Часть 108 (2/2)

— Она много лет работала в доме дяди, а потом стала его женой, они счастливы вместе, у них родилась дочь, замечательная девочка.

— Ты с ними не общаешься, да? Я ни разу не видела, чтобы ты кому-то звонила. Мама сказала, что твои родные были против твоего развода, но разве они перестанут из-за этого с тобой общаться? Они же твои родственники, а не твоего бывшего мужа.

— Софи!— шикнула на неё Анна, заметив как побледнела Латифа.— С твоей стороны это совершенно бестактно! Нельзя лезть в чужую личную жизнь!

— Но я же не со зла! Твой бывший муж, он был плохим человеком, да, Латифа?

— Я бы так не сказала,— ответила после длинной паузы Латифа, даже после всего произошедшего она не хотела плохо говорить про отца своего сына.— Просто наши пути разошлись, однажды я поняла, что больше не люблю его, и со временем стало всё труднее это игнорировать. А он отказывался принять мой выбор, потому я ушла сама,— она понимала, что должна дать какое-то объяснение, чтобы люди ничего не заподозрили. Кроме того, в Бразилии не редкость, когда женщины бросают мужей, они не должны слишком сильно удивляться.

— Ты полюбила кого-то другого, да?— задавала вопрос за вопросом любопытная Софи.— Давай угадаю, вы влюбились с первого взгляда и не могли жить друг без друга, ты корила себя, но не могла ничего поделать. Вы оба страдали, пока ты томилась в браке с нелюбимым, пока не решилась уйти. Но что же потом случилось? Почему вы не вместе? Наверное...— она остановилась, когда Латифа выбежала из дома.

— Вот кто тебя за язык тянул?— шикнула Анна.— Тысячу раз говорила, не лезь людям в душу!

— Я же не хотела... Я пойду извинюсь!

— Сиди уже, не видишь, ей нужно побыть одной, дай ей немного успокоиться!

Старшая сестра Софи была совершенно права: Латифе впрямь требовалось побыть одной. Девушка сидела в зарослях около реки, вытирая рукавом слёзы. Казалось бы, уехав подальше она должна была оставить прошлое позади, но от собственных мыслей и своего же сердца не убежать... Её любовь к Зейну, тоска по родным и близким, чувство вины, боль потери никуда не делись, она носила их внутри себя и не в состоянии была выбросить. Конечно, стало легче с тех пор как она покинула дом бывшего мужа, где Латифа задыхалась, но в остальном побег не избавил её от мыслей, хотя за дневными заботами девушка иногда не успевала лишний раз подумать о прожитом. Но люди везде остаются людьми, любопытны и стремятся разгадать секреты других из чистого любопытства. И с каждым днём они будут задавать только больше вопросов, на которые она должна быть в состоянии ответить, иначе вызовет у них подозрения. Как она устала!

— Аллах, укажи мне правильный путь!— умоляла Латифа. Правильно ли она поступила?

Девушка вытащила из тайного кармана кулон с изображением Корана, сжимая его столь крепко, словно пыталась таким образом связаться с его прежним владельцем. Она бы отдала очень много, чтобы стать крохотным насекомым и хотя бы на секунду увидеть чем он занимается. Скучает ли он по ней? Латифа не хотела страданий Зейна, но в то же время очень больно было думать, что его мать права и он впрямь забудет их любовь, стоит ей исчезнуть из его поля зрения. Девушка ругала себя за эгоизм, однако она не могла не тосковать. Иногда ей даже снилось, что Зейн обнаружил её в этой деревне и сразу же примчался, не в силах ждать дольше. Его пронзительный взгляд ощущение его рук, соприкосновение их губ... Это сводило Латифу с ума, горькое разочарование переполнило её душу, когда тем утром она осознала, что это был всего лишь сон. Грешно воображать такие вещи, тем более, она уехала ради блага самого Зейна и ради блага своих родных, чтобы не быть ни для кого обузой, но разве она могла контролировать сны?

***</p>

— Как думаешь, где она сейчас?— Зейн стоял около окна, небрежно прижавшись к стене и сунув руки в карманы тёмных брюк. Перед его глазами раскинулась вечерняя набережная во всей красе.

Он нарочно покупал жилье с собственной маленькой бухтой, куда вёл искусственно созданный садовый лабиринт, догадываясь до чего восхитительно будет по вечерам наблюдать через окно большой гостиной-столовой за бушующим морем. Этот выкрашенный в белый двухэтажный домик с элегантными балконами и римскими колонами, что были увиты яркими тропическими цветами, был обставлен изнутри с большим вкусом. В нём сочетались восточная пышность и сдержанный классический стиль, старинные марокканские вазы и произведения современного искусства, и при этом всё выглядело гармонично, не создавалось впечатления, что что-то находится не на своих местах. Обстановку оживляли зелёные растения и цветы в вазах, фотографии в серебристых рамках, книги и сувениры, рассказывая чуть больше о хозяине дома, даже все покрывала и подушки в доме были выполнены вручную и выглядели как маленькое произведение искусства. Имелась даже собственная оранжерея. Зейн не пожалел, что поручил Жади отделку своего нового жилища. Особенно ему нравилась главная гостиная в бело-синих тонах, с белой лепниной и восточным орнаментом на стенах, что однако не выглядело кричаще, мягкими креслами, из которых было так жаль выбираться поздно вечером. Арка вела в залитую солнцем просторную столовую с панорамными окнами, откуда можно было увидеть не только бушующее море, но и свисающие с потолка нижней террасы огромные качели. Ему нравилась и огромная инсталляция, созданная из кусочков старинной мозаики — за каждую деталь пришлось отдельно торговаться на аукционе с любителями антиквариата. Он подозревал, что главной причиной стараний Жади являлась не только их дружба, но и тот простой факт, что она обставляла дом для собственной сестры. Да, этот дом, в отличии от прежней почти безликой квартиры Зейна, должен был стать семейным гнездом, оплотом их с Латифой любви, но сложилось совсем иначе, нежели он рассчитывал. Латифа исчезла...

— Если бы я знала...— вздохнула Жади.— Я всегда думала, что знаю Латифу, но теперь думаю, что знала очень мало. Мне всегда казалось, что моя сестра не сможет жить в одиночестве, не то чтобы я не верила в её силы, просто Латифа всегда считала, что жить одной — хуже всего! Я корю себя, что не боролась за неё больше, возможно не заметила чего-то в ней... Иначе я бы знала где её искать, а я понятия не имею!

— Если думать об этом таким образом, никто из нас не знал и не боролся должным образом... Если бы только я мог быть рядом с ней, возможно удалось бы избежать этого, но сеньор Али настаивал, что Латифа должна оставаться в доме своего бывшего мужа. Но мне нужно было знать лучше, в конце концов, я видел в каком она состоянии, видел, что она едва держится ещё до похищения Амина и её развода, до того как твой дядя застал нас вместе!

— Но ты был в больнице, Зейн!— возразила Жади.— Ты не мог быть рядом, и видит Аллах, я пыталась увезти Латифу из того дома, но мне не позволили, и она сама уверяла меня, что должна пойти навстречу и переждать время идата в доме Мохаммеда, хотя каждый день был для неё сплошным ужасом, она едва мирилась с потерей сына, Мохаммед донимал её угрозами или умолял к нему вернуться, заставил наблюдать как он женится на другой женщине, все вокруг осуждали... Не знаю, как она это вынесла!

— А потом моя мать внесла свою лепту...— голос Зейна ожесточился, когда он вспомнил о роли собственной матери в исчезновении его возлюбленной. Он так и не разговаривал с матерью с тех пор как узнал о её причастности к этой истории, независимо от того что наговорил ей бывший муж Латифы, ей следовало верить в первую очередь собственному сыну, но вместо этого она предпочла разрушить его жизнь.— Этого слишком много для одного человека, совсем не удивительно, что она не смогла дальше выносить всё это... Латифа всегда думала о других в первую очередь, забывая о себе, будто её боль ничего не значит,— с одной стороны, доброта Латифы была одним из качеств, покоривших его сердце после того как он узнал её ближе, но с другой — она всегда считала свои желания чем-то неправильным, ломала себя в попытках жить как требовали от неё другие.

Он сходил с ума, отдавая почти все силы на поиски возлюбленной, а остальное время проводил с сыном Латифы, который едва помнил собственную мать после пережитого стресса. Амин был так похож на Латифу, что временами хотелось притвориться, что Мохаммеда Рашида в принципе никогда не существовало, что этот мальчик мог быть его сыном. Иногда ему в голову приходила совершенно безумная мысль, как следовало поступить несколько лет назад, когда после его признания в любви Латифа сообщила о своей беременности от бывшего мужа. Надо было украсть её, не слушая возражений, умолять принять его любовь, потому что она тоже любила его, целовать до умопомрачения — и рано или поздно она бы поддалась! Заяви они во всеуслышание, якобы вступили в связь и Латифа носит именно его ребёнка, разве захотел бы Мохаммед возвращать жену? Нет, развод объявили бы окончательным, а он бы тут же женился на ней, тем самым защитив от притязаний Рашидов и от наказания, которого они могли требовать. Тогда он не решился следовать этому плану, хотя эгоистичные мысли посещали его неоднократно: украсть её, опозорить Мохаммеда на весь город (впрочем, с этим бывший Латифы справился и сам), отомстить за то, что он посмел украсть его любимую и даже не удосужился сделать её счастливой! Но разве Латифа простила бы его за это? Нет, она тут же разочаровалась бы в нём и объявила ужасным человеком, а в его прошлом и без того таилось достаточно такого, что вызвало бы её разочарование. Кроме того, общественный позор значил бы, что Латифа навсегда отрезана от семьи, не сможет никогда ступить на марокканскую землю, где она выросла, приехать в город, который она всем сердцем любила... Он мог получить Латифу только причинив ей боль, и не имел права принуждать, видел её сомнения в нём, но не мог и отпустить. Она была несчастна, ей было плохо, что отражалось на её здоровье, о чём ему в ярости сообщила Зорайде, считая его повинным в возникшей ситуации, и Зейн винил себя. Казалось, не было варианта, где они могли быть просто счастливы. Он просил её о встрече (Жади сообщила ему тайные местечка в старинной касьбе) и она согласилась после долгих уговоров. Зейна не смущало даже то, что она была на восьмом месяце беременности, он умолял поверить в его чувства и сбежать с ним, обещал сделать её счастливой, она же рыдала и говорила, что он заставляет её ненавидеть саму себя, приносит только несчастье, что она готова даже совершить непоправимое, самое грешное, на что способен человек, лишь бы избавиться от его общества. И он испугался — можно ли было его винить за это? Ушёл и не виделся с ней несколько лет, издалека наблюдая за её жизнью. Только пару раз осмелился передать через Жади просьбу о встрече, на что всякий раз получал твёрдый отказ, позволил себе утонуть в жалости к самому себе, стать почти что зависимым от новых фотографий Латифы. Теперь Зейн очень корил себя, что тогда оставил её, позволил себе отступить, потеряв столько лет напрасно.

— И что ужаснее всего, она до сих пор не знает, что её сын жив, и мы не можем её найти чтобы рассказать правду!— сокрушалась Жади, и он понял, что выпал из разговора, погрузившись в воспоминания.

— Мальчик задаёт вопросы,— кивнул Зейн,— и я не всегда могу на них ответить. На днях он спросил, являюсь ли я его отцом, мне очень хотелось соврать, что да, но что это даст нам? Однажды он узнает правду, нам не удастся скрывать от Мохаммеда вечно, что его сын жив... Остаётся только надеяться, что Латифа найдётся раньше...— маленькие провинции, города и заросли джунглей уже выглядели для него почти одинаково, стали безликими, столько мест он посетил в её поисках, разделив работу с детективом, и каждое теряло все свои прелести, стоило ему понять, что там нет никаких следов Латифы.— Завтра я опять уезжаю, я ловлю себя на том, что на поиски без зацепок могут уйти долгие годы, даже десятилетия, и она может переехать на уже проверенное место через день после моего отъезда... Бразилия огромна и это сводит меня с ума!

— Мы с Лукасом на днях говорили с адвокатом, он подтвердил, что мы можем попасть в тюрьму, если власти узнают правду,— тяжело вздохнула Жади.— Латифа исчезла, она не в состоянии заботиться о сыне, значит по закону мальчик должен быть под опекой отца. И вчера Пьетро едва не проговорился сеньору Леонидасу... Конечно, я быстро сориентировалась и придумала историю, якобы Пьетро назвал Амином своего воображаемого друга, и свёкор поверил, но Пьетро с тех пор отказывается со мной говорить, обижается на меня, а сеньор Леонидас настаивает чтобы мы показали нашего сына психологу. Благо, Иветти отвлекла его, иначе я бы точно не выдержала этот разговор...

— Я не понимаю, как можно исчезнуть, не оставив и малейшего следа,— ломал голову Зейн,— она не уезжала из страны, её никто не видел, она не обращалась за медицинской помощью — хотя это успокаивает — и не открывала счета в банке. Ничего, чтобы хотя бы примерно знать где искать!

— Почему же ничего?— раздался третий голос.

— Лукас!— воскликнула Жади, поднимаясь навстречу мужу и целуя его в губы. В последнее время у них было мало времени друг для друга, они чаще всего виделись поздно вечером: она была занята проектами и работой в клубе, разделив с Бетой обязанности теперь вечно отсутствующего Зейна, он совместно с Франсиско занимался подготовкой студии к открытию, разрываясь между новым делом (о чём так и не рассказал своему отцу) и отцовской компанией, как можно больше времени они пытались проводить время с детьми, и даже когда оставались наедине, все разговоры крутились вокруг поисков её сестры и опасений по поводу будущего. А если Латифа правда не найдётся ещё десять лет? Как они будут скрывать Амина? Жади не хотела и слушать о возможности найти некий компромисс с Мохаммедом, но уже несколько дней подряд девушке снилось, что её арестовали и отправили в тюрьму.— Что ты имеешь в виду?

— То, что никто из нас не догадался проверить,— Лукас достал из портфеля папку и выложил на стол документы.— Это выписка из банка, Жади. Я только вчера вечером вспомнил, что ты пару лет назад дала Латифе доступ к нашему счёту, и сегодня утром первым делом поехал в банк.

— Но Латифа никогда не пользовалась этой карточкой....— растерялась Жади.— Я пыталась её уговорить, но она всегда отказывалась...— заметив увлеченность мужчин записями, девушка тоже решила заглянуть в бумаги.— Что она купила?! Но зачем Латифе все эти вещи?

— Это нам и предстоит узнать. Того, кто использует карту, сразу же задержат, как только он решит ею воспользоваться снова. Сомнительно, что твоя сестра решила переодеться в мужчину чтобы сбить след... Возможно, она потеряла карточку или её у неё украли, но вор по крайней мере должен иметь зацепку, где она была после того как вышла из дома своего бывшего мужа тем утром.

— Если этот вор ничего с ней не сделал, не обидел её...— Зейн помрачнел.— Тогда это будет его последний день...— погружаясь в свои мысли он едва замечал даже своих гостей, покидая столовую и направляясь в сторону детской.

Сын Латифы крепко спал, уставший после активных дневных игр, совершенно не догадываясь, что творится в умах окружающих его взрослых. Во сне он выглядел мирно и больше всего был похож на мать. Сможет ли Латифа в ближайшее время узнать, что её сын жив? Больно даже думать, что она страдала и оплакивала сына, когда он жив и здоров, и с нетерпением ждёт встречи с матерью. Амин не помнил мать, но очень хотел её увидеть, особенно после того как увидел её фотографии в альбоме. Ему было интересно всё и временами вопросы мальчика ставили Зейна в тупик, он понимал, что ещё много чего не знает о Латифе, но надеялся, что однажды у него будет такая возможность.

Радость от появления хоть малейшей зацепки сразу же стёрлась, как только он вообразил, что любой человек мог причинить ей боль где бы она ни была. Уровень преступности в Бразилии, особенно в городах, являлся общеизвестным фактом, а Латифа была молодой девушкой, к тому же никогда до этого не жила одна. Он подозревал, что теперь всю ночь не сможет уснуть, ему будет сниться Латифа отчаявшаяся, раненная, нуждающаяся в помощи... Ему даже не нужно было воображать слишком много: он уже видел её слёзы, её боль и отчаяние, видел как на неё направили пистолет, как из её рук вырвали и увезли её ребёнка, с чем он ничего не смог поделать. И забыть это было не так уж просто, особенно когда Латифа была непонятно где. Она могла быть в другом городе или в соседнем доме, но он не знал где, что было сложнее всего. Даже в годы их отчуждения Зейн всегда знал где её можно найти, временами бывало корил себя за слежку и самоуверенность (ему почему-то всегда казалось, что Мохаммед не сможет защитить Латифу, если что-то случится), но не мог не беспокоиться о её судьбе. Ему нужно было знать где она, потому что он любил её до безумия, и если не мог в те годы сделать её счастливой, должен был по крайней мере позаботиться о её безопасности и благополучии. Конечно, у Латифы были родные и близкие, которые о ней заботились, любили и не позволили бы обижать, но Жади не могла постоянно быть рядом с сестрой, особенно когда Мохаммед запрещал им общаться, а сид Али жил в далёком Марокко и не видел на расстоянии. Тем более, даже этот уважаемый человек допустил, чтобы родственник Мохаммеда оскорбил и ударил Латифу, заставил возвращаться к нелюбимому мужу и до последнего пытался избежать развода теперь уже бывших супругов. Зейн понимал, почему этот человек так поступал, но злость от этого никуда не девалась. Злость на сида Али, на собственную мать, на Мохаммеда и его дядю, на самого себя, потому что он тоже не смог сделать многого для её счастья. Тогда чем он лучше? Из-за него в первую очередь начались проблемы Латифы, потому что он не мог избавиться от своего любопытства больше шести лет назад, когда ему на глаза попал тот её портрет, и раньше чем успел даже осознать влюбился в неё по-настоящему, и потом уже было слишком поздно для них обоих расставаться. Произошло слишком много, сама судьба велела им быть вместе! И казалось совсем недавно, что ждать осталось недолго, хотя этому предшествовали ужасные события, но она снова ускользнула от него... Лишь бы с ней всё было в порядке! Зейн готов был обещать что угодно, в уме торгуясь с Богом и своей совестью.