людям страх.

Лир не разозлился, равнодушно подошел к алтарю в центре зала, сел на него. Привычно, и немного картинно, хотя сам он наверняка об этом не задумывался:

— Я единственный и очень древний, но не первый.

Бриз нахмурился:

— Это… вроде как невозможно, Лир. Разве нет?

Лир ответил спокойным взглядом. Непривычно было — с угольной полумаской, в которую превратилась его верхняя часть его лица, глаза словно светились искрами.

— Древние духи живут слишком долго. Когда груз времени становится слишком тяжелым, мы перерождаемся, берем себе новое имя — воспоминания остаются, но они будто отделены, они больше не сковывают. Я всегда был Королем Страха, но я не всегда был Лиром. Я помню, что у меня были другие имена, и я был другим. Это все еще хранится внутри.

— Как старая библиотека? — тихо спросил Бриз. Сам не знал почему.

Лир едва заметно поморщился, кивнул:

— Верно. Я помню, будто это записано во мне. Но не чувствую так, как чувствовал раньше. Пока я не был Лиром, мне нравился этот дом.

Бриз подошел к нему, поглаживая Пушка, остановился у алтаря, а потом осторожно присел на краешек:

— Звучит похоже на смерть, — сказал он.

Лир высокомерно посмотрел на него сверху-вниз, и что-то было в этом взгляде такое привычное, родное, что захотелось обнять, прижаться крепко-крепко.

— После смерти я просто исчезну, юный Бриз.

Бриз передвинулся чуть ближе, прижался бедром к его ноге, будто случайно — Лир напрягся, но не оттолкнул.

— Знаешь, Лир, это ведь так и звучит. Что ты просто исчезнешь. А вместо тебя останется кто-то другой, — и вдруг попросил. — Не исчезай, ладно. Даже если ты меня прогонишь, оставайся Лиром.

Тот долго молчал, потом протянул руку и коснулся его волос кончиками когтей:

— Я не собирался исчезать. Я переродился всего тысячу лет назад.

Бриз подался навстречу его руке, заметил невпопад:

— Ты ведь знаешь, что тысяча лет вообще-то очень много. Ты даже как Лир довольно старый.

В пять раз старше самого Бриза, даже больше.

Лир вдруг фыркнул:

— Это не я стар, это ты сопляк.

Бриз осторожно накренился в сторону, оперся боком о плечо Лира. Сказал бы, что просто обессилел и устал, если бы тот спросил, но тот не спросил. Позволил быть рядом.

— Знаешь, невежливо так говорить, — шепнул Бриз.

Лир усмехнулся — Бриз услышал усмешку в голосе — и спросил в ответ:

— А как вежливо, юный… — он замер всего на мгновение, прежде, чем продолжить, -… осколок?

— «Юный Бриз». Мне так больше нравится. Не хочу быть для тебя осколком.

Лир помолчал, и признал устало:

— Возможно, ты всегда будешь для меня осколком. Я никогда не забуду, что сделал Карн. Не смогу от этого отвернуться. Я вспоминаю его, и хочу разорвать, уничтожить все, что с ним связано, — он добавил совсем тихо. — Я до сих пор его боюсь.

Наверное, еще несколько часов назад его слова сделали бы Бризу больно, от них до сих пор ныло что-то внутри, отчаянно и безнадежно, но Лир спас его, Лир говорил это ему, открывался.

И это было важнее.

Бриз сглотнул, шепнул:

— Я никогда не буду для тебя только осколком Карна. Меня ты тоже видишь.

— Малика права, — горько усмехнулся Лир. — Ты слишком быстро стал мне дорог.