Часть 73 (1/2)

Стоял полдень, мягкие лучи солнца проникали сквозь высокие окна и заливали мягким дневным светом просторную гостиную Феррасов, отражаясь яркими бликами, точно взрыв палитры, в подвесках хрустальной люстры, которая была неизменной деталью интерьера последние несколько лет, с тех пор как была приобретена где-то в Венеции по капризу жены хозяина. Как сейчас, домоправительница помнила, как через несколько месяцев после свадьбы супруги крупно поругались. Чего уж там, тот случай наверное был у всех на устах: не считая того, что с тех пор между родителями Кристины не было подобных ссор, так ещё во всех светских хрониках писали в те дни, как всегда сдержанный и учтивый бизнесмен Феррас вдруг взбунтовался до той степени, что заехал по лицу знакомому банкиру прямо посреди званого ужина! Как потом узнала Далва из уст доны Эдны, которая была свидетельницей происходящего на том ужине, впервые после родов вырвавшись ”в свет”, начинался вечер очень хорошо, все смеялись и были в отличном расположении духа, а выпивка лилась сверх меры, как всегда на подобных мероприятиях, и видимо тот банкир под влиянием горячительных напитков слишком уж развеселился, что его рука, не стесняясь всех свидетелей, очевидно шокированных в то мгновение, очутилась прямо на колене жены Леонидаса. Далва искренне считала, что женщина явно дала тому повод, однако стоило признать, что тот мужчина либо напился до той степени, что перестал осознавать, где находится, либо в конец отчаянный человек, если уж решился в присутствии мужа приглянувшейся ему женщины предложить той поехать с ним в гостиницу! После этого, как утверждала дона Эдна, поднялась такая буча, что женщине хотелось только поскорее сбежать оттуда, что было сложно сделать из-за столпившихся мгновенно журналистов и постоянных вспышек.

Так или иначе, Далва уже лично могла наблюдать за последующими событиями: вернувшись домой, супруги долго кричали наверху, выясняя отношения, что даже окна дрожали! Сеньор Леонидас потом больше недели не разговаривал с женой, всячески игнорировал любые её попытки заговорить или наладить контакт, к удовольствию Далвы. Иветти, очевидно, по началу пыталась говорить с мужем, но спустя пару дней в конец разозлилась на его поведение и не хуже его хлопала дверьми, хотя сам Леонидас к тому времени наверное уже тысячу раз пожалел, что начал эту ссору, и чисто из упрямства гнул свою линию. В доме тогда царило такое напряжение, что впору было воздух ножом резать, не мудрено, что Лукас и глубоко беременная в то время Жади, ещё живущие тогда в особняке, элементарно предпочли ”сбежать”, взяли Мел и укатили ещё до восхода солнца куда-то к побережью, оставив только записку в кабинете, что вернутся примерно через неделю, из-за чего Леонидас тоже долго кричал, жалуясь на безответственность сына и вопиющие нравы современной молодёжи. Как позже выяснилось, Иветти об этих планах молодых людей отлично знала заранее, даже собиралась, по её словам, вместе с маленькой Тиной поехать с ними, но передумала из-за ”неотложных дел” (Далва ещё тогда ворчала, укладывая тем вечером малютку Кристину, предполагая, что же считалось неотложным делом в глазах хозяйки: посещение парикмахера и спа-салона вместе с подружками, или же регулярные набеги на магазины, да не какие попало, а дорогие ювелирные,– говорить, так Леонидас с женой не говорил, зато счета, продолжающие стопкой расти на его рабочем столе, послушно оплачивал и не возражал), о чём заявила в присутствии своего хмурого и по-прежнему молчаливого мужа пришедшему на ужин Лобату. И так любезна блондинка была с гостем, так искренне интересовалась его жизнью, стремилась угодить, даже служанку отпустила, самостоятельно обслуживая адвоката за столом, что напрочь вывела Леонидаса из себя.

Далва тогда всё ещё оставалась всего лишь няней Тины и на кухню, откуда очень удобно шпионить за происходящим в столовой, вроде бы не допускалась без причины, но она, конечно, этот запрет нарушила: ей было видно, как зол хозяин, как сузились его глаза, казалось, он вот-вот схватит жену за волосы и даст ей пощечину, либо же бросится на явно нервного от всей ситуации Лобату, но мужчина только стремительно вылетел из столовой. Не мудрено, что больше всего доставалось после этого бедному Лобату, что бы он не делал, всё было неправильно, и в итоге даже адвокат не выдержал и заявил, что берёт отпуск до тех пор, пока друг не успокоится! Служанки на кухне шептались, тайком обсуждая, помирятся ли и вовсе Леонидас и Иветти, до того они дошли в своей ссоре, ведь хозяин даже пригласил (после того ужина с Лобату) в гости свою старую знакомую из банка, с которой, по слухам, у него ранее были не только дружеские отношения, и на глазах жены где-то полчаса рассуждал, как красит женщину сдержанность и элегантность, подливая гостье шардоне! Однако потом всё вдруг внезапно переменилось, к слову, тоже после того, как супруги выбрались из дома, на сей раз на очень важную для фирмы презентацию. Оба вернулись гораздо позже обещанного, уже под утро, и почему-то вся их одежда была во влажном песке, и происходившее в тот вечер осталось тайной для Далвы, как она ни старалась узнать. Но факт в том, что после того вечера уже сам начальник начал обхаживать супругу, проявлять всяческую нежность, исполнять малейшее желание женщины ещё до того, как та успевала его высказать, заваливал драгоценностями, возил на все эти возмутительные выставки и спектакли, которые ей нравились, в роскошные рестораны и клубы, а потом и вовсе потащил за границу, бросив все дела в компании, что уж для него совсем было не свойственно, на опешившего от такого решения отца Лукаса, ведь намечалась крупная сделка, а Леонидас вместо этого отправился в тур по Италии! Вернулись они несказанно довольные (после этого Далва, к слову, получила обратно свою должность экономки, потому что Леонидас склонен был в те дни ко всем быть не в меру снисходительным), а ещё привезли множество сувениров, среди которых была и огромная венецианская люстра — крайне хрупкая и дорогая вещь, которая очень нравилась Иветти.

Должно быть, именно потому эта вещица настолько раздражала экономку, вернее казалась ей излишне вычурной и неуместной в этом доме, как впрочем и сама хозяйка, слишком шумная и импульсивная, беззастенчиво яркая почти до неприличия, чтобы командовать в этом в высшей степени изысканном и элегантном доме. Однако с её мнением, как не раз ворчала Далва, никто не считался; почему-то начальнику приспичило водиться именно с этой женщиной, и даже после всех ссор, после в высшей степени возмутительной истории в далёком Марокко, он таки женился на ней, впрочем, у него и не было другого выхода после рождения их общего ребёнка. Но ведь не выглядел он так, будто его принудили, светился, словно это его жена сделала ему большое одолжение, связав свою жизнь с ним, а вовсе не он открыл ей путь в совсем другой мир. Этого экономка решительно не понимала, поскольку, если уж отбросить любые прошлые непонимания, Иветти никогда не казалась ей одной из тех женщин, которые, по её мнению, нравились сеньору Леонидасу, потому их взаимное благополучие казалось чем-то из рода нереального, тем не менее было фактом, и это оставалось для неё загадкой. Но не может же она войти вдруг в кабинет сеньора Леонидаса и спросить, что же таки его привлекло к его нынешней жене, и это после того, как тот женат на женщине больше трёх лет! А хотелось бы узнать, в чём там дело, ведь та даже на мать мальчиков не была похожа, ни внешностью, ни привычками. Разве что, точно как Селина, не лезла за словом в карман и красила ногти в совершенно невообразимые оттенки; Далва даже годы спустя помнила, как мать близнецов, при всей своей внешней элегантности, не стеснялась накрасить ногти ядовитым зелёным, явиться так на какой-то дико скучный приём и вести себя, точно ничего необычного нет в её внешности. Леонидас, сколько знала его Далва, старался никогда не выделяться лишний раз из общества, но почему-то неизменно тянулся к людям, которые не следовали в этом его примеру. Неужели мужчинам впрямь нравятся наглые женщины? Она не могла говорить о всех, но сеньор Леонидас точно был из числа таких, что было выше её понимания. Однако заговаривать на такие темы в присутствии хозяина дома она больше не решалась, не после того увольнения несколько лет назад, которое в душе она до сих пор не простила начальнику до конца!

Об этом размышляла Далва, быстро убирая пыль с фотографий в серебристых рамках, прежде чем пойти на кухню, чтобы сделать кофе,— в гости в кои-то веки пришёл сеньор Альбиери и они с хозяином сидели нынче в кабинете. Среди снимков были не только старые, которые никто не убирал, но добавилось и много новых — большинство запечатлели младшую дочь или внуков Леонидаса,– для которых были приобретены похожие рамки, которым легко нашлось место на полках и столиках, среди декоративных вещиц, статуэток и ваз. В вазах по всему дому — от столовой до гостевых спален –круглый год благоухали цветы самых разнообразных оттенков, поскольку хозяйка любила яркие цвета, а сквозь приоткрытые в дневное время окна, прикрытые светлыми занавесками, колышущимися под порывами ветра, в помещение проникал сладкий аромат бугенвиллеи, плетущейся по колоннам дома яркими соцветиями красного, розового и жёлтого оттенков, и красного китайского жасмина. Претерпел изменения не только сад Феррасов, где нынче появились качели, песочница и деревянный домик на раскидистом дереве, а на подъездной дорожке — детские велосипеды (против этого экономка, искренне обожающая детей и всё с ними связанное, возражать не могла), но в целом обстановка во всём доме. Пожалуй, неизменными в гостиной внизу остались только старые фотографии и антиквариат, тогда как старые диваны, несколько лет как сменились новой мягкой мебелью светлых оттенков, на которой обычно лежал целый ворох ярких подушек, исчезли и старые ковры, как ни возражала Далва против подобного вопиющего произвола, мебель передвигалась и переставлялась, в особняке появлялись новые вещи, которым находилось своё место с лёгкой руки новой хозяйки, и изменения были неизбежны. Сколько ни пыталась она жаловаться сеньору Леонидасу, тот только отмахивался, как и его сын, заявивший, к возмущению своей бывшей няни, что в доме стало больше жизни. Впрочем, Лукас и Жади тогда больше занимались обустройством собственного дома и даже детскую для Пьетро не хотели устраивать, надеясь на скорый переезд, хотя пришлось таки, когда одна из балок при строительстве вдруг рухнула (конечно же, случайно и без любого вмешательства со стороны), очередной раз затянув переезд молодых на долгие месяцы. Комнаты внуков Леонидаса и сейчас не переделывали обратно в безликие гостевые, поскольку ожидалось, что Мел и Пьетро будут впредь использовать спальни по назначению в свои визиты в дом дедушки.

Всё менялось, и Далве, привыкшей к прежнему укладу жизни, который годами царил в особняке Феррасов, непросто было смириться с этими переменами. Одна только комната Диогу оставалась нетронутой, словно дожидаясь возвращения владельца, и особенно ревностно нынче охранялась экономкой, словно цербер, стоявшей на страже вещей её любимого воспитанника, хотя их никто не решался трогать, а если бы попытались, Далва уж точно быстро погнала бы метлой из дома наглых рабочих, если те передвинут хотя бы один табурет в комнате её мальчика, и неважно кто там им отдал приказ! Маленький мирок Диогу, этот уголок в отчем доме, принадлежащий всецело безвременно ушедшему парню, Далва никому не позволит попирать или разрушать, ведь это единственное, что осталось после него. А ещё, сколь бы глупо это ни звучало для окружающих, даже для домочадцев, домоправительница верила, не могла никак избавиться от упорного убеждения, что мальчик однажды вернётся, опять ворвётся в эту самую спальню, вновь будет листать свои журналы и передвигать по полкам старые детские машинки и вертолёты, плюхнется на тщательно заправленную постель, сминая отглаженное мягкое покрывало, потянется к телефонному аппарату, чтобы позвонить кому-то из приятелей или одной из подружек, сверяя номер с записанным в здесь же лежащем блокноте, или распахнёт гардероб, выбирая один из многочисленных костюмов и вопрошая без конца у смеющейся над его вечными шуточками Далвы, какая из рубашек лучше оттеняет цвет его глаз,– и тогда мир Далвы вновь засияет, заискрится оттенками, которые словно бы померкли для неё после гибели воспитанника. Пока была в доме эта спальня, жила и надежда, что парень вернётся. А ещё служанка никак не могла забыть мальчика, которого несколько лет тому назад повстречала на детской площадке, это был Диогу — у неё не было сомнений! Пусть даже этот самый ребёнок впрямь не был им, как её продолжали убеждать все вокруг, но ведь она видела лицо мальчика, держала на руках, и если уж он не был реальным, значит некая высшая сила затуманила ей взор, заставляя видеть то, чего не видят другие люди! Не иначе, Диогу явился перед ней таким образом! А не для того ли, чтобы предупредить, что возвращается обратно к ним? Сеньор Лобату (Ах, поскорее бы мужчина выписался из больницы и опять заглянул на чашечку чая!) говорил, что погибшие часто возрождаются в детях, которые рождаются в семье уже после трагедии. Так не в сыне ли Лукаса возродился Диогу? Маленький Пьетро, сын Лукаса, очень напоминал экономке Диогу, наверное потому и был её явным любимчиком.

Однако мать малыша вовсе не радовалась сравнениям своего сына с его дядей, даже осмеливалась заявлять, якобы Далва может сломать психику ребёнка. Женщина даже фыркнула от возмущения, вспоминая тот случай. Как можно было даже подумать в здравом уме, что она хоть как-то попытается навредить ребёнку Лукаса?! Нет, как бы она ни привыкла к Жади, а эта девочка родом из дикой арабской страны отнюдь не была той, кого Далва могла одобрить в качестве жены своего мальчика. Она, конечно, смирилась с неизбежным, у неё элементарно не было иного выхода, но не могла избавиться от мысли, что Маиза подошла бы ему куда лучше. И девочка наверняка поняла бы желание Далвы рассказать детям побольше об их дяде, ведь она так любила Диогу! Почему только Лукас не обратил внимания на девушку брата? Даже сеньор Леонидас мог присмотреться к девочке и жениться на Маизе, если уж на то пошло! Разница в возрасте между ними не такая уж большая, особенно если сравнить с нынешним мужем Маизы. Будь до сих пор жив отец сеньора Леонидаса, тому было бы нынче без малого на три года больше, нежели мсье д'Алансону, которого Далва знала только по фотографиям, которые девушка ей присылала время от времени вместе с красочными открытками и письмами из далёкой Франции. Только эта переписка и редкие телефонные разговоры теперь связывали служанку Феррасов и девушку Диогу, к которой она так прикипела душой. Но Далва с трудом могла понять, почему такая молодая и красивая девушка, какой несомненно была Маиза, выбрала в мужья не своего ровесника или, на худой конец, хотя бы ровесника своего отца, а мужчину, который, при всей своей ухоженности и хорошей форме, гордился ей в деды. Это был ещё один брак, который никак не укладывался в голове экономки! Между тем, молодая мадам д'Алансон совсем не казалась несчастной, иной раз увлекалась, с восторгом рассказывая Далве по телефону о новых работах своего мужа-ювелира, эксклюзивных работах опытного мастера, сделанных руками Жака д'Алансона специально для Маизы, целых коллекциях его собственной ювелирной марки, которые тот щедро посвящал своей жене, об изумительных светских сезонах, о подаренных мужем квартирах в Лондоне, Париже и Милане, где Маиза всё устроила по своему вкусу и иной раз жила там, уставая от тишины и спокойствия загородного поместья в пригороде и ”сбегая” раз в пару месяцев в шумный город. И девушка уже родила двоих детей – мальчика Андрэ и девочку Даниэлу, в которых её муж души не чаял, безгранично благодарный за предоставленный ему шанс познать отцовство в уже довольно солидном возрасте. Девочка Маизы была всего на год младше Пьетро и теперь в душе Далвы родилась иная надежда: вот бы Маиза, мать которой до сих пор жила в Бразилии, приехала как-то в гости, захватив с собой дочку, глядишь, Пьетро и Даниэла (уже заметно, даже в нежном годовалом возрасте, что малютка вырастет красавицей) подружатся, полюбят друг друга, а там и поженятся! Хотя вероятность подобного совпадения была очень мала, однако экономке нравилось воображать такое будущее, почему-то Далва не могла избавиться от назойливой мысли, что Феррасы обязаны породниться с Маизой!

Закончив убирать пыль, домоправительница поправила подушки на диване и, подхватив поднос, собиралась было уйти на кухню, однако тот же час стук каблуков по лестнице известил о появлении в гостиной ещё одного человека.

– Ах, Далва,– перегнувшись на мгновение через перила второго этажа, окликнула служанку Иветти,– а я как раз тебя искала!

– Кто бы сомневался...— проворчала экономка себе под нос, тем не менее таки задержались в комнате вместо того, чтобы сделать вид, словно не услышала.

Далва пристально осмотрела спускающуюся по лестнице Иветти. Накануне она видела женщину в игровой с Кристиной, когда мельком заглянула туда, чтобы проверить, ничего ли не нужно дочке хозяина, ведь у няни сегодня был выходной; мать и дочь были полностью измазаны в краске и прямо руками, что пришлось по вкусу Тине, судя по восторгу на детском лице, рисовали что-то на большом ватмане, брошенном прямо на мягком полу игровой. Однако с тех пор жена Леонидаса успела снять испорченный краской домашний костюм и переодеться в приталенное платье нежно-салатового оттенка, которого Далва раньше на ней не видела, сделав вывод, что оно явно новое, и вымыть от краски волосы, нынче лежащие волнами на плечах блондинки. Вскоре женщина спустилась вниз, остановившись напротив служанки и мельком осматривая обстановку в доме, благодаря чему заметила брошенный на спинку кресла мужской пиджак:

– Львеночек уже вернулся из офиса? А я не слышала, как приехала его машина...– заметила она, уже тише добавляя сама себе.– Наверное, я в то время была в ванной...

– Сеньор Леонидас уже приехал,– кивнула Далва,— он в своём кабинете вместе с сеньором Альбиери, я прямо сейчас собиралась идти на кухню, чтобы приготовить им кофе.

– И Альбиери тоже здесь, какая удача, я как раз хотела с ним поговорить, но не могла никак ему дозвониться!– обрадовалась Иветти.— Он останется на обед?

– Не знаю, как пришёл, так сразу и ушли с сеньором Леонидасом в кабинет, у доктора было к нему какое-то дело. Так что вы хотели?

– Ах, да,— вспомнила она,– я хотела поговорить по поводу завтрашнего обеда...

– А что с завтрашним обедом?– не поняла Далва.– Я уже всё решила на неделю вперёд, составила меню, и вы со всем согласились!– немного сварливо напомнила она, заподозрив было, что хозяйка банально не услышала ничего, трепаясь по телефону с музыкантом, который должен был скоро выступать в её магазине. Далва решительно не понимала, зачем и вовсе заниматься подобной дурью, да ведь сеньор Леонидас тратит на этот магазин в разы больше, чем она в принципе может заработать! Блажь, да и только! Лучше бы уж второго ребёнка родила, если всё равно собирается сидеть на шее сеньора Леонидаса, бедняжка Кристина так скучает с тех пор, как Мел и Пьетро переехали!

– Да, я знаю, но нужно внести некоторые изменения,– как ни в чём не бывало заявила Иветти, не обращая никакого внимания на ворчание служанки, к которому давно привыкла.– Завтра я пригласила в гости новую подружку Тины с детской площадки, её зовут Режининья, так вот, она придёт со своей мамой, я пригласила эту женщину остаться у нас на обед, чтобы она всё посмотрела, убедилась, что её дочь здесь будет в безопасности, что о девочке хорошо позаботятся... Но её мать, как бы тебе это сказать...– она вспомнила женщину, грубо заявившую по телефону, что она и её дочь «не нуждаются в жалости и подачках от всяких удачливых стерв».– Они не очень состоятельные люди и я не хочу их лишний раз смущать, потому приготовь на обед что-то попроще, ладно?

– Попроще? Это как? Банку фасоли открыть?– ворчливо вопрошала экономка.– Может вам просто часть бриллиантов снять, чтобы никого не смущать?

– Хорошая идея, как славно, что ты мне об этом напомнила, а то ведь я могу и забыть,– кивнула женщина.– Почему же фасоль? Приготовь свой фирменный мясной пирог, вкусно и просто! И не нужно всех этих лишних приборов, от них у нормальных людей глаза разбегаются!

– Это вы о своей подруге Норме говорите?– не удержалась Далва, негодуя, что её фирменный пирог назвали ”простым”. Знала ли эта женщина, сколько он готовится? Впрочем, пусть лучше не знает, а то ещё начнёт на кухню лезть! Вообще, за несколько лет брака сеньора Леонидаса экономка Феррасов нашла в Иветти всего два положительных качества: женщина родила маленькую Кристину, которую Далва искренне обожала, а ещё не пыталась бороться с ней за первенство на кухне, даже меню и то чаще всего оставляла на её усмотрение.

– И о ней тоже!— ни капельки не смутилась женщина.— Ладно, обо всём кажется сказала, я пойду в кабинет, мне кофе не нужно, принеси просто стакан сока. Марта спустится тебе помогать позже, я попросила у неё помочь Тине принять ванну перед обедом. И она обмолвилась, что вместо салата ты надумала подать на обед брюссельскую капусту, не забудь, пожалуйста, посыпать её мускатным орехом, иначе Тина опять не будет есть овощи!– с этими словами сеньора Феррас упорхнула в сторону кабинета мужа, оставляя после себя сладкий шлейф духов.

– Какая наглость!– возмущалась Далва по дороге на кухню, так и потом, принимаясь за приготовление кофе для хозяина и его гостя.– Как будто я хотя бы раз о чём-то подобном забывала! И ещё кофе ей не надо, как будто ей кто-то его предлагал! – не переставала ворчать экономка, хотя не столько со злости, как по привычке. Ругать жену хозяина было для неё развлечением, от которого она не отказывалась, даже когда относительно привыкла к женщине.

А тем временем Иветти уже вошла в кабинет, прерывая разговор двух давних приятелей, расположившихся в кожаных креслах около книжного шкафа. Блондинка обменялась приветствием с Альбиери, задала пару дежурных вопросов насчёт его здоровья и насчёт Эдны, на которые тот быстро ответил, а потом подошла к мужу, устраиваясь на подлокотнике его кресла и приветствуя его поцелуем:

– Я не слышала, как ты приехал. Всё хорошо?

— Насколько возможно,— кивнул Леонидас, мельком вспоминая долгие часы напряжённых, однако удачных, переговоров, и растущие на столе кипы бумаг, которых в отсутствие на работе помощника становилось больше и больше. Так ещё Лукас вдруг надумал взять отгулы, ничего толком не объясняя, а Тавиньо с огнём не сыщешь!– А у тебя? Как Кристина? Я её ещё не видел сегодня.

– О, у нас всё хорошо!— легко отозвалась Иветти.– Мы ездили на пляж, встретили кстати твоего адвоката Тавиньо, ух, и достанется ему от жены, когда она узнает, в каких компаниях он проводит время,— на этих словах жены Феррас закатил глаза, убеждаясь, что молодой адвокат опять красовался на пляже в компании девиц, пока ему приходилось в одиночку разбираться с контрактами,— потом мы рисовали в детской, а сейчас Марта помогает ей готовиться к обеду. Она спрашивала, когда ты вернёшься, но я не была уверена, что ей ответить. Кстати, насчёт обеда,–она посмотрела на гостя,– Альбиери останется с нами? Я сейчас скажу Далве, чтобы...

– Нет-нет, не стоит,– тут же перебил её Альбиери,– на обед я уже не останусь. Столько дел, пациенты, хочу всё успеть до отъезда в Ангру. Я зашёл только попросить Леонидаса об небольшой услуге...

– Альбиери просил взять его племянницу на работу в компанию, она в этом году не успела подать документы для поступления, потому хочет поработать до экзаменов,— объяснил Леонидас, прежде чем его жена успела задать вопрос.– Я согласился временно принять её в качестве секретарши, всё же дона Сэлма очень несвоевременно сломала ногу...– посетовал он, конечно никак не связывая внезапное падение и перелом секретарши с Алисиньей, которая приходила на днях в офис занести его потерянный бумажник.– А потом, когда дона Сэлма вернётся, найдём девочке новое место.

– Конечно, это хорошая идея,— кивнула Иветти,– надо помочь ей. Бедная девочка, лишиться всей семьи в таком юном возрасте, быть вынужденной переехать на другой конец света,– искренне сочувствовала она, даже не догадываясь, какая буря вскоре поднимется в её браке стараниями этой самой девушки.– Вам очень повезло с племянницей, Альбиери! Эдна говорила мне при встрече, что Алисинья очень вам помогает, она без неё теперь, как без рук!

– Да, очень помогает,— кивнул доктор, натянуто улыбаясь и про себя размышляя, как же девчонка умудрялась всех обвести вокруг пальца. Ладно ещё люди посторонние, но даже Эдна ничего не заметила и его обвиняла, якобы он беспочвенно обвиняет её родственницу. Впрочем, он сам сначала не обратил внимания, не глядел в оба, слишком занят был своими исследованиями, не заметил опасности совсем рядом, недооценил девчонку, а теперь уже слишком поздно — его судьба зависит от одного слова юной аферистки.— Даже не представляю, как бы я жил без Алисиньи!

– Но какая всё-таки удача, что я наконец застала тебя, Альбиери! Дома тебя не застать, на звонки тоже не отвечаешь...– заметила Иветти.– Тебя даже в клинике не было! Я уж начала подозревать, что ты начал меня избегать!

– Ну что ты... Я не пытался никого избегать, просто был очень занят в последнее время...– возразил Альбиери, пытаясь скрыть свою нервозность, ведь он вправду избегал жену Леонидаса, волнуясь из-за её недавней встречи с матерью клона. О чём могла догадаться Иветти? Вдруг она заметила его таки с Лео, как он не пытался скрыться? Что сказала ей Деуза при встрече? Учёный столько всего не мог контролировать, что голова кругом шла! Потому он и избегал встреч и разговоров с Иветти, как будто оттягивая встречу, оттянет и свой конец, если женщине впрямь известно больше положенного! Он бы и не появлялся в ближайшее время в доме друга, однако крайняя необходимость просто вынудила его сегодня появиться в доме Леонидаса, ведь Алисинья отказывалась долго ждать исполнения своих условий, угрожая открыть миру его тайны!

– А что случилось?– вмешался Леонидас, обращаясь к жене.– Зачем ты искала Альбиери?

– Львеночек, помнишь мою подругу Деузу? Она как-то была здесь пару лет назад...— мужчина тут же кивнул, поскольку отлично помнил тот случай: не столько саму женщину, сколько устроенный другом переполох.– Я хотела серьёзно поговорить с Альбиери. Это по поводу сына Деузы, нашего с Альбиери крестника. Его зовут...

– Ты видела мальчика?– резко перебил женщину Альбиери, с трудом сдерживаясь, чтобы не вскочить с кресла, что уж точно вызвало бы странную реакцию его друзей, которые и без того переглянулись. Глаза доктора маниакально бегали, он без конца мял в руках льняную салфетку со столика.– Ты его видела, Иветти?

– Видела ли я его?– воскликнула блондинка.— Да как же мне его увидеть, если всякий раз, стоит мне только захотеть увидеть крестника, всегда оказывается, что он где-то с тобой? Я последний раз видела Лео ещё во младенчестве, а с тех пор ты просто таки присвоил мальчика себе!

– Что ты такое говоришь, Иветти...— пробормотал нервный доктор.– Это совпадение, да и только, я ни в коем случае не пытался присвоить мальчика! — уверял он, хотя внутри нервничал всё больше, мечтая уйти поскорее.

– Дорогая,— мягко заметил Феррас, замечая дискомфорт гостя,— не наседай так на Альбиери.

– Это я на него наседаю?— не сдавала позиции Иветти.– Ты не представляешь, что там происходит, я была в шоке, когда узнала от Деузы! Мало того, что Лео постоянно с Альбиери, у него комната в его доме, куча игрушек, каких Деуза не может никак себе позволить, так твой друг додумался сказать мальчику, растущему без отца, что он и есть его отец, и Лео верит ему, а не Деузе! Дошло до того, что ребёнок даже с родной матерью время проводить не хочет, только устраивает истерики, требуя отвезти его «к папе»!— рассказывала Иветти, к явному дискомфорту доктора, не знающего куда деть глаза.— А знаешь, что он отчебучил на днях? Они с Деузой были в парке, так не успела она отвернуться, как Альбиери просто бесследно испарился вместе с ребёнком, без всякого предупреждения! И это уже не впервые, однажды Деузе даже в полицию пришлось обращаться, она думала, что её сына похитили, или он потерялся, попал в беду, а потом оказалось, что это Альбиери уехал с мальчиком и даже не подумал её предупредить! По-твоему, это нормально?

– Это правда, Альбиери?— изумился Леонидас, с явным недоумением глядя на давнего приятеля, по неловкому молчанию Альбиери понимая, что Иветти ничуть не преувеличила, а может даже не знала до конца всей ситуации. Он слышал, конечно, о привязанности друга к его крестнику, но не думал никогда, что дошло до такой степени.— И ты сказал этому мальчику, что ты его отец? О чём ты думал, Альбиери?

– А что мне ещё было ему сказать, Леонидас? Он так на меня смотрел, я не хотел его разочаровать, он же ещё совсем ребёнок...— слабо попытался оправдаться доктор, однако он просто не знал, как объяснить ситуацию, не вызывая лишнего интереса к личности Лео.

– Но ты же взрослый человек, Альбиери!– поражался Леонидас.– Ты-то должен понимать, что мальчик будет расти, считая тебя своим отцом, он не проснётся однажды утром и не забудет сказанного тобой. И подумай о своей репутации. Ты же уважаемый доктор, женатый человек! Что будет, если на каждом углу начнут обсуждать, что у тебя внебрачный ребёнок?

– Если конечно ты и правда не его отец, Альбиери...– предположила Иветти, не сводя глаз с нервного ученого.– Но если так, тогда признавай отцовство открыто, проси о совместной опеке, Деуза не станет препятствовать встречам отца и сына, если уж так получилось, что ты вправду отец Лео... Только тогда ты просто обязан будешь всем объяснить, как так получилось, объяснить, что у вас с Деузой ничего не было и ты делал искусственное оплодотворение в лаборатории, не предупредив её, что вместо материала донора ты использовал свой! Потому что Деуза не заслужила, чтобы её поливали грязью за глаза, якобы она родила ребёнка от женатого, не заслужила, чтобы её родная мать ей не верила, чтобы матери в школе Лео и все соседки её обсуждали, она ни в чём не виновата, это ты подсунул ей такую свинью! И ты же будешь обязан восстановить репутацию Деузы!

– Но я не его отец!– возмутился доктор, вскакивая с места и начиная активно жестикулировать. Ах, как хотелось взять и рассказать наконец правду, но слишком много неприятностей, слишком много сломанных жизней сулит открытие этой безумной тайны, потому ему приходилось постоянно оправдываться, вскакивать с места, точно безумец, едва появляется угроза раскрытия, но не зная, как потом объяснить людям причины своего поведения. Не добившись понимания Иветти, настроенной защищать подругу, он попытался заручиться хотя бы поддержкой приятеля.– Леонидас, ради Бога, я не отец этого мальчика, он не мой сын! Поверь же мне хотя бы ты!

– Успокойся, Альбиери, если ты говоришь, что не отец, значит у тебя есть все основания так утверждать, но ты действительно ведёшь себя странно, я слушаю и поражаюсь твоему поведению!— рассудил Феррас-старший, про себя удивляясь, как его друг не понимает элементарных вещей; конечно, Альбиери всегда был довольно эксцентричным человеком, но в последние годы это было особенно заметно.— Если ты ещё раз вот так уедешь с ребёнком, не предупредив его мать, ей рано или поздно это надоест, она может таки пойти в полицию, но написать на этот раз на тебя заявление, и потом твои действия расценят, как попытку похищения ребёнка!

– А она может!— вмешалась Иветти.— Я не хотела тебя смущать, Альбиери, но просто обязана предупредить: терпение Деузы на исходе, она вот-вот сорвётся и просто запретит тебе видеть Лео, потому что ты плохо влияешь на её сына!

— Я плохо влияю?– поразился до глубины души Альбиери.– Но я всегда хотел мальчику только самого лучшего! Всё, что я для него делаю, я делаю от чистого сердца, чтобы...— он вовремя прикусил язык, прежде чем с него слетело имя «Диогу», поскольку временами он бывало так называл Лео в порыве эмоций, совершенно не замечая, однако здесь подобные упущения были крайне нежелательными.– Чтобы Лео ни в чём не нуждался. Я полюбил мальчика с первого дня и просто проявляю о нём заботу!

– Ты ведёшь себя, как его отец,— возразила Иветти.– С первого дня так и было, ты даже на крестинах не хотел мне дать ребёнка подержать! И не надо говорить, что боялся, будто я могу его уронить, ты и Деузе не давал к сыну подступиться, и это продолжается по сей день! Я понимаю, что ты любишь Лео, но не могу одобрить такое отношение к Деузе!— возмущалась блондинка, что доктору не удавалось даже слово вставить в её тираду, он только умоляюще смотрел на Леонидаса, который жестом признал поражение перед напором своей жены, давая понять другу, что тому нужно либо бежать, либо дослушать до конца, иначе она не успокоится.— Деуза так хотела стать матерью, сколько я её знаю мечтала о дне, когда родит своего ребёнка, хотела его воспитывать вместе с любимым человеком, а на деле получилось, что её бросил жених, она плачет по ночам, и с каждым днём всё больше и больше сомневается в любви собственного сына, а так быть не должно!

– И в том, что Деузу бросил её жених, тоже я виноват?– уже искренне возмущался Альбиери, потому что был уверен, что уж к этому точно не имел никакого отношения. Да, он опасался возможного замужества Деузы, потому что другой мужчина теоретически мог препятствовать его встречам с Лео, однако в конкретном случае он ничего не сделал и не собирался нести за это ответственность.– Я даже не знаю в лицо бывшего Деузы! Так как я мог помешать их отношениям? Если у Деузы ко мне столько претензий, почему же она сама не скажет мне этого в лицо? Может я не всегда прав, но я не хотел вредить ей, а уж тем более Лео!

– Просто Деузе неудобно говорить тебе об этом, ты так ей помогал все эти годы, но у любого терпения есть свои границы. Я думаю, если уж ты заварил эту кашу, тебе и говорить Лео, что ты на самом деле не его отец! А касательно её жениха, ты постоянно крутился вокруг Деузы, вокруг Лео, и он видел тебя рядом, видел, как ты относишься к ребёнку... Если бы ты не крутился вокруг, этот упрямый олух давно бы понял, что ему не найти женщины лучше, чем Деуза, и перестал строить из себя обиженного! Но не об этом речь сейчас...— отмахнулась женщина от дальнейших обсуждений, понимая, что Деуза отнюдь не обрадуется обсуждениям своей личной жизни.— Ты должен взять себя в руки и дать Деузе немного пространства, времени с её сыном, чтобы они могли установить связь между собой. Деуза очень злится на тебя сейчас...

— Я уже догадался...– пробормотал доктор, не только из слов жены друга, но и из того, как Деуза кричала последний раз, когда приехала забирать Лео из его дома.– Но я не вынесу, если Деуза запретит мне видеться с Лео! Я очень к нему привязан! Этот мальчик особенный, уникальный ребёнок! Никто этого не понимает, но Лео...— доктор попытался найти подходящие объяснение.— У него очень тонкая душевная организация...

– Тебя послушать, так никто кроме тебя не в состоянии понять его душевную организацию,— покачала головой блондинка,— будто нашему крестнику ни с кем кроме тебя и общаться не нужно!

— И не говорите, дона Иветти!— в кои-то веки согласилась с хозяйкой появившаяся в кабинете с подносом Далва, судя по всему слышавшая большую часть разговора.— Этого крестника доктора Альбиери никто в глаза не видел! Даже на детские праздники его не приводит, как будто его здесь съест кто-то!— экономка повернулась к доктору.— Как-то раз я видела вас в городе с мальчиком, так вы тоже увидели меня, а потом схватили его на руки и удрали, только бы я не подошла ближе и не увидела лицо мальчика! Небось, боялись, как бы я его не сглазила!

– Не пытался я ни от кого сбегать,— оправдывался Альбиери,– я же уже тысячу раз говорил тебе, что тогда я очень торопился, потому и пришлось уехать!

– Вот и я буду торопиться и не стану отбирать для вас фотографии Диогу, за которыми вы приезжаете едва ли не каждую неделю!— ворчливо отозвалась экономка, передавая гостю чашку горячего чёрного кофе.– Кстати, как там поживает дона Эдна? Я ей звонила, но ваша няня сказала, что её нет дома.

– Ах, у Эдны всё хорошо,– наверное, впервые доктор был настолько счастлив говорить о своей жене, радуясь, что разговор переместился на безопасную тему,– завтра мы уезжаем в Ангру, а сегодня её пригласил в театр её бывший одноклассник, она предупреждала, что вернётся поздно, я передам ей, чтобы она позвонила тебе позже.

– Одноклассник?— удивилась Далва, как всегда желая услышать как можно больше о личной жизни других людей.– Что ещё за одноклассник?

– Не знаю, они случайного встретились где-то в баре, а теперь он пригласил её в театр, чтобы пообщаться и вспомнить старые времена,– пожал плечами доктор.

– Смотрите, как бы вы не остались с носом, если всякие одноклассники и дальше станут ходить с вашей женой по театрам! Дона Эдна женщина приличная, но и она не будет вечно за вами бегать, если не начнёте наконец обращать на неё внимание,– фыркнула экономка.

Альбиери едва не подавился своим кофе в этот момент, поражаясь тому, что в последние дни все окружающие, кажется, настроены против него, так и хотят отчитать или уколоть, не говоря уже о шантаже родственницы его же жены!

– Далва,— вмешался в разговор Леонидас,— разве не пора подавать обед? Ступай и проследи за всем!

– Я поняла,— ворчливо отозвалась служанка, удаляясь из кабинета.