Буря и Гром (1/2)

Время издевалось надо мной. Я засыпала его в кастрюли и накрывала крышкой, заливала во флаконы из-под духов, прятала под кровать, сжигала, как старые бумаги, сматывала в клубки пряжи — а оно всё лезло из всех щелей, заливалось в окна, точно вода в тонущий корабль, и вычерпывать его не было смысла. И старое сказочное заклинание «горшочек, не вари» отказывалось работать.

Горшочек варил, времени там было с горкой, и та, кипя, выливалась, как упущенное спросонья кофе из турки, шипела, упав на огонь. А я носилась вокруг с голыми руками, забыв о безопасности, и обжигала себе ладони кипящим временным варевом.

Когда-то давно, в жизни не прошлой, но далекой, старший сын Всеотца учил меня драться на мечах — а у меня, тонкокостной, нежнорукой пигалицы, не выходило. Я злилась, Тор смеялся. Локи наблюдал издалека, малюя мне запястья мрачными взглядами. Он не любил наши тренировки, не выносил — сейчас я понимала, что он мнил меня своей собственностью, не хотел — ревнивый мальчишка, недолюбленный и забытый в тени взрослых — делить меня ни с кем. Особенно — с братом, осиянным величием первого наследника, будущего героя и светоча девяти миров.

Все источники света отбрасывали тень. Я же, по доброте принца учившаяся ставить руки и замахиваться, оказывалась посреди россыпи его лучей, почти поглощённая светом; в тени, комкая зелёным свечением отравленную магию, младший принц смотрел на меня и копил злобу: сначала щепотками, потом собрал её в горсть, потом в две, потом стал черпать её едва ли не вёдрами.

— Сила не в руках, — говорил мне Тор. — Забудь о том, как держать меч, почувствуй тело. Договорись с собой.

Я пыталась, но договорам была цена — грош. Руки не могли удержать меч, предназначавшийся Тору или Сиф — рождённая для роли леди со щитом, она была из другого теста, чем я. Полукровка, невосприимчивая к холоду, способная дыханием заморозить воду на поверхности стакана, я не умела драться так, как это делали по праву рождения награждённые особой силой боги. Меня признали богиней Холода — но асом я была лишь наполовину. Казалось, от обеих рас я взяла самые слабые черты. Так я думала первые лет двести своего существования.

А потом моим обучением военным делом занялся младший принц. Не знаю, что толкнуло его наконец подойти ко мне после тренировки с Тором. Я глотала воду, не чувствуя рук, плеч и собственного достоинства. Тор удалился, его воодушевляющая речь о том, что однажды я непременно научусь тому, что он и его друзья умеют с пелёнок, оставила горькое полынное послевкусие, и я запивала его, пытаясь смыть с гортани. Локи встал напротив, разглядывая меня темными недоверчивыми глазами.

— Мой принц? — выдавила я между глотками: не продохнуть было.

Он прощупал взглядом всю меня целиком, от затёкших в напряжении плеч и лоснящейся шеи, вдоль дрожащих рук, каменного туловища и к уставшим, еле держащим меня ногам. Словно я была голая. Словно он видел каждую мышцу под моей кожей.

— Ты слаба.

Я сглотнула, недовольная не словами, а их правдивостью — не поспоришь.

— Хочешь меня добить? — сдалась сразу, не отвечая привычным оскалом, потому что сил лепить из себя что-то уже не было.

Локи достал из рукава короткий, отливающий ледяным сиянием кинжал. Перевернув к себе остриём, протянул мне на раскрытой ладони.

— Тебе не нужно договариваться с собой. Следует узнать себя.

Я медлила, а рука не двигалась, предлагая мне вместе с кинжалом что-то более тяжелое, но неосязаемее.

— А если мне не понравится то, что я узнаю?

Он пожал плечами и, устав ждать, перехватил мою руку и вложил в пальцы рукоять.

— Тогда ты сможешь это изменить.

Я почти не чувствовала веса — после неподъёмного меча Тора это казалось сном. Перехватила кинжал удобнее, взвешивая, приноравливаясь к лёгкости и податливости короткого, но хитрого лезвия, отливающего светом при каждом повороте кисти. Кинжал казался продолжением ладони.

— Кое-что о себе ты уже знаешь.

— Что я слабая?

Принц цокнул языком и, встав плечом к плечу, приподнял мою руку, касаясь кончиками пальцев запястья — принципиально, по привычке вежливости и этикета, дотронувшись до манжета и не соскальзывая на кожу.

— Что ты создана для более изящных предметов, чем огромные мечи.

Взмах руки, полностью контролируемый им. Кинжал оскалился и разрезал воздух со свистящим, упругим звуком пряной, перечной опасности. Мне подошло.

— Что ты юркая, маленькая и не предназначена для битв лицом к лицу.

Словно мы были в праздничном зале дворца и он вёл меня в танце — покоряясь его руке, я перестала думать и сделала оборот вокруг оси. Кинжал рубанул по воздуху и мне показалось, что я слышу, как пространство мычит, раненное до мяса.

— Что твоих способностей хватит на нечто большее, чем бессмысленное махание оружием.

Он поймал мой разворот руками, мы замерли, воруя друг у друга дыхание, и воздух между нами стал дрожать, покрываясь инеем.

— О чём я и говорил, — улыбнулся Локи, выдохнув пар в замёрзшее пространство.

Я отпрянула, боясь заморозить его самого. Взглянула на кинжал в руке — не хотелось его отпускать, но всё-таки протянула принцу обратно. Он усмехнулся.

— Я сообщу брату, что ты больше не будешь с ним тренироваться. Отныне тобой занимаюсь я.

И так и не обратив внимания на протянутую руку, развернулся на пятках и зашагал прочь.

— Локи! Твой кинжал…

— Оставь себе на первое время, — отмахнулся он. — Но потом не вздумай драться моим оружием.

Первое время затянулось — и стало безусловностью обладания его вещью. Локи никогда не делал мне прямых подарков, предпочитал дарить исподволь, так, что я успевала раскусить его идеи спустя чудовищно долгое время. Этот кинжал, с ледяным белым клинком, в котором, точно в зеркале, отражалось мое лицо, с удобной, без излишеств рукояткой, украшением которой был лишь узор змейки, вырезанный на дереве, я всегда носила с собой. Ночью он лежал у кровати, в походах — под ладонью. Я оставила его в спальне, заведомо зная, что никогда туда не вернусь, положила на туалетный столик, опустевший в приступе прощания перед самым жутким днём моей жизни. Последний раз перед тем, как навсегда покинуть свои покои, я взглянула в своё бледное отражение именно во льду клинка, в не в зеркале. Словно это могло запечатлеть меня иной, будто кинжал мог видеть меня его глазами.

Я не держала в руках оружие лет шестьдесят. Это были славные годы, обозначенные заботами о Тони, разработками, новыми курсами в старых университетах, корешками очередных выпускных работ — каких по счёту высших образований, я предпочитала не считать. Далеко не спокойное время в мире дало мне глотнуть свежей, прохладной тишины.

И теперь всё по новой. Не то чтобы мне предстояло драться с кем-то, кроме самой себя, — но количество вооруженной охраны по периметру разбитого посреди поля шатра намекало, что спокойные дни можно сложить на полочку и вспоминать о них, когда будет передышка.

Фил представил мне Клинта Бартона, о котором разве что легенды не ходили, но тот, поздоровавшись, спрятался у себя в гнезде. Я даже не успела понять, интересен он мне или нет. Коулсон утянул дальше, внутрь, в белые коридоры, по которым сновали оперативники в чёрном и научные сотрудники в белом. Я бросила взгляд вниз, туда, где, словно центр земли, лежал Мьёльнир, на почтительном расстоянии от которого раскинулись столы для сотрудников. Пищали и гудели приборы, измеряющие показатели 0-8-4, шептались, словно крыльями шевелили, консультанты. До меня долетали отрывки фраз: изотопный след, кроличья нора, сказки. Какой-то желтопёрый мальчик, не то консультант, не то чрезмерно прыткий стажёр, говорил, громко выделяя окончания слов мультяшным голосом:

— Говорю вам, это не инопланетный язык, это руны! Нам нужен не шифровальщик, а учебник скандинавского. И если эта штука прилетела к нам с другого конца моста Эйнштейна — Розана…

Я перегнулась через заграждение, служащее балюстрадой, и громко вылила на парнишку свой голос, исполненный безразличия и оттого более презрительный, чем мог быть, если бы я действительно хотела его обидеть:

— Мост Эйнштейна — Розана является непроходимым, молодой человек. Через него ничто не могло прилететь. Объект 0-8-4 выпал из моста Морриса — Торна. И руны — не скандинавский язык.

Парень запрокинул голову и слился цветом лица с белым халатом, потом на щеках проступили ярко-алые пятна. Я добавила:

— Кстати, рун как таковых на объекте как раз нет.

Фил постучал по моему плечу кончиками пальцев. Я выпрямилась и отошла от балки.

— Закончила? — спросил он, но по нему было видно, что представление ему понравилось.

— Ага. Это стажёр?

Коулсон вздохнул, бегло взглянув вниз.

— Штатный консультант.

Не удержалась, трагически поджала губы.

— Запущено тут.