Сказки города холодных туманов. Сэм. (2/2)
Сэм…
Он останавливается. Показалось?
Сэм…
Не показалось.
Какой-то очень знакомый шёпот, практически шелест, на самой грани восприятия. Он его уже слышал. И тогда тоже не понял, слышит он это ушами или это раздаётся у него в голове.
Сэм…
Зов? Чей?
Ловушка? Но он опять же не чувствует опасности.
Сэм выходит с моста и снова идёт туда, куда ведут ноги.
Они ведут под мост, к воде. Всё время к воде.
Я звал… Ты пришёл…
Возле самой воды его, похоже, ждут.
Тонкая девичья фигурка, сидящая на большом плоском камне, проявляется из тумана, словно изображение на фотобумаге в те времена, когда фотоаппараты были только плёночные.
— Привет, — говорит Сэм. — Это ты звала?
Она машет тонкой рукой, подзывая его ближе.
Кажется, у Сэма сегодня полностью отказало чувство самосохранения, потому что он без колебаний приближается.
Это оказывается не совсем девушкой. Точнее, совсем не девушкой. На камне его ждёт самая настоящая русалка.
Сэм снова оглядывается на Сан-Франциско — ну и в какую ещё сказку ты меня отправишь?
Город кипит и клубится туманом, и выглядит совершенно довольным собой.
Она не похожа на Ариэль. У неё большие, круглые, широко расставленные глаза, плоский нос, острые скулы, широкий рот, полный мелких, острых, треугольных зубов. У неё нет ушных раковин, а короткие волосы больше напоминают гребень. Мелкие чешуйки разбросаны по всему телу, ближе к пояснице сливаясь в плотную чешую на шикарном рыбьем хвосте с широким плавником.
И она совершенно очевидно не млекопитающее.
Что, кстати, вполне логично, если хоть немного подумать о возможном жизненном цикле и воспроизводстве таких существ.
И в таком случае остаётся вопрос — откуда Сэм знает, что это она, а не он. Впрочем, он предпочитает об этом не задумываться.
Русалка указывает ему на песок рядом со своим камнем и протягивает руку.
Сэм послушно садится по-турецки (джинсы тут же промокают) и берёт предложенную кисть.
'Здравствуй, Сэм Винчестер'.
Голос раздаётся в голове. Теперь уже точно. И это не тот голос, который его сюда позвал.
— Здравствуй.
Сэм насторожен, но спокоен, и уже ничему не удивляется.
'Мы очень долго ждали'.
— Мы?
'Мои сёстры и туман. Это он привёл тебя сюда. Да, он живой. Даже вы, люди, это почувствовали, когда давали ему имя'.
— Зачем я вам? И кто вы? Ну, кроме того, что русалки, это я и сам вижу…
Кажется, она смеётся — растягивает широкий рот, показывая оба ряда острых, акульих зубов.
Сэм пытается отпустить её руку, потому что рукопожатие слишком уж затянулось, но она не даёт, пальцы с короткими перепонками держат крепко, но не больно.
'Не надо, не убирай руку. С людьми я могу разговаривать только так. По-другому ты меня не услышишь'.
— Хорошо. Ответь на вопрос, пожалуйста.
'Мы — Морские. Нас создала Ева, как и многих других, но мы никогда не были в Чистилище. Там нет того, что нам нужно для жизни — людей, холодного океана и холодного тумана'.
— Зачем вам люди? Вы ими питаетесь?
Снова смеётся.
'Нет. Люди — наши родители. Ты и сам видишь, что мы не можем родить и выкормить мальков при таком строении тела. Нас рождает океан и туман. Такие есть только в двух местах на земле — здесь и на другом полуострове, который вы называете Данией. Когда человек тонет, иногда его выбрасывает на землю так, что его верхняя часть лежит на берегу, а нижняя остаётся в воде. Его окутывает живой туман, и наутро там появляется одна из нас. Я не знаю, о чем думала Ева, когда изобретала нас, но… вот мы здесь. Нас тут довольно много, потому что люди выбрали этот мост для окончания жизни. Ты вряд ли удивишься, узнав, что это место им подсказал туман. Он не подталкивает, он просто подсказывает, где можно закончить жизнь, не мучаясь. Ты знаешь, что примерно одно из десятка тел в воде не находят? Некоторых уносит течением в океан. Некоторые становятся нами'.
Сэм зачарованно слушает.
'У нас нет воспоминаний о жизни на земле, о тех людях, которыми мы были. Мы совершенно перерождаемся. Всё, что мы знаем, нам рассказывают старшие, или мы подслушиваем. Туман приносит нам мысли людей'.
Невероятно. Питера он сегодня уже встретил. Теперь русалки. Осталось только найти пиратов, и можно считать, что он — один из потерявшихся мальчишек на острове Неверленд.
— Так зачем я вам понадобился?
'Не нам. Туману. Он заперт здесь. Заперта его сила, и он ничего не может сделать с Тёмными. Их тут уже слишком много, и они всё прибывают и прибывают. Здесь место силы, ты почувствовал это, Сэм Винчестер? Я знаю, что почувствовал. Их это тоже привлекает, они становятся здесь сильнее. И они не нравятся туману. Слишком чуждая энергия, слишком злая, слишком кровавая. Нам тоже не нравится. Они привлекают внимание, и рано или поздно из-за них люди найдут нас'.
— Если вернуть туману силу, он сможет не пускать сюда Тёмных?
'Верно. И постепенно сможет выгнать тех, кто здесь уже есть. Сейчас он мало что может. Но он уже дважды сегодня отвёл их от тебя. Ты слишком беспечен для охотника, Сэм Винчестер'.
Он смущённо улыбается:
— Вообще-то это была ловля на живца. Глупая и рискованная, признаю, потому что я сегодня не всегда помнил даже как меня зовут, не говоря уже о мерах безопасности.
Она снова смеётся.
'Ты почувствовал. Силу, её притяжение. И то, что тебя здесь очень ждали'.
— Но почему именно меня?
'Люцифер. Это он запер туман. Мы знаем, как его освободить, но нам не хватает последней части — крови тюремщика, отданной добровольно. Или крови его истинного сосуда, познавшего его присутствие. Когда ты приехал сюда в первый раз, ты ещё не был готов, и мы не стали тебя звать'.
Сэм отдёргивает руку. Он не хочет, не может это слышать. Воспоминания о клетке смешиваются с воспоминаниями о неверных решениях. Он убил Лилит, чтобы запереть Зло, но на самом деле освободил его.
А если и сейчас он освободит настоящее зло? А если это не зло? Что если всё это правда, но он не освободит туман, и тогда вся нечисть здесь будет становиться только сильнее?
Я не хочу. Пожалуйста. Я не могу снова принимать такие решения.
Он всё-таки монстр, раз тоже чувствует силу этого места, как остальные Тёмные. Он давно уже об этом не думал, вскрыв эту гноящуюся рану в Детройте, и мысль, которая раньше была привычной занозой, тупой болью, которую можно игнорировать, вдруг снова взрывается прежним отчаянием и страхом.
Ему плохо. Ему нужен Дин.
Русалка — Морская — с тревогой наблюдает за сменой выражений на его лице, и снова протягивает руку.
Сэм не берёт.
Позвонить брату? Хотя бы посоветоваться?
Нет. Он и так знает, что скажет Дин.
«Сэмми, ты охуел?! Ты уже забыл, к чему твои благие намерения привели в прошлый раз? Снова в клетку захотел? Даже не вздумай. Собираем манатки и валим отсюда, сверкая пятками».
Нет, Дину он звонить не будет.
Сэм понимает, что он уже принял решение. Что тогда, что сейчас — он хочет спасти людей.
Всю его жизнь его обманывали и вели по нужному демонам пути, подталкивая к нужным им решениям. И каждый раз ему казалось, что это делается на благо людей.
Но что бы там ни было, Сэм не может просто взять и уйти, если есть шанс, что на этот раз его не обманывают. Что на этот раз он действительно может помочь.
Если речь идёт о спасении людей, он готов довериться твари, созданной Евой, несмотря на то, что знает её не больше часа.
Наверное, это что-то говорит о нём, только Сэм не уверен, что именно.
Вероятно, то, что он патологический идиот.
Перед глазами ярко встаёт картинка, в которой Дин размеренно бьётся лбом о стену комнаты в мотеле, приговаривая: «Идиот. Мой брат — идиот».
Но он не может иначе.
Он протягивает руку.
— Как мы это сделаем?
Мелькает запоздалая мысль о том, что он не спросил, сколько крови надо добровольно отдать. А вдруг всю?..
Да даже если и всю. Он это сделает.
'На рассвете. Ничего особенного не требуется, просто нужно, чтобы крови коснулись первые лучи солнца. Спасибо, Сэм Винчестер'.
— Не благодари.
До рассвета ещё пара часов, и они разговаривают. Сэму интересно всё — как и где живут Морские, чем питаются, как развлекаются, что такое этот туман, откуда его сила, что он умеет, и прочая, и прочая, и прочая. Его гиковская душа дорвалась до информации, которую ему свободно и охотно предоставляют из первых рук (а не через древние свитки с пересказами дальних родственников свидетелей).
Оказывается, это туман привёл на мост Питера Бенсона. Тот хотел свести счёты с жизнью тем же способом — в автомобиле с обрыва, но неожиданно поменял решение. Да ещё и лазейку себе оставил.
'Туман это может — немного влиять на людей и их решения. Ему не нравится тёмная энергия, не нравится отчаяние, поэтому иногда у него получается отговорить тех, кто уже на грани. А этого человека ему очень нужно было привести к тебе. Ему нужно было, чтобы вы с братом поняли, что помогаете людям, даже когда не знаете об этом. Вы не представляете, скольким людям вы помогли одним своим существованием. Сколько людей не сдаются только потому, что вы продолжаете бороться. Сколько людей принимают решения, спрашивая себя: «А что бы сделали Сэм и Дин Винчестеры?» Какие бы ошибки вы с братом ни совершили, вы те, кто вы есть — надежда этого мира'.
Сэм не знает, куда деваться от смущения, особенно, когда при этом в его лапище лежит крохотная кисть Морской, и это выглядит до жути похожим на признание в любви.
Звонок телефона раздаётся буквально за несколько минут до рассвета. Отчаянно не вовремя. Сэм наскоро интересуется как дела у брата, обещает скоро быть и отключается, чувствуя себя чуть ли не предателем.
Восток начинает алеть, и русалка, грациозно перегнувшись, достаёт из-за камня чашу с чем-то, перемолотым в пыль, и старинный кинжал.
Протягивает и то, и другое Сэму.
'Несколько капель'.
Сэм заворачивает рукав рубашки, задерживает дыхание, в последний раз спрашивая себя, правильно ли он поступает. Ответ всё тот же — он не знает. Но поступить иначе не может.
Он проводит лезвием линию по ладони. Тонкая линия быстро становится толще, вспухает тёмными каплями. Сэм переворачивает кисть и позволяет каплям сорваться в чашу.
Русалка ставит её на камень рядом с собой.
Они молчат.
Через минуту горизонт вспыхивает первыми лучами.
Содержимое чаши тоже вспыхивает и искрами рассыпается в воздухе.
Сэм этого практически не замечает, потому что лучи солнца отразились от серебристых чешуек на лице Морской, засияли в её широко расставленных глазах, окатили всю хрупкую фигурку золотым ореолом. Оказалось, что чешуйки переливаются всеми оттенками радуги, словно бензиновое пятно на поверхности воды.
Сэм зачарованно смотрит на игру света на чешуйках.
— Ты прекрасна, — вырывается у него само собой.
Русалка улыбается, показывая акульи зубы.
'Ты второй, кто говорит одной из нас, что она прекрасна'.
— И кто же посмел стать первым?! — Сэм подпускает в голос негодование, и Морская смеётся — по-настоящему, откинув голову, но всё так же беззвучно.
'Один чудак по имени Ганс. Там, на другом конце света. Он даже сказку написал про нас. Перепутал, правда, всё на свете…'
— То есть та русалка не влюблялась в принца?
'Нет, это-то как раз было правдой. Не в принца, конечно, но влюбилась в смертного. И мы никогда не понимали в этом нашу сестру. Хотя сейчас, возможно, я начинаю её понимать,' — она с улыбкой подмигивает Сэму.
'Мы не превращаемся в пену. Мы можем жить вечно, но это рано или поздно становится скучно и утомительно, и мы уходим туда, откуда пришли — в туман. Вокруг тебя сейчас тысячи моих сестёр, Сэм Винчестер. И ты им нравишься. Ты чувствуешь их прикосновения?'
Сэм почему-то ярко вспыхивает и переводит тему:
— Так что? У нас получилось? Я ничего не заметил.
Она снова смеётся.
'А что ты должен был заметить? Как открывается огромная воронка и оттуда выбирается пылающий монстр? Ты снял заклятье, и сила тумана теперь будет постепенно возвращаться в мир. Приезжай сюда следующим летом, Сэм Винчестер. Увидишь, каким благодарным умеет быть туман'.
И это всё?
Сэм практически разочарован.
А где спецэффекты? Где, действительно, пылающий монстр, с которым нужно сразиться волшебным мечом во имя победы добра? Что это за сказка такая без эффектного конца?..
А впрочем — тем лучше. Он отморозил себе задницу, у него затекло всё, что может затечь, и даже частично то, что затечь не может, он дико устал, у него закрываются глаза, и он хочет только одного — добраться до номера и рухнуть на кровать рядом со спящим братом.
'До свидания, Сэм Винчестер. Спасибо тебе. И будь осторожен, на тебя идёт охота'.
Сэм высвобождает руку и касается ладонью щеки Морской.
— До свиданья, моя прекрасная леди. Я буду осторожен.
Русалка, подхватив чашу, соскальзывает с камня и мгновенным росчерком исчезает в глубине.
Сэм набирает полную грудь воздуха.
Кажется, сейчас он пахнет немного по-другому…
Остаётся надеяться, что он сделал правильный выбор.
И Дину лучше ничего об этом не знать.
Он угоняет первое попавшееся авто, и где-то в девятом часу утра всё-таки добирается до номера, измотанный так, что даже язык во рту не ворочается.
Совесть наотмашь бьёт его в грудь, заставив задохнуться, когда он видит нетронутую кровать и измученного брата, сидящего за столом с разбитым лицом и чашкой кофе.
Он боится представить, которой по счёту.
Потом. Всё потом. Он извинится, купит Дину пирог, отсосёт, что угодно. Но потом.
Сейчас — рухнуть в кровать, не раздеваясь, и даже не скинув с неё покрывало.
Он засыпает, ещё не успев коснуться головой подушки.