Ошибка по-колорадски. День четвёртый. (1/2)
«Дверь» за их спиной с тихим шелестом вернулась обратно, и сразу же стена напротив начала подниматься вверх, похоже, автоматически сработав на закрытие. В помещении было темно, в закрывшейся стене не осталось даже щелей, сквозь которые проходил бы свет из зала аэропорта. Впереди тоже не было видно ни зги.
Абсолютная, всё поглотившая тьма.
Они слышали дыхание друг друга, и это был единственный звук, нарушавший полную тишину.
Вряд ли стена позади них была настолько толстой и звуконепроницаемой, чтобы сюда не проникал шум заполненного людьми аэропорта, но сейчас в здании оставалась только охрана, поэтому тишина и темнота были первобытными и нетронутыми.
Дин щёлкнул кнопкой фонарика, и яркий конус света скользнул по стенам, по полу, по тёмному провалу впереди, перешёл на длинноногую фигуру брата и, наконец, осветил его лицо.
Сэм прикрыл глаза ладонью от режущего света.
— Дин!
Фонарик, словно лампа в комнате для допросов, продолжал светить прямо в глаза.
— Партизанен! Шпиёнен! Што ви тут делайт? Отвечайт шнеллер-шнеллер<span class="footnote" id="fn_31967613_0"></span>!
Сэм одним движением выдрал у Дина фонарик и, судя по выражению лица, еле удержался, чтобы не стукнуть им брата по лбу.
Дин спрятал ухмылку.
— Ладно, большой парень. Мы нашли подсобку, где охрана трахает отставших от самолёта пассажирок и устраивает вечеринки. Дальше что?
— Дальше ты заткнёшься и дашь мне всё тут осмотреть.
— После «дашь мне» нужно было поставить точку.
— Дин, заткнись.
— А ты заткни.
Видимо, в Сэме всё ещё сидело достаточно скотча и марихуаны, потому что он, не говоря ни слова, продел палец сквозь ременную петлю на джинсах Дина и притянул его к себе для долгого, крепкого поцелуя, который оставил их обоих слегка задыхающимися.
Дин облизнул губы и удовлетворённо вздохнул:
— Всегда бы так. А может…
— Не может.
— Недотрога и вредина.
— Сексуальный маньяк.
— Ещё какой сексуальный.
— Только если в полной темноте.
— Она сейчас полная.
— У меня есть фонарик.
— Сучка.
— Придурок.
Они осмотрели и чулан, в который вела «дверь» из зала аэропорта, и значительно более обширное помещение, открывшееся после.
В отдалённом углу помещения был потрёпанный старенький джип, но как он туда попал и что там делал — было совершенно непонятно, поэтому парни сосредоточились на первой комнате, пытаясь найти способ открыть «дверь» изнутри.
Они нашли кнопку, которая открывала и закрывала стену в «подсобку» изнутри этого большого зала, но на этом их успехи закончились.
Они просмотрели и простучали все стены, пол и даже потолок (Дин проиграл в «камень-ножницы-бумага» и, чтобы осмотреть потолок, ему пришлось усесться на широкие плечи брата), но не нашли ни спрятанных кнопок, ни скрытых панелей, ни двигающихся плиток на полу, ни способа снова отодвинуть «дверь».
Яркий конус света постепенно становился тусклее. Ещё немного, и батарейки скажут «адью», поэтому Сэм выключил фонарик, и они сели на пол у стены, смежной с «дверью».
Дин прислонился спиной к стене и как-то ухитрился притянуть к себе мелкого так, чтобы он приткнулся ему под рукой, улёгшись щекой на грудь, прямо над сердцем.
Они часто спали так во время долгих перегонов с Джоном Винчестером за рулём. Сэм — в кольце рук старшего брата, слушая как сильно и ровно бьётся его сердце, Дин — уткнувшись носом в макушку младшего, вдыхая его запах и борясь с желанием посадить его к себе на колени, как он это делал, когда Сэм был совсем маленький.
Последний раз они спали так за год до Стэнфорда. Сэм тогда почти догнал Дина по росту, и Джон Винчестер, неодобрительно глядя в зеркало заднего вида, приказал старшему сыну пересесть вперёд.
Дин на всю жизнь запомнил потрясённое и отчаянное выражение глаз младшего, но не решился возражать отцу.
А потом был Стэнфорд. Тот период, когда Дин не жил, а только существовал. Брат сказал бы «влачил жалкое и болезненное существование». Он умеет сказать так, что у Дина уши вянут, хоть и описано всё с безжалостной хирургической точностью.
И вот Сэм снова там, где должен быть — в кольце рук старшего брата, слушая сердце, которое бьётся для него.
Только для него.
— Ну что? — спустя какое-то время спросил Сэм. — Сидим, ждём голоса из-за стены и начинаем стучаться в стену и просить нас отсюда выпустить?
— У меня есть идея получше, — ухмыльнулся Дин, вытаскивая из кармана пакетик с остатками травы. Он был возмутительно трезв, и ему категорически не нравилось это состояние, когда он при этом сидит в полной темноте и тишине, ожидая спасения поутру и неловкого объяснения с охраной.
Если бы Дин изначально не был скептически настроен по отношению ко всей этой истории с иллюминатами и призраком Геринга, он бы не был так беспечен.
Если бы в Сэме всё ещё не сидела ядерная смесь скотча и марихуаны, он бы сообразил, что потайные двери не могут вести в обычную подсобку, из которой открывается дверь в обычный большой зал с самым обычным неизвестно как и кем забытым джипом. И если они не нашли здесь выхода — или входа — то это не значит, что их тут нет. И что не стОит накуриваться там, где в любой момент могут появиться призраки нацистов, рептилоиды или новое мировое правительство.
Или всё это вместе взятое.
Вот так и получилось, что когда дальняя стена в большом зале вдруг посветлела и пошла волнами, Винчестеры даже не обратили на это внимание, будучи чрезвычайно занятыми раскуриванием очередного косяка.
А потом стало слишком поздно.
***
Наверное, Сэм очнулся. По крайней мере, именно на это больше всего было похоже его состояние. Он чувствовал себя странно. Слишком странно. Знакомого было только головокружение, слабость и боль. Вроде бы в области шеи, но он не был в этом уверен.
Тело ощущалось чужеродным куском плоти, словно его мозг запихали в биомеханический протез, которым он не умеет пользоваться, потому что нервные волокна ещё не успели срастись с тонкими медными проводочками протеза.
Голова была лёгкой и искрилась пузырьками, как бокал шампанского.
Пахло тоже странно.
Знакомый металлический запах крови смешивался с запахом пота, какой-то химии, нагретого пластика, резиновых сапог, чего-то неуловимо чуждого и страха.
Тяжёлый, нечеловеческий запах страха перебивал всё остальное.
Он открыл глаза.
Пузырьки от головы пошли ниже, наполнили всё тело, которое вдруг тоже стало лёгким и практически невесомым.
Голова кружилась, и это было правильным. Он весь сейчас должен кружиться и взлетать под потолок, как эти пузырьки в шампанском, как воздушный шарик.
Он удивился, почему он не взлетает. Наверное, что-то его держит.
Он оглядел себя.
Хм. Привязан к стулу. Видимо, чтобы не улететь.
Плохо они знают Сэма Винчестера. Он хочет взлететь под потолок, значит, он взлетит.
Тем более, что эти идиоты (те, кто не хочет, чтобы он летал — явные идиоты, он же рождён для полёта, хоть и понял это только сейчас) даже не обыскали его и оставили в рукавах лезвие. Это было смешно, и Сэм оскалил зубы. Он немного забыл, как правильно улыбаться. Ничего, вспомнит.
Ну а пока он перепиливает верёвки, можно и посмотреть, что тут за идиоты. Наверное, это как раз и есть рептилоиды. Люди бы поняли, что нельзя запрещать летать Сэму Винчестеру.
Один рептилоид лежал на полу, не подавая признаков жизни, второй копошился рядом, явно пытаясь эти признаки в нём пробудить.
И отчаянно вонял страхом.
Оба одеты…
Сэм не поверил глазам.
Проморгался.
Изображение слегка расплылось, но потом снова собралось в ту же картинку.
Оба одеты в нацистскую форму.
Чёрное сукно, резиновые сапоги, две стилизованные молнии, они же буквы S, на петлицах у того, кто выглядел поживее.
Сэм потряс головой.
Пузырьки взлетели ещё выше и начали с тонким звоном лопаться.
Это было щекотно.
Пузырьковый смех закипел в груди, рвался наружу.
Но Сэм ещё не отвязался.
Если он отпустит смех, тот взлетит, и Сэм его потом не догонит. Поэтому нужно сжать зубы и держать смех внутри.
Он огляделся.
Небольшая комната, похожая то ли на серверную, то ли на диспетчерскую. Компьютеры, или что-то очень их напоминающее, радары, карты на столах, тумбочки, несколько офисных стульев, высокие металлические шкафы с ящиками — и брат.
Тоже привязан к стулу, чтобы не улетел.
Смертельно бледный, голова откинута на подголовник, по шее течёт кровь.
Такой красивый.
Белая кожа, красная кровь.
Белоснежка из сказки.
Спящая Красавица.
Дин.
Мой Дин.
Сейчас, потерпи.
Я допилю верёвки, потом развяжу тебя, и мы вместе улетим.
Сэм перевёл взгляд на рептилоидов.
Первый всё ещё валялся недвижимой тушкой, второй как раз перестал его трясти и поднялся рядом с ним.
Оглянулся на Сэма.
Увидел, что тот смотрит на него, и в одну секунду оказался рядом, оскалившись, показав неровный ряд острых, безошибочно вампирских, клыков.
ЭТО ЧТО, ОПЯТЬ ВАМПИРЫ?!
Сэм не удержался.
Булькавший в груди смех всё-таки прорвался, вылетел на свободу, поднялся пузырьками к потолку.
Сэму было жаль его терять, но оказалось, что смеха у него много, так много, что зубастая пасть несостоявшегося рептилоида прикрылась в недоумении.
— Почему ти смеяться?
Он говорил по-английски с ужасающим акцентом, и это тоже оказалось дико смешным, потому что было совершенно не похоже на то, что изображал Дин совсем недавно.
Вечность назад.
Сэм хохотал так, что у него заболела челюсть, но существо рядом с ним смотрело с таким недоумением, что он был просто вынужден объяснить основную причину веселья:
— Вы… вы… не… ре… рептилоиды…
Тот нахмурился.
— Што есть «рептилоиты»?
— Это те, кого мы тут искали…
Сэм смеялся.
Вампиры.
Это всего лишь вампиры.
Не призраки, не рептилоиды, не новое мировое правительство.
Просто отвратительные кровососы.
С невероятно смешным акцентом и в нацистской форме.
Это что, ЛАРП? Вампиры играют в ролевые игры?
Сэм снова расхохотался.
Верёвки наконец поддались. В кармане куртки чувствовалась тяжесть тауруса, ногу всё ещё обнимали ремни ножен небольшого кинжала.
Идиоты. Даже не обыскали. Такие смешные.
Если бы Сэму в нормальном состоянии показали себя сейчас, он бы, наверное, испугался. Бледный, с залитой кровью шеей, широко распахнутыми глазами, где зрачки заняли практически всю радужку, кровяные сосуды на белках полопались, и глаза в итоге выглядели словно флаг Японии, только не красное на белом, а чёрное на красном.
Остальное было не лучше.
Всклокоченные волосы, проступившие на лбу вены, безумный оскал и смех, больше напоминавший хохот обезьяны-ревуна.
Есть чего испугаться.
Но даже сейчас он сообразил, что воняющий страхом вампир боится совсем не его.
И очень зря.
Потому что верёвки с него уже свалились, а выхватить из ножен короткий кинжал и воткнуть его в сердце заняло буквально мгновение. И пока вампир обтекал от шока, а у него самого не закончились силы от выброса адреналина, Сэм успел толкнуть его на свой стул и стянуть ему локти и колени пластиковыми хомутами. У него всё ещё оставался в кармане их запас.
Чтобы уж наверняка, он стащил с вампира резиновые сапоги и снова расхохотался, обнаружив под ними не носки, а вонючие, давно не стиранные, портянки.
Сегодня у него всё шло в дело, поэтому одну из портянок он запихал в рот кровососу, чтобы тот не орал. Вторая пока ждала своей очереди. Голые ноги вампира он стянул хомутами над щиколотками и пристегнул их к запястьям. Результат его трудов напоминал покорёженное колесо велосипеда со стулом вместо единственной спицы.
Всё это время он не переставал хохотать и что-то бормотать себе под нос, так что к концу его манипуляций фокус страха вампира сместился уже на Сэма, и он всё пытался отползти — или скорее откатиться — от него вместе со стулом, не переставая жевать портянку и издавать полузадушенные панические звуки.
Новая мысль пришла в переполненную пузырьками голову.
Дин.
Дина нужно отвязать.
Раз Сэм не улетает, значит и брат не улетит без него.
Сэм, пошатываясь, отправился в поход до другого стула. Ноги сегодня были непослушными, и он обязательно поставит их в угол за непослушание, когда доберётся до мотеля.
Ему внезапно стало жалко бедные, покинутые в углу ноги до такой степени, что он чуть не расплакался. Не дойдя до брата пары шагов, он уселся на пол, подтянул колени к груди, обхватив голени руками, и клятвенно заверил ноги, что никогда-никогда не бросит их одних в углу.
Восстановив отношения с ногами, последние два шага он прополз по-пластунски, а потом поднимался, цепляясь руками за ноги Дина, пока не оказался верхом у него на коленях.
Поза была… приятной. Но брат почему-то не реагировал на то, что его оседлали, и Сэм потянулся к его губам.
На поцелуй тот ответил слабым стоном.
Это оказалось интересно, и верёвки Сэм развязывал, не отрываясь от губ Дина, чувствуя, как тот слегка оживает под ним.
Последняя верёвка упала как раз когда связанный вампир прогрыз портянку во рту и истерически завопил что-то вроде «Wer bist du? Lass mich los!»
Сэм вздохнул и поморщился. Вопли вампира заставляли пузырьки в его голове лопаться с противным чавкающим звуком вместо хрустального звона, поэтому его нужно было заткнуть. Вторая портянка воткнулась между клыками, и Сэм чуть не зарыдал от наступившей благословенной тишины.
Он постоял, собирая разбегающиеся мысли.
Что-то ещё должно быть.
Ах да. Там был ещё второй. Который до сих пор валялся на полу.
Сэм перевернул его и резко втянул в себя воздух.
Потому что на погонах этой тушки было золотое плетение со строгим орлом, а мертвенно-бледное, словно у призрака, лицо с открытыми остекленевшими глазами было знакомо по учебникам истории и сайтам, которые он в последнее время изучал.
Рейхсмаршал.
Герман Геринг собственной, вероятно, тоже зубастой, персоной.
Сэм приподнял губу рейхсмаршала и надавил на десну — и даже не удивился, когда в ответ на это из десны выдвинулся вампирский клык.
Похоже, это именно его очевидцы в аэропорту Денвера приняли за его собственный призрак.
Сэм потратил на него оставшиеся хомуты и обнаружившиеся в сапогах портянки. Для разнообразия, чистые.
А первый пленник к этому времени снова прогрыз свою портянку.
Он немного успокоился, поэтому опять перешёл на свой ужасающий английский.
— Кто ти? Как ти знать про нас? Ваши не знать про нас, ваши не знать, что мы быть!
— Наши знать, — ответил Сэм. — И про то, что ваши быть, и про то, как сделать так, чтобы ваши не быть. Ты мне лучше скажи, что это за фокус был со стеной?
— Не фокус. Наука. Тругой мир.
Ну ни хрена ж себе…
— Другой мир?..
— Та. Мы здесь, ви там. Учёные телать тверь, мы итти к вам.