Глава 2.1 (1/2)

***

У Лира были костлявые жесткие колени, ткань его мантии покалывала кожу- не слишком удобно сидеть — но уходить не хотелось. Чужое тепло просачивалось внутрь, и тишина в камере обволакивала, словно мягкое одеяло.

Лир ничего не делал и не говорил, просто придерживал Бриза рукой.

Бриз не знал, что ему делать:

— На самом деле я ничего не умею. Я никогда никого не кормил, — сказал он, когда молчать показалось совсем уж глупо. — В смысле, даже гамбургером. Но я могу достать. Если вам захочется.

Лир посмотрел на него сверху-вниз, вздернул бровь:

— Ты думаешь, мне нужен гамбургер?

Бриз хотел соврать, но не рискнул и сказал честно:

— Ну, вы довольно худой.

Хотя Лир уже сказал, что не ест гамбургеры, что питается страхом и что…

Что будет пугать. И пороть, и… и да, трахать.

Этого с Бризом тоже никогда не делали.

Он нервно сглотнул, но не отстранился и предупредил:

— Вы не можете передумать. Даже если я ничего не умею. Калем уже ушел, а больше тут никого нет.

— Я не собираюсь менять тебя на Калема, — спокойно сказал Лир. Когда они были так близко, Бриз не только слышал слова, чувствовал, как они вибрируют. — Я собираюсь забыть про Калема навсегда и про его хамство заодно.

— Он на самом деле хороший. Просто очень искренний.

И красивый. И сильный.

Но об этом Бриз говорить не стал. Почему-то не хотелось, чтобы Лир восхищался Калемом.

— Почему вы выбрали меня? Он… Он вас больше боялся.

— Еще он кидался оскорблениями и ненавидел меня, — Лир раздраженно поморщился, передвинулся и удобнее устроил Бриза у себя на коленях, так легко и уверенно, как будто уже много раз это делал. — И сильный страх не всегда лучше. Чем сильнее страх, тем он опаснее. И тем быстрее он ломает. Твой друг мог бы накормить меня сегодня, завтра, может, через неделю. Потом он бы сломался. Тобой я могу питаться понемногу, но намного дольше.

Бриз нервно сглотнул:

— Сейчас?

— Нет. Но скоро. И не в камере. Я отказываюсь кормиться здесь.

Он сказал это зло, горько, напрягся всем телом, глядя прямо перед собой, и Бриз проследил за его взглядом. На месте, где раньше был портал теперь не осталось ничего. Только серый камень стены, покрытый царапинами — чередой вертикальных черточек.

— Ну, я думаю… если попросить Ламмара, он пустит вас во Дворец?

Лир дернулся, зашипел — по-настоящему зашипел, как утюг, на который плюнули, Бриз видел такое однажды.

— Мне не нужен его дворец! Я Король Страха, у меня есть дом. Я никогда не стану просить… — он осекся на полуслове, так, что на щеках заиграли желваки. Бриз поймал себя на странном желании: дотронуться, провести ладонью, сгладить. — Если мой дом уцелел. Но даже если нет, я не стану просить Ламмара.

— Я тоже не хочу возвращаться, — признал Бриз. — Не знаю почему. Во Дворце Калем, там красиво. Там Ламмар…

Ламмар уходил и сказал только «приятного аппетита». Но вместо обиды Бриз чувствовал облегчение, как будто раньше его сжимала невидимая рука, и наконец-то разжались пальцы.

— Он не мой хозяин, — зачем-то сказал он. И спохватился. — То есть он, конечно, правитель и Владыка Солнца, но…

— Он не твой правитель, — веско отозвался Лир, и Бриз почувствовал прикосновение его губ к макушке, почувствовал, как напряглись худые сильные руки, сжались почти до боли и тут же отпустили. Тихий шепот обжег висок. — Мы уйдем отсюда и никогда не вернемся. И Ламмар больше никогда меня не поймает.

Потом Лир выдохнул долго и протяжно, расслабился и спокойно скомандовал:

— Поцелуй меня.

Бриз вздрогнул, дернулся и чуть не свалился. Лир придержал его.

Он больше ничего не делал, не хватал, не удерживал силой.

— Знаете, насчет поцелуев… это я тоже не умею, — нервно признал Бриз. Он видел, как целуются люди. Иногда это казалось странным, иногда смешным, а иногда неприятным. А иногда… да, иногда ему самому хотелось попробовать.

Лир наклонился ниже, приподнял лицо Бриза за подбородок.

— Я вас предупредил, — поспешно сказал Бриз. — Вам может не понравиться. Совсем не понравиться.

— Бриз, — спокойно прервал его Лир, и Бриз замер. Застыл, чувствуя, как страх, нервозность и жар поднимаются изнутри. — Замри.

Лир поцеловал его сам. Наклонился еще ниже и коснулся губами губ.

Бриз задохнулся, сердце пропустило удар — страх был, как то чувство во время падения, когда несешься к земле и не знаешь, успеешь ли вовремя поймать ветер, от него захватывало дух.

Горячая ладонь прижалась к затылку Бриза, пальцы сжали короткие волосы в кулак — жестко и уверенно, на грани боли.

Удовольствие вспыхнуло внутри крохотными фейерверками.

Бриз цеплялся непослушными пальцами за мантию Лира, прижимался изо всех сил.

Лир выдохнул, передал свой выдох Бризу, как тонкую нить воздуха, которая связала их.

— Сейчас, — они были так близко, что Бриз чувствовал движение его губ, хотел в нем раствориться.

А потом Лир вдохнул, будто украл весь воздух из его легких, и Бриз почувствовал — первый глоток. И как с этим глотком страх ушел из него, скользнул в приоткрытые губы Лира серой дымкой.

Мантия взметнулась вокруг клочьями тумана, полупрозрачными клубами, захлестнула их обоих с головой, закрывая все пеленой.

И когда пелена спала, они больше не были в камере. Они были меж скал, на разбитых мраморных ступенях перед старым, разрушенным домом с колоннами.

Сквозь дыры в стенах свистел ветер.

***

Часть колонн бесполезными глыбами валялась вокруг, оставшиеся держали треугольную крышу, и провал распахнутых настежь двойных дверей напоминал раскрытый в крике рот. Мертвый плющ вился по стенам поверх трещин.

Лир застыл не шевелясь и глядя в черноту открытых дверей. Его худая фигура в рваной мантии напоминала статую. Он держал в руке одежду Бриза, и налетевший ветер трепал ее белым полотном.

«Если мой дом уцелел», — сказал Лир, но прошло двадцать лет. И теперь это время лежало руинами вокруг них обломками колонн, облетевшими мертвыми листьями. Бриз осторожно подлетел ближе к Лиру, помедлил и все же решился — положил ладонь ему на плечо. Дурацкий жест, человеческий, и наверняка бесполезный, но другого Бриз не знал.

У него никогда не было дома, он обычно отдыхал в облаках, заворачивался в них, как в ватное одеяло и спал. Но другие незримые жили иначе — бережно хранили собственные жилища, обустраивали. Горевали, если теряли их, совсем как люди.

— Мне жаль, — честно сказал Бриз. — Жаль, что так получилось.

Лир вздрогнул, будто очнулся, повернул голову к Бризу:

— Жаль?

— Да, что твой дом разрушили, — он сказал это «твой» случайно, только потом понял, что прозвучало оно, наверное, ужасно неуважительно.

Лир выпрямился во весь рост, смерил Бриза недовольным взглядом поверх длинного аристократичного носа:

— О чем ты? С моим домом все в порядке. Он всегда таким был.

Бриз ошарашенно моргнул, потом провернулся в воздухе и молча показал на обломки колонн и перекошенные мраморные ступени.

— Это эстетика разрушения, — раздраженно отозвался Лир.

— О, — не зная, что еще ответить, произнес Бриз.

— Я могу починить здесь что угодно.

— Понятно.

Бриз ни на секунду ему не поверил.

Лир поморщился, протянул ему одежду и решительно пошел к входу:

— Следуй за мной.

Бриз посмотрел на обломки камня на крыльце, на трещины в мраморе и полетел следом. Ходить тут ему совсем не хотелось.

***

В доме пахло магией и старыми книгами, и оказалось совсем не так плохо.

Мраморные полы змеились трещинами, но были чистыми, а мебель — приземистая, с плавными, изогнутыми формами — выглядела старой, но добротной. Обивка кое-где протерлась и облупился лак, но все вместе казалось… почти уютным. В высокие окна лился свет, мягко обрисовывал предметы — низкий круглый столик с львиными лапами, два кресла, диван с золотыми ножками.

Тяжелые портьеры трепал залетевший сквозь дыры ветер, он мчался вдоль стен, а в центре комнаты было тихо и пол излучал тепло.

— Двадцать лет прошло, — сказал Лир будто самому себе. — А я уходил на несколько дней.

Он подошел к столику, протянул руку к крохотной фарфоровой чашке и коснулся края кончиком пальца, протяжно выдохнул.

— Раньше я сказал бы, что двадцать лет это ничто. Мгновение.

Бриз замер напротив, прижимая одежду к себе, и не зная, что еще делать. Наверное, стоило одеться, но Лир же еще не питался. Может, одежда бы помешала.

— Моя жизнь поменялась неделю назад, — осторожно сказал Бриз. Вспомнил Сферу и сразу захотелось зажмуриться, забыть собственный ужас и боль. — А неделя это совсем мало.

А потом все поменялось снова, меньше часа прошло.

— Вы правда можете вернуть людям страх? Чтобы они больше… чтобы они больше не умирали.

Лир сел на обитый зеленым бархатом диван с изогнутой спинкой, откинулся назад и поморщился, помассировал переносицу.

Бриз засмотрелся на длинные пальцы. Казалось, они вот-вот оставят следы сажи.

— Я могу вернуть им страх, — потом он усмехнулся и добавил. — Но это не сделает их бессмертными.

Бриз кивнул, снова увидел красный росчерк на перекрестке, белое платьице и светлые осколки костей, и честно сказал:

— Хорошо, что вас освободили.

Лир склонил голову набок, оглядел его с ног до головы, а потом протянул ему руку:

— Иди ко мне.

Бриз знал, что это неизбежно. Сам же согласился, и все равно в тот момент почувствовал, как пересыхает в горле. Хотелось одновременно и сбежать, и снова оказаться у Лира на коленях. Бриз сам не понимал, какое чувство сильнее.

— А… это обязательно? — спросил он, чтобы потянуть время, кашлянул — голос почему-то охрип.

Лир растянул губы в улыбке:

— Я могу встать и подойти сам, — он подался вперед, чем-то напомнил пса — гончую перед броском.

Бриз непроизвольно отлетел на шаг назад, нервно улыбнулся:

— А что лучше?

— Угадай.

Лир не опускал руку и сидел абсолютно расслабленно, будто ни на секунду не сомневался, что Бриз никуда не денется. Что подойдет сам.

И его уверенность вызывала желание подчиниться, просто делать то, что Лир говорил.

Бриз опустился на пол, мрамор был теплым, грел ступни.

Сделать первый шаг было тяжело, а остальные — просто, и когда Бриз вложил руку в чужую ладонь, почувствовал себя невесомым.

Лир держал крепко, он вообще прикасался совсем не так, как Калем или Ламмар. Их касания были как вопросы, на которые у Бриза не было ответов. Прикосновения Лира были командами.

— Ты не боишься меня, — сказал он. Задумчиво и спокойно.

Бриз забрался на диван, оперся коленями по бокам от Лира, помедлил, а потом опустился полностью. Жесткая ткань мантии колола нежную кожу на внутренней стороне бедер.

— Ты не очень страшный. Вы, то есть.

И то, что он чувствовал, пугало его намного больше.

Лир фыркнул:

— Можно на «ты».

Он положил ладонь Бризу между лопаток — на мгновение показалось, что она прожжет насквозь.

Бриз зажмурился, прикусил губу. Он не знал, куда деть руки:

— Л-ладно. Ты сейчас будешь есть?

— Сначала мы поговорим про правила.

Пальцы Лира скользнули по позвоночнику — незнакомо, приятно — заставляя выгибаться.

— Я не очень люблю правила.

— Ты будешь выполнять мои.

Горячая ладонь легла Бризу на загривок, сжалась — уверенно и сильно:

— Или я накажу тебя. Посмотри на меня.

Глаза у него были жуткие, как две черных дыры. И голодные.

— Сегодня я дам тебе выбор. Порка или секс. И у тебя будет слово — «солнце». Если тебе нужно меня остановить, ты говоришь «солнце». И я останавливаюсь. Ты меня понял?

Его голос обволакивал, как хриплый, шероховатый кокон, который не давал двинуться, и в котором хотелось остаться насовсем.

— Да, — Бриз сглотнул, повторил. — «Солнце», чтобы остановиться. И ты дашь мне выбор…

Он не знал, как выбирать. Он ни с кем не спал, не представлял, как это, и сможет ли заниматься этим с Лиром.

И не хотел, чтобы ему делали больно.

Лир обещал, что остановится.

— Если… если я скажу «солнце», ты не сможешь питаться, — выдавил Бриз, зажмурился снова, потому что отказаться от этого — от возможности остановить Лира — было еще страшнее, чем согласиться его кормить. И страшно представить, что он скажет «солнце» и это ни на что не повлияет, что Лир продолжит, как продолжил Ламмар у Сферы, когда хотел получить ответы.

— О своем питании я позабочусь сам, — с усмешкой сказал Лир. — Твоя задача остановить меня, если я перейду черту.

Бриз отчаянно хотел ему верить.

— А Калему… Калему ты бы дал «солнце»?

— Нет. Но ты не Калем, Бриз. Ты предложил себя сам. Это особый подарок, и я его ценю.

Бриз почувствовал, что дрожит, помедлил и все же подался вперед, привстал и обвил Лира руками за шею, признался на ухо, потому что не мог сказать, глядя в глаза:

— Мне страшно.

Признаваясь, он чувствовал себя очень крохотным и очень глупым.

И был уверен, что Лир рассмеется в ответ. Но он не смеялся, он коснулся губами виска Бриза, шепнул, как секрет:

— Я остановлюсь, даю тебе слово.

Бриз уткнулся лицом ему в шею, выдохнул, и доверился — признал то, что боялся произнести вслух:

— Не хочу, чтобы было больно. Не хочу.

Лир положил горячую ладонь ему на затылок и ответил:

— Хорошо. Больно не будет.

***

Лир отнес его в спальню — подхватил под коленями так легко и естественно, словно делал это постоянно, держал очень бережно.

Бриз обнимал его руками за шею и утыкался лицом в плечо. Было удобно вот так висеть. Хорошо.

Спальня оказалась просторной, светлой и почти пустой, и у стены располагалась кровать — большая, немного зловещая. С серым балдахином, который напоминал рваную мантию Лира, и с резными столбиками. В изголовье были наручники.

Бриз задержался на них взглядом, почувствовал, как краснеет — сам не знал от чего, можно подумать, он наручников не видел. Люди иногда заковывали в них преступников, а иногда друг друга, для удовольствия.

Лир уложил его на кровать — покрывало было скользким и прохладным, и Бриз сглотнул.

Приятно.

Хотелось, чтобы Лир трогал его, гладил горячими ладонями.

Страх нарастал внутри постепенно — тот самый неопределенный страх, который вызывала сила Лира и который просто был. И теперь Бриз легко мог отличить его от собственных страхов. Его было легко переносить, потому что на самом деле бояться было нечего.

— У тебя красивая кожа, — сказал ему Лир, усмехнулся и добавил. — Очень светлая, идеально, чтобы оставлять следы. Подними руки.

Команда была как прикосновение лезвия к коже — заставляла замереть. И вызывала жгучее постыдное удовольствие, которое накатывало изнутри.

Бриз нервно сглотнул, медленно поднял руки и спросил:

— Ты меня привяжешь? Если что, я и так не улечу.

— Знаю. Но я хочу видеть тебя в веревках. И пока ты не сказал «солнце», ты будешь делать, что я хочу.

Лир обхватил его запястье, сжал крепко — у него были сильные пальцы, будто стальные, но они не впивались, просто держали — давали понять, что Бризу не вырваться.

— Х-хорошо.

Лир склонился над ним, шепнул на ухо:

— Какой послушный.

Края его мантии — рукавов и воротника — стали клубами тумана, изогнулись в воздухе, превращаясь в ленты, обвились вокруг запястий Бриза и вытянули его руки над головой — почти до боли. Все время почти и ни разу больше.

Бриз задышал быстрее, выгнулся — было невозможно оставаться на месте, от страха заходилось сердце. От страха или от возбуждения, которое было сильнее, чем страх.

Лир отстранился, отступил на шаг и замер возле кровати. Он не дотрагивался до Бриза, и все же взгляд был как касание.

— Хорошо. Согни ноги в коленях, разведи так широко, как сможешь.

Бриз подчинился, и почувствовал себя абсолютно раскрытым, уязвимым.

Ленты тумана обвили его лодыжки, зафиксировали в таком положении.

Лир потянулся к нему, погладил по колену — скользнул вдоль икры к ступне, шершавые подушечки пальцев коснулись изгиба — приятно и немного щекотно.

— Ты знаешь, что я буду с тобой делать? — спокойно спросил он. Глаза были как кипящая смола — черные и жгучие.

— Д-да, — Бриз сглотнул снова, кивнул. — Ты будешь…

Лир дал ему выбор. И Бриз выбрал — он не хотел, чтобы было больно, и не хотел, чтобы его били. И потому выбрал секс.

— Будешь…

— Скажи. Вслух.

— Ты будешь меня трахать.

Потом Лир наклонился еще ниже, оперся руками по бокам от головы Бриза, усмехнулся и шепнул, задевая губы губами:

— Нет. Сначала я заставлю тебя кричать. И просить. И только потом я буду тебя трахать.

***

Лир трогал его постоянно, легко, дразняще — игрался с телом Бриза, умело и с удовольствием.

И Бриз стонал — страх кипел внутри и усиливал возбуждение.

Очень хотелось просить, но Бриз не знал о чем.

Трогай меня, будь ко мне ближе. Дай мне… Пожалуйста.

Прикосновения были совсем невесомыми. Еще и еще — уголок губ, уязвимую тонкую кожу под челюстью, висок. Слишком легко, хотелось большего, намного большего. И всякий раз как Бриз шевелился, чувствовал обнаженной кожей жесткую ткань серой мантии.

— Хорошо. Такие красивые стоны. Я хочу собрать их все, — шепнул Лир, опустился ниже, и Бриз невольно подался бедрами вверх. Он сжимал кулаки, потому что невозможно было терпеть, чувства рвались изнутри, острые, сильные они тянули его в разные стороны. И серые ленты на запястьях и лодыжках удерживали.

Поцелуи сменились укусами, Лир прихватывал кожу зубами, бережно и аккуратно, ни разу не сделал больно, и Бризу хотелось кричать: сильнее!

Он не мог, срывался на всхлипы, тянул за веревки, потому что это помогало не сойти с ума.

— Хорошо, — шепнул ему Лир. — Так хорошо, Бриз.

Потом он снова отстранился, и улыбнулся, довольно и лениво:

— Но мы только начали. Тебе кажется, что ты больше не можешь. Что сильнее чувствовать невозможно.

Его пальцы скользнули по губам Бриза, мягко проникли внутрь, и он почувствовал, как они заостряются когтями, как невесомо гладят язык.

Бриз прикусил пальцы — очень аккуратно и застонал.

Лир улыбался, глядя на него:

— Я покажу, что ты ошибаешься.

Его когти тоже были черными, как кожа на руках — блестели будто отполированные пластинки камня. Треугольные, очень острые на вид, и Бриз задохнулся, ожидая, когда же они дотронуться до его кожи. Он не верил, что Лир сделает больно, но все равно что-то внутри сладко замирало от страха, от предвкушения.

— Страшно, — шепнул ему Лир, как секрет. И это не был вопрос, он знал точно, что Бризу страшно. И было важно сказать ему другое, то, чего Бриз раньше не говорил:

— Хорошо.

Когти прочертили дорожку по его шее — легко, щекотно — спустились к ключице и еще ниже, невесомо царапнули сосок. Бриз выдохнул, издал тихий хнычущий звук и выгнулся, потому что этого было мало, того, что делал Лир было слишком мало.

— Еще.

Лир ущипнул его сосок, покатал между пальцами, снисходительно улыбнулся:

— Нет, пока я не захочу. Ты не можешь требовать.

Он прижался ладонями к коже, повел вниз — шершавое горячее прикосновение дразнило сильнее, кончики когтей скользили следом.

— Может быть, — задумчиво сказал ему Лир, — я не дам тебе кончить. Ты будешь просить, ты будешь плакать, и я все равно оставлю тебя так до завтра.

В его голосе был голод, и темнота, и Бриз задыхался и хотел попробовать их на вкус.

Он редко чувствовал возбуждение, даже не знал, что оно может быть таким.

Несколько раз Бриз видел — случайно, пролетая мимо, как люди трогали себя, как стонали, закусывали губы, выгибались. Смотреть на них тогда было стыдно, неловко. И это разжигало любопытство — что, если бы он так же трогал себя, было бы это приятно.

Он пробовал — редко, нерешительно и украдкой, завернувшись в облака поплотнее.

И было хорошо, он кончал и засыпал в облачном коконе.

И это никогда не было так.

Он сам едва верил — что легкие касания, совсем простые: к шее, к бокам, к коленям — могут ощущаться сильнее, чем все, что он испытывал наедине с собой.

Лир гладил внутреннюю поверхность его бедер и ни разу не дотронулся до члена, ленты удерживали Бриза, не давали податься навстречу его движениям.

— Как пойманная птица, — шепнул ему Лир. — Крохотная птица.

Он поцеловал Бриза, забирая его дыхание вместе с остатками мыслей. Остались только ощущения — жадное, уверенное давление губ, настойчивый язык, который толкнулся внутрь, и Бриз открылся, ответил как мог — неумело и неуклюже, и жадно.

Лира было мало — он был повсюду, его запах, шорох его мантии, касание его ладоней и волос.

Его рот заскользил ниже, горячие губы накрыли сосок, прикусили очень аккуратно, и Бриз все равно закричал — прикосновение зубов было очень острым, он чувствовал его во всем теле, оно заполняло его без остатка.

Потом Лир отстранился, повторил то же со вторым соском и легко подул.

Бриз захлебнулся всхлипом, почувствовал, как из глаз текут слезы, чертят горячие дорожки по щекам.

Ему не было больно, ему не было плохо — ему было страшно и так хорошо, что это невозможно было терпеть.

Лир отодвинулся:

— Слишком?

И сам себе ответил:

— Еще нет.