Сказки города холодных туманов. Сэм. (1/2)
Воды в Сан-Франциско в четыре раза больше, чем земли. Куда бы ты ни пошёл, ты будешь на расстоянии неспешной прогулки от огромной водной поверхности.
Выйдя из полицейского участка, Сэм идёт куда глядят глаза, куда ведут ноги.
Дина — его надёжного якоря — рядом нет, и он не в состоянии дальше заниматься расследованием. Его словно уносит куда-то быстрое течение, и он не в силах этому сопротивляться.
Ноги приводят его на берег океана.
Он оборачивается и смотрит на Сан-Франциско.
Для него это всегда Сан-Франциско. Фамильярное «Фриско» этому месту совершенно не подходит.
Сэм влюблен в этот город отчаянно и бесповоротно. Влюблен с того самого момента, как они приехали сюда в первый раз семь лет назад, вышли из импалы и набрали полную грудь встретившего их тумана. Дин тут же закашлялся, поперхнувшись, а Сэм… Сэму показалось, что он попал в невесомые объятия.
Ты пришёл… Я ждал… — словно чей-то шёпот на грани шелеста, словно отзвук чьих-то мыслей в голове.
И он стоял, не в силах согнать с лица глупую счастливую улыбку, уверенный, что они попали в сказку, и тут непременно случится какое-то чудо.
И чудо случилось — Мэдисон. Но сказка оказалась из тех, которые рассказывают на ночь непослушным детям.
Он спускается к воде и разувается, засовывает стянутые носки в карманы джинсов. Пальцы ног зарываются в горячий песок, но с каждым шагом к воде песок словно теряет всё набранное за день тепло. Набежавшая волна обжигает холодом. Почему-то это ощущается правильным.
Он стоит в воде, пока пальцы не начинает ломить от холода, но он этого не замечает.
Из воды его выгоняет телефонный звонок. Брат.
— Дин, всё нормально? Как твоё лицо?
— Всё ещё симпатичнее твоего. Узнал что-нибудь?
Сэм улыбается. Брат в своём репертуаре. Будет шутить даже на смертном одре.
— Ничего интересного, кроме того, что за тот день все камеры наблюдения в Шпиле по пути на 48-й этаж показывают сплошную статику. Охранник божится, что пропустил наверх только одного нового уборщика, и убей, не помнит его лица.
— То есть зацепок нет.
— То есть зацепок нет.
— Зато слушай сюда. Я просмотрел криминальную сводку за последние пару лет, и странных смертей, самоубийств и исчезновений здесь столько, что хватило бы всему Западному побережью на целый год.
Сэму холодно стоять замороженными ногами на песке, и он слегка раздражён.
— Ничего удивительного, учитывая сколько людей сюда приезжает, чтобы спрыгнуть с Золотых ворот.
Голос Дина в трубке звучит непривычно взволнованно:
— Нет, Сэм, ты не понимаешь масштабов. Даже учитывая мост, ситуация тут совсем отстой.
Сэм наконец догадывается дойти туда, где песок всё ещё горячий. Контраст и долгожданное тепло оказываются настолько невероятными, что он закрывает глаза, чтобы насладиться ощущением.
— Понял. Ладно, вернусь — будем думать.
— Когда вернёшься?
— Пока не знаю. Хочу прогуляться по городу, посмотреть, что тут к чему.
— Сэм, это опасно.
Он смотрит на город.
— Знаешь, если честно… мне так не кажется.
— Что?!
— Всё, Дин, давай. Буду нужен — звони.
Он кладёт трубку.
Ему нужно постоять с закрытыми глазами в горячем песке, и Дину об этом знать совершенно необязательно.
О том, что их клиенты вполне могут «клюнуть» на него и что-то предпринять, если он будет мотаться по городу в одиночку, без поддержки, Дину знать тоже необязательно. Он сейчас в безопасности в своём номере, и пусть так и остаётся.
Чуть позже Сэм вспоминает, что очень хотел прокатиться на канатном трамвае, в этом крошечном вагончике, который тоже словно сбежал из сказки.
На пляже есть указатели с картой трамвайных маршрутов. Ближайший идёт по Гайд Стрит к заливу, выходя прямо на остров, где располагается Алькатрас.
Самая знаменитая тюрьма с самыми знаменитыми серийными маньяками.
Невероятно.
Сэм чувствует себя так, словно получил самый настоящий подарок на Рождество.
До трамвайной линии полчаса пешком.
Его встречают современные высотки, а провожают трёхэтажные викторианские особняки с лепниной. Время от времени наползают клочья холодного тумана, словно игривые щенки. Утро и вечер — его царство. Совсем скоро опустится солнце, и город полностью окажется во власти тумана.
Сэм замечает подъезжающий трамвайчик и, поравнявшись с ним, запрыгивает на подножку, не дожидаясь остановки. Он действительно крошечный, во весь рост там можно стоять только согнувшись (если ты Сэм Винчестер, а не обычный смертный стандартного роста), и Сэм садится на свободное место впереди.
Город занимает всё видимое пространство. Показывает себя со всех сторон. Предлагает себя.
Смотри, Сэм Винчестер. Это я. Нравлюсь?
Нравишься. Очень.
Трамвайная узкоколейка с желобом для троса переваливает через вершину высокого холма в Рашн Хилл и ныряет вниз, к заливу. Прямо впереди, там, где пирсом заканчивается Гайд Стрит, воды залива Сан-Франциско поблескивают под мягким светом закатного солнца. Кажется, что трамвайчик спускается прямиком в закат, и это настолько одуряюще красиво, что Сэм забывает как дышать.
Опускающееся в океан солнце подсвечивает кровавыми оттенками чёрную кляксу Алькатраса посреди залива на фоне громады Острова Ангелов.
Сэм вспоминает где он и зачем, только когда трамвайчик неожиданно сворачивает со своего пути в закат и спустя пару минут въезжает на самый настоящий старый скрипучий дощатый круг, где и останавливается, выпуская всех пассажиров.
Сэм выходит вместе с остальными и с благоговением наблюдает, как вагоновожатый с кондуктором вдвоём, ухватившись за металлические поручни, вбитые в доски круга друг напротив друга, вручную поворачивают его вместе со стоящим на нём трамвайчиком, чтобы направить колеса на другую колею, в обратный путь, прочь от закатного зарева.
Ногам не стоится на месте. Ноги требуют движения, хоть и гудят уже от усталости — день выдался длинный и насыщенный.
Ноги ведут к воде — куда же ещё.
Младший Винчестер и сам не замечает, как в наступивших сумерках выходит к Золотым воротам, уже наполовину скрытым в сгустившемся тумане.
Пройти по Мосту самоубийц, полностью окутанному туманом?..
Идеально.
Ночь опускается, как раз когда Сэм входит на мост. Фонари уже давно горят, но толку от них мало. Первые несколько метров он ещё что-то видит на расстоянии в дюжину шагов, но чем дальше он проходит, тем плотнее сгущается туман, и в конце концов Сэм идёт сквозь невесомые холодные крошечные капли, искрами оседающие на ресницах, собирающиеся в клубы, которые переливаются разными оттенками чёрного, серого и янтарного под с трудом пробивающимся сквозь них светом фонарей.
На мосту никого. Туман глушит свет и звуки, и кажется, что во всем мире остались только эти пара метров бетонного покрытия под ногами, смутный свет фонарей и разноцветный, клубящийся, текущий туман.
Сэм останавливается и закрывает глаза. Туман гладит его по волосам, оседает моросью на одежде, с каждым вдохом проникает внутрь.
— Его зовут Карл.
Сэм вздрагивает и открывает глаза.
Немного впереди стоит невысокий, худощавый, лысеющий брюнет лет сорока пяти, в стильных очках, лёгком пальто и модном шарфике.
Сэм разглядывает его с любопытством, но без удивления, он ожидал чего-то подобного. Интересно, кто это — вампир, демон, ведьмак? Странно, но он не чувствует угрозы.
А незнакомец, видимо, неправильно расценив молчание, объясняет:
— Туман. Его зовут Карл. Вы знаете, что у него есть собственный аккаунт в твиттере и инстаграме?
— Нет, я не знал об этом. Спасибо за информацию.
Интересно, что ему нужно? Потратить столько сил, заманить их сюда, чтобы вести теперь светские беседы?
Незнакомец явно огорчён прохладой ответа.
— Извините, если мешаю вам… Просто вы очевидно не здешний, и я не знал с чего начать, вот и… Я Питер. Питер Бенсон, — он шагает ближе и протягивает руку.
Поколебавшись, младший Винчестер её пожимает, всё больше теряясь в догадках.
— Сэм.
— Сэм. Очень приятно. Сэм, я могу задать вам вопрос?
— Интересно, что тебе может помешать… — бормочет Сэм и кивает.
Он ожидает чего угодно, только не того, что слышит.
— Сэм… Вы — архангел?
Несостоявшийся архангел, истинный сосуд любимого сына божия, изумлённо смотрит на Бенсона (если это, конечно, его настоящая фамилия):
— Что?!
Тот вскидывает руки то ли в защитном, то ли в успокаивающем жесте, и спешит развить мысль:
— Понимаете, вы тут стояли один, в тумане, с закрытыми глазами, и как будто ждали меня. И у вас за спиной клубился туман, словно два огромных крыла. А ещё — все ангелы, они ведь бесполые существа?..
Бесп… ЧТО?! На что он намекает?!
Сэм сейчас ему врежет. Честное слово. Его останавливает только глубочайший ахуй.
А Бенсон тем временем продолжает:
— И архангелы — они ведь воины, правильно? То есть должны выглядеть именно так — тонкие, прекрасные, андрогинные черты лица с острыми скулами и твёрдым подбородком, и высокая, мощная фигура воина, в отличие от обычных ангелов, которые просто вестники, и от серафимов, которые вообще состоят сплошь из глаз и крыльев. Я знаю, в академии мы их рисовали.
Кажется, Бенсон всё-таки разглядел выражение на Сэмовом лице, потому что он заполошно всплёскивает руками и начинает тараторить:
— Простите, пожалуйста, если я вас обидел, но я художник, я всю жизнь рисую людей, и это именно то, что я увидел… А ещё я был так счастлив, что наконец-то встретил своего ангела-хранителя, потому что именно сейчас мне это было нужно сильнее всего, и я совсем не думал, что ангелом-хранителем может быть целый архангел…
Ладно, придётся признать, что это явно не вампир. И даже не ведьмак.
Звонок Дина прерывает не-вампира на самом интересном месте.
— Дин, что-то случилось?
— Всё норм. Что у тебя?
— Порядок. Я перезвоню.
Сэм отключается, возвращает телефон в карман, вздыхает, и всё же вступает в диалог:
— И зачем же вам именно сейчас нужен ангел-хранитель?
— Ну, обычно людей ночью на Мост самоубийц приводит только одна цель…
— И это явно не светская беседа с незнакомцем…
Бенсон усмехается.
— Именно. Тут неподалёку моя машина. Обычно в это время и в такой туман на мосту никого нет. Особенно, практически на самой середине. Иногда, правда, ездят машины, но пешеходов тут не встретишь. И я загадал — подброшу монету. Орёл — пойду направо, решка — налево. Пройду ровно 44 шага — мне сегодня исполняется 44 года. И если за это время кого-нибудь встречу, я не буду прыгать с моста. Чтоб вы понимали, шансов на это — один на миллиард, поэтому представляете, что я почувствовал, когда прошёл ровно 44 шага и увидел вас? Ждущего меня архангела с туманными крыльями.
Сэм не очень представляет. Небесная кавалерия обычно не сильно рвётся его спасать. Кас не в счёт, Кас уже больше семья, чем непостижимое высшее существо.
— Питер, почему вы хотели покончить с жизнью?
Бенсон шагает ближе к перилам моста, облокачивается на них, повернувшись спиной к Сэму. Тот следует за ним и встаёт рядом, тоже сложив руки на перилах.
Питер, помолчав, всё же начинает:
— Я уже говорил, что я художник. Художник-неудачник. Я умею рисовать, я отлично рисую, честное слово, но кого сейчас этим удивишь? Всё дело в сюжете, в чувствах, в индивидуальном стиле, в том, что привлекает внимание с первого взгляда. Картина должна притягивать зрителя. Обращаться к нему. Говорить с ним. А у меня… мои картины немые. Они мастерски написаны, но в них нет души. Только однажды я написал то, что меня прославило как художника. Я между прочим, довольно известный художник, верите? — дождавшись утвердительного кивка, он продолжает. — Это было в 96-м году, на День Независимости. Я тогда тоже был на грани самоубийства из-за своей никчёмности. Ехал на поиски подходящего обрыва, с которого можно слететь вместе с автомобилем, и, проезжая мимо какого-то поля, увидел, что там двое собрались запускать фейерверки.
Сэм неверяще распахивает глаза.
Бенсон продолжает, не замечая этого:
— Мальчишка-подросток и кто-то постарше, то ли отец, то ли брат. Я люблю фейерверки, я остановил машину, чтобы посмотреть на них в последний раз. И это было… я не знаю как описать. Таких слов просто не существует. Мальчишка танцевал и кружился под рассыпающимися в небе звездами, пока второй наблюдал за ним. Они оба были настолько счастливы… Знаете, если бы мне можно было забрать с собой на небо только одно воспоминание, я бы забрал это. Я приехал домой и засел в мастерской на неделю. Я практически не ел, не пил и не спал, пока на холсте не появилась эта ночь. Я выплеснул на мертвый холст то, что поселилось в моей голове, и он ожил. Расцвел фейерверками и счастьем. Картину продали с аукциона почти за 10 миллионов, и с тех пор я живу на ренту с этой суммы. От меня все эти годы ждали других шедевров, но я умею рождать только мёртвое. Вот скажите, каков шанс, что я снова встретил бы этих двоих, и они дали бы мне новый сюжет и чувства, которые станут живыми на полотне?
— Один на миллиард, — шепчет Сэм беззвучно.
— Вы думаете, что это невозможно, и вы правы… Но зато я встретил вас. И знаете… я снова чувствую это.
— Что именно? — Сэм почему-то охрип.
— То самое. То, что заперло меня тогда на неделю в мастерской.
Он поворачивается к Сэму, всё ещё держась одной рукой за перила.
— Архангел с туманными крыльями посреди клубящейся тьмы. Он будет живой. Я знаю.
Перед Сэмом стоит совершенно другой человек. У Питера Бенсона была модная одежда, очки, бледная кожа, потухшие глаза и скорбно поджатые губы.
У того, кто сейчас находится перед ним, пламенеют скулы; губы, припухшие, искусанные во время нервного монолога, приоткрыты, а в широко распахнутых глазах сияют звёзды. Сэм затруднился бы сказать, во что одето это существо, потому что когда видишь такое лицо, то одежда — последнее, на что ты обращаешь внимание.
Наверное, именно так со стороны выглядит вдохновение.
Существо — которое теперь лишь отдалённо напоминает Питера Бенсона — достаёт из кармана визитку и вручает её Сэму.
— Спасибо вам. Вы не представляете, что вы для меня сделали. Я бы очень хотел, чтобы мы могли ещё раз встретиться, чтобы я мог вас как-то отблагодарить… ну или хотя бы показать получившуюся картину.
— … картины.
— Простите?..
— Те двое. Они приехали на чёрной импале? И старший был одет в кожаную куртку не по размеру?
Бенсон смотрит так, словно действительно увидел архангела.
— Откуда вы…?
— Парня в куртке зовут Дин. Он мой старший брат. (Тоже архангел, — чуть усмехнувшись, добавляет он про себя) И знаете, он тоже взял бы это воспоминание на небеса.
Они молчат. Сэм — неловко, Питер — глядя на него полными слёз глазами. Он несколько раз порывается что-то сказать, но у него не получается, и они молчат.
Потом Сэм провожает Бенсона до машины, желает ему счастливого дня рождения и хлопает ладонью по крыше авто, отправляя его в обратный путь.
Уже глубокая ночь, но туман и не думает рассеиваться. Сэм с трудом видит на расстоянии вытянутой руки.
Обратный путь занимает больше времени, чем он думал. Оказывается, он, сам того не заметив, ушёл очень далеко по мосту.
Надо бы позвонить Дину, узнать, как у него дела, но брат, скорее всего, спит без задних ног после того, что на него сегодня свалилось. Хорошо бы уже тоже рухнуть рядом с ним, переложить его голову себе на плечо, чтобы можно было уткнуться носом в макушку, вдыхая знакомый родной запах, наконец-то вытянуть гудящие ноги и закрыть глаза… Предел мечтаний.