Глава 23 (1/2)

Падма сдержала своё обещание и не допускала посетителей до Гермионы в течение недели. Даже Гарри было строго запрещено появляться в палате и отвлекать пациентку какими-либо разговорами о расследовании. На восьмой день Гермиона сама заговорила о выписке и готовности отправиться в аврорат. Физически она уже была здорова — раздробленный сустав зажил ещё в первые сутки благодаря «Костеросту», а связки и сухожилия удалось восстановить за три дня, вопреки её депрессивным прогнозам. Насчёт ментального состояния никаких надежд Гермиона особо и не питала. В штате Мунго работали несколько целителей, чьи обязанности были практически идентичны с работой маггловских психотерапевтов, поэтому первый сеанс она назначила уже на конец этого месяца. Пока то количество успокоительных зелий, которые ей выписала Падма, хватало для того, чтобы хотя бы не пугаться прохожих, особенно, мужчин.

Процесс дачи показаний прошёл на удивление спокойно. Гермиона была даже готова на сыворотку правды, но Коллинз и остальные авроры сочли это необязательным. Она детально рассказала обо всём, что произошло с момента переезда в общину, но, судя по лицам сотрудников аврората, эта информация мало чем могла помочь. Если дело с Фрай можно было считать практически закрытым и Визенгамот терпеливо ожидал получения документов от аврората, то всё, что касалось вампиров, имело слишком много пробелов. Никто из чужаков, находящихся в Уитби, не выжил — единственный пленный, которого община была готова доставить на допрос, ухитрился напасть на Бартоша, за что и поплатился. Базиль так и оставался загадкой для всех, кроме Иакова, Деон же был убит собственным братом. Глэдис и её сообщники также не могли пролить хоть какой-то свет на эту историю: судя по всему, их память подверглась значительной корректировке, так ни имён, ни хотя отличительных внешних признаков не удалось узнать даже с помощью сыворотки правды.

Из кратких рассказов издёрганного и измученного Гарри, Гермиона поняла, что Министерство крайне недовольно всем отделом, хотя на публике и пыталось представить поимку банды Фрай как достижение: тот факт, что аврорат переоценил преступников и даже не догадался проверить убитых магглов и сквибов, очень сильно ударил по репутации сотрудников, тем более, по Гарри. Коллин Джонсон, тот самый сквиб, чей труп обнаружили в ночь перед Рождеством, фигурировал в отчёте о прошлом деле Фрай: несколько раз мужчина покупал зелья и артефакты для последующей продажи в своём магазине. Почти все жертвы сделали хорошее состояние на торговле волшебными предметами среди магглов, поэтому лишенные работы и магазинов бывшие торговцы из Лютного — а многие из них в прошлом совершали преступления и страшнее, чем продажа удушающих ожерелий — выбрали тактику «если нельзя нам — то другим и подавно».

Ещё через полтора месяца, уже пройдя через два, чрезвычайно болезненных сеанса психотерапии, Гермиона наконец-то смогла дойти до своего отдела. Герберт Уиллбоу безропотно подписал бумаги о продлении отпуска и любезно предложил чай; Гермиона согласилась.

— Какой-то дурдом, — сокрушенно вздохнул он и покачал головой, зачаровывая чайник. — Аврорат всё же решился устроить допрос всей общине, привлек к этому делу нас, а вампиры взяли и потребовали провести все процедуры с учётом их графика… То есть, мы теперь работаем круглосуточно, ведь они совсем не спят, сволочи такие.

— И сколько же вам за это доплачивают? — вяло спросила Гермиона. Уиллбоу издал горький смешок:

— Ага, ровно столько, чтобы хватило на дополнительную чашку кофе в буфете… Весь отдел работает сменами, наш общий камин превратился в проходной двор, потому что, видите ли, пользоваться общественными на первом этаже они не хотят… Попробуй, не сильно горячо? Нет? Ну хорошо, — Герберт тяжело опустился на своё кресло и потёр пальцами виски. — Впрочем, это всё пена дней. Ты как?

Гермиона неопределённо пожала плечами, отпивая чай. Врать и говорить клишированные фразы из серии «всё нормально» она не хотела. Рассказывать о количестве пролитых слёз и приступах паники — тем более.

— Да, вопрос глупый, о чём это я, — произнёс Герберт, правильно истолковав её молчание. — Если не захочешь возвращаться в наш зверинец, я могу переговорить с кем-нибудь из других отделов. Уверен, конкуренция за твою кандидатуру будет бешеной.

Гермиона вновь пожала плечами и оставила чашку.

— Спасибо, Герберт, — сказала она. — Но пока я хочу просто восстановить график сна и перестать пугаться собственной тени. О работе слишком рано думать.

Уиллбоу слабо улыбнулся:

— Ты сильная волшебница, Гермиона.

«Была когда-то», — подумала про себя Гермиона. Она даже до сих пор не смогла собраться для того, чтобы увидеть Рона, всё ещё проходившего реабилитацию. Или Симуса, тоже восстанавливающего свои силы на бессрочном больничном. Падма и Гарри наперебой уверяли, что все прекрасно понимают её состояние и что главная задача сейчас — прийти в себя. Возможно, и Рон, и Симус действительно понимали. Возможно, нет. Но правда заключалась в том, что встреча с кем-то из них прямо сейчас могла бы разорвать Гермиону на куски, которые не удалось бы собрать повторно.

— Спасибо, — ещё раз повторила она. Судя по грустному взгляду, Уиллбоу смог догадаться о многом.

***</p>

Малфой неспешно шёл по тропинке среди сосен. До ритуала оставалось ещё сутки, и он внезапно поддался сентиментальному желанию зафиксировать как можно больше воспоминаний об общине. Всё же он провёл здесь три года с небольшим, был связан магией с поместьем и не мог не подчиняться приказам Иакова. Этот период не был самым счастливым в его жизни; но не был и откровенно плохим; эту пальму первенства прочно держали годы правления Лорда, обосновавшегося в родовом поместье. А это… Так, безвременье. Тот самый промежуток жизни, когда ты словно не принадлежишь самому себе и отдаёшься течению судьбы. Да, в его случае всё усложнялось «технической» смертью, но в общем и целом не было такого человека, который бы не проходил через подобное в той или иной степени (за исключением бессмертия и перехода на кровь, конечно же). По крайней мере, так хотелось думать.

Бартош нашёлся возле теплицы, как Малфой и ожидал. Вампир внимательно изучал восстановленную часть и о чём-то размышлял.

— Распускаешь сопли? — бросил Бартош вместо приветствия, даже не повернувшись в его сторону.

— Наоборот, радуюсь, что больше тебя не увижу, — парировал Малфой и оперся о стену теплицы.

— Взаимно, — хмыкнул Бартош и достал из кармана мантии пергамент вместе с пером. Он что-то быстро записал, а затем сложил лист и положил его обратно в карман, запустив при этом пером в Малфоя. Драко лениво его поймал и покрутил в воздухе.

— Я буду это всё помнить? Или только в кошмарах?

— Откуда мне знать, — буркнул Бартош и наконец-то повернулся к нему. — Я что, психологическая служба для обращённых обратно?

Драко пожал плечами и засунул перо в карман брюк.

— И ты ещё ругал меня, что я мало интересуюсь вампиризмом.

— И был прав, — отрезал Бартош, но сразу же смягчился. — Как mama?

— Высказала в письме всё, что думает обо мне и унаследованной от отца привычке молчать. Попыталась отправить сюда весь взвод домовиков. Но в итоге позвала во Францию.

— И ты согласился?

— Надо её проведать, — ответил Драко и жестом пригласил пройтись. — А дальше посмотрим.

Какое-то время он шли по лесу пешком, периодически задевая друг друга плечами, но никак на это не реагируя. Наконец, Бартош прервал тишину:

— Знаешь, почему ты так и не стал своим?

— Потому что был ленивым, невежественным слюнтяем? — предположил Малфой.

— И это тоже, — согласился Бартош и слегка пнул камешек, попавший под носок ботинка. — Но самое главное другое. В тебе оказалось недостаточно тьмы.

— Недостаточно тьмы?

— Ты знаешь, чем я занимался до обращения? Ну конечно нет, ты же никогда и не спрашивал. А я, Драко, — Бартош остановился и уставился на него исподлобья, — был горячим и безумным участником банды головорезов в польских лесах. Ты даже не представляешь количество крови на моих руках.

Драко сделал ещё несколько шагов вперёд и тоже остановился, глядя на сосны.

— И?

— Ману отравил давнего воздыхателя Риниты, который пытался купить её расположение своими подначками. Ринита наслала «Империус» на выбранную семьёй невесту для Ману и заставила её покончить с собой. Томас стал свидетелем, как пьяный вусмерть рыцарь жестоко убил его родителей. От сумасшествия его спасла только бешеная жажда мести, и в восемнадцать лет он изрубил уже дряхлого пьяницу на мелкие куски. Продолжать можно бесконечно.

Драко вспомнил Беллатрису. Безумный взгляд, копна чёрных волос, истерический смех — и дикая, безумная, превышающая даже рамки звериного жестокость. И эта женщина была его родной тёткой. Вот из неё бы вышла вампирша всем на зависть.

— Настоящим вампиром может стать только тот, кто убивал?

— Это не прям обязательное условие, — невесело усмехнулся Бартош. — Но, что бы там ни писали в своих книжках Клементье, зло и вампиризм неотделимы. Наша магия настолько древняя и первобытная, настолько приближенная своей сутью к смерти, боли и страданиям, что только тот, в чьём сердце изначально была тьма, может окончательно трансформироваться.

— У меня была метка.

— Ты убивал? Пытал? Получал от этого удовольствие?

Драко прикрыл глаза.

Астрономическая башня. Старик. Изломанное тело.

Гостиная. Грейнджер. Крики. Запах крови и пота.

— Нет.

— Поэтому тебе и не место среди нас, Драко, — произнёс у него за спиной Бартош. — Так что перестань ныть и жалеть самого себя. Если вампирическая магия не хочет иметь с тобой никаких дел, значит, ты не такой уж и мудак.

Драко приоткрыл глаза и повернулся к Бартошу.

— Зачем тогда вы поддерживаете идеи Клементье? Зачем противопоставляете себя Базилю? Ведь…

— Потому что, kurwa, мы тоже умеем раскаиваться, — жестко перебил Бартош. — Потому что многим из нас нужно искупление, даже спустя столетия. А теперь заткнись и приготовься к спаррингу. Я не могу позволить тебя свалить отсюда без воспоминания об унизительном проигрыше.

***</p>

Она стояла посреди разрушенного помещения, напоминающего одновременно и зал поместья общины, и большой зал Хогвартса. Вокруг клубились пыль, остатки волшебства, а воздух был тяжёлым, густым, наполненным болью и страданием. Никаких жертв, однако, не было: зал пустовал, и потрескивавшие гранитные плиты пола даже не окрасились в бордовый цвет.

Гермиона оглянулась по сторонам в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кто смог объяснить, что произошло; но зал пустовал, вокруг не было ни души. Спустя мгновение сомнений, она сделала шаг вперёд, и тут же всё вокруг зашевелилось: остатки интерьера взмыли в воздух и закружились в вихре, клубы были взорвались на миллиарды мелких частиц, а магия окутала пространство плотным коконом. Гермиона вскрикнула и пошатнулась, машинально прикрывая лицо руками. Однако всё вокруг закончилось так же быстро, как и началось.

Гермиона с опаской отняла руку от лица и осмотрелась. Теперь пространство вокруг неё было абсолютно чёрным, словно она попала в эпицентр мглы. Впереди, в нескольких шагах от неё, слабо блестела единственная яркая точка в этой тьме — огромное, громоздкое и потускневшее зеркало в серебряной раме, украшенной рубинами. Рациональная часть буквально кричала внутри неё, что не следует даже и приближаться к зеркалу, но неведомая сила заставила сделать шаг вперёд. Затем ещё один. И ещё.

Наконец, Гермиона остановилась перед зеркалом, не смотря, прочем, на своё отражение. Задержав дыхание, она слегка помедлила, но потом всё осмелилась поднять глаза, о чём тут же пожалела.

Немой крик сотряс её тело, заставляя лёгкие судорожно сжаться от ужаса. Сердце бешено застучало в груди.

Из глубин отражения на неё смотрела она сама. Точнее, какая-то её часть: мертвенно-бледная, с безумным оскалом, растрепанными волосами и угольно-чёрными глазами, в которых горела лишь бешеная ярость. Гермиона попыталась отпрянуть назад, но тело будто вновь отказывалось шевелиться. Её двойник зло захохотал, обнажив окровавленные клыки.

Зеркало разбилось с оглушительным грохотом.

***</p>