Глава 14.2 (1/2)

Предупреждения для этой главы: Лир.

***

Лир отбросил его от себя, будто обжегся. Резко, пренебрежительно. Больно.

Бриз проскользил по плитам пола, скорчился.

И еще до того, как Лир заговорил, понял: все. Теперь все.

Он так этого боялся. И вот оно наконец случилось.

— Осколок Карна, — выдохнул Лир. Бриз столько раз это слышал, слышал это именно так, и оказался не готов.

Два коротких слова. Но почему-то в них помещалось столько ненависти.

«Не смотри на него, — подумал Бриз. — Не смотри. Если не смотреть, можно притвориться, что это неправда».

Он зажмурился, почувствовал, как жжет глаза. Над головой выл ветер, метался меж стен, не знал, что ему делать, куда лететь.

А Бриз чувствовал себя тяжелым.

Улететь бы не смог.

— Это правда? — резко, зло спросил Лир. Вдруг рявкнул. — Говори!

Оказывается, его слова были страшнее когтей и клыков. И больше смерти и боли, Бриз боялся, слов, которые придут позже.

— Ты знаешь сам, Лир.

Малика.

Бриз услышал ее шаги. И в голосе не было улыбки.

— Ты не отказался меня услышать. Но я заставлю тебя увидеть. Мальчишка опасен.

Лир вдруг рассмеялся, хрипло и надломлено:

— Ламмар мне его отдал. Такого красивого… такого чистого.

Бриз не услышал, почувствовал его шаги.

Закрыл лицо руками. Почувствовал как-то очень отчетливо, будто кто-то написал это у него внутри: не хочу.

Пожалуйста, Лир. Я не хочу.

Слышать это. Оставаться здесь.

Быть.

Что-то впилось в его шею, сжало, перекрывая воздух, и неодолимая сила вздернула вверх.

Бриз распахнул глаза, увидел лицо Лира. Тот держал его за горло, впивался когтями, и улыбался широко и безумно. А в глазах была — даже не злость, ненависть. Черная, страшная.

Такой Бриз не видел ни разу в жизни.

Он уцепился за запястье Лира слабеющими пальцами, попытался вывернуться — больно, больно, больно, пусти!

А потом Лир разжал руку.

Он повернулся к Малике, бросил холодно:

— Я вернусь.

А потом все заволокло туманом, и Бриз почувствовал себя, будто падает без возможности уцепиться за воздух. И было так страшно, что хотелось кричать.

Когда туман рассеялся, Бриз увидел скалы. Серые, голые, меж ними свистел ветер, усталым, бесконечно серым сквозняком.

И было холодно.

Бриз скорчился на камнях, а Лир стоял рядом. Нависал, подавлял.

И Бриз уже знал, что Лир уйдет — как уходили все до него. Как уйдут все — после.

И в жизни Бриза снова останется только ветер. Годы, долгие годы тишины, и звук собственного голоса, на который никто не ответит.

— Знаешь, где мы? — спросил Лир. Голос звенел в стылом воздухе, злой, резкий. Каждое слово резало как лезвие.

Когда Бриз ответил, он ответил тихо, невпопад. То, что всегда чувствовал — глупое, наивное, от чего не знал как избавиться. Оно звучало внутри, каждый раз, как он оставался один.

— За что?

Но он знал за что.

Осколок Карна.

Лир ухватил его когтями за ворот рубахи, вздернул на ноги и толкнул вперед:

— Я задал тебе вопрос. Ты знаешь, где мы?

Он злился, и было страшно, и его сила наполняла воздух, заставляя задыхаться. Надо было ответить ему.

Но изнутри упрямо рвалось беспомощное, дурацкое, детское:

— Я не виноват.

Стоило произнести его один раз, и слова полились потоком, все то, что столько лет гнило внутри:

— Я не виноват! Почему я? Это нечестно! Лир…

Они ничем не могли ему помочь. Эти глупые, беспомощные слова.

— Лир… — имя звучало как вопрос, как просьба о помощи. — Лир, это же я.

«Осколок Карна».

Бриз думал, что стал Лиру дорог. Что есть другие вещи, вещи, которые сильнее, важнее Карна и того, что Бриз его осколок.

«Красивый, этого не отнять».

«Хороший мальчик».

Прикосновения к волосам.

Запах соли и старых книг.

Жар и тепло, и нечестные поцелуи, от которых мысли разлетались как листья.

— Я собирался тебя убить, — отрешенно, равнодушно произнес Лир. Эти слова отсекали прошлое, будто ничего и не было. И Бриз знал — больше не будет. Никогда.

— Когда услышал, что у Карна есть осколок, хотел тебя убить, — холодно пояснил Лир.

Бризу захотелось сжаться в точку, перестать быть.

— Юный, ни в чем неповинный осколок, — в голосе Лира зазвучала злость. — Я бы вырвал твое горло и смотрел, как ты умираешь. И до самого конца, тебе было бы страшно.

Его злоба пропитывала воздух, и ею невозможно было дышать.

— Я хотел уничтожить, растереть в пыль все, что от него осталось. Я его ненавидел.

И больнее всего было то, что Бриз даже не знал — кто такой Карн.

Лир сделал несколько резких шагов вперед, поднял руку и указал на плоский, отвесный камень:

— Он держал меня там, — рассмеялся надломлено, хрипло. — Ему нравилось играть со мной в игру. Он задавал мне вопросы. И, если я отвечал правильно, я мог выбрать… откуда он отрежет следующий кусок, — его голос стал таким тихим. Его приносил только ветер, слова пахли кровью. — Чем больше он резал, тем меньше я угадывал правильно.

Он смотрел на стену, неотрывно, будто видел это все как наяву. И Бризу хотелось закрыть ему глаза, сказать: не смотри, не надо. Смотри только на меня.

— Ему нравилось, что мне страшно. Ему нравилось пугать Короля Ужаса. Он чувствовал себя сильным. Он ловил мои крики, возвращал их мне.

Бризу хотелось закрыться от этих слов, спрятать от них Лира, обернуть их обоих облаком, и чтобы все обязательно стало хорошо.

Но он уже понимал — не будет. Уже ничто и никогда не будет хорошо.

— Он отпустил меня сам, — сказал Лир. — Он сказал мне: «Вспоминай обо мне, мой Король Ужаса». «Просыпайся от кошмаров и вспоминай». До сих пор я ненавижу засыпать.

Он обернулся к Бризу, резко, напрягся, когда увидел его.

Бриз никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным. Жалким. Абсолютно бесполезным.

— Когда Ламмар решил убить Карна, я отказался помочь. Я ненавидел его. Я ненавидел его так сильно. Сильнее только боялся. Я бы уничтожил все, что после него осталось. И тебя.

Бриз будто видел — то, что не случилось: как полетел бы Лиру навстречу, как был бы рад, что кто-то искал его, как начал бы говорить — ему всегда хотелось наговориться впрок, сказать так много, потому что он знал, что потом будет молчание, долгое, длинной в годы, молчание. Он бы не знал Лира. Но он все равно был бы ему рад.

Лир вырвал бы ему горло. Воткнул бы когти как иглы, и убивая, смотрел бы в глаза.

И умирая Бриз бы думал: за что?

До самого последнего момента надеялся бы, что это не настоящее.