Повесть о настоящем человеке. День второй. (2/2)

Справа дверь открывает приятная женщина преклонных лет. Винчестеры одновременно достают удостоверения.

— Миссис Фэррингтон? Агенты Плант и Пейдж. Мы можем поговорить с вами о вашем соседе, Дэреке О’Райли?

В глазах женщины неожиданно вскипают слёзы.

— Да-да, конечно, проходите, пожалуйста…

Их усаживают на небольшой диван за столиком в крошечной гостиной, а хозяйка ретируется на кухню, где, судя по звукам, пытается высморкаться и привести себя в порядок.

С кухни она возвращается с двумя стаканами сока, ставит их на столик и садится в кресло напротив.

— Простите, агенты, это был сильный удар для нас. Мы все очень любили Дэрека. Я ещё ни разу не встречала человека с такой огромной душой. Он всегда был готов помочь — и деньгами, и кровом, и всем, чем только мог. Вы бы знали, сколько раз он бесплатно ремонтировал наш древний бьюик, — миссис Фэррингтон горько усмехается, и в уголках её глаз вновь собираются слезы, которые она аккуратно промакивает бумажной салфеткой.

— Вы можете предположить, что с ним произошло? Эксперты говорят, что у него остановилось сердце от страха. Что могло так его напугать? — Дин чувствует бедром прижатое к нему бедро брата — диванчик недостаточно широк для них двоих — и берёт инициативу в свои руки. Лучше думать о деле, чем о том, насколько его отвлекает это горячее прикосновение.

— Даже не представляю. Дэрек был не из пугливых. Однажды он отбил у хулиганов Мэйси — дочку нашего соседа, мистера Уитакера. Их было трое, и я даже думать не хочу, что было бы с Мейси, если бы он не проходил в тот момент мимо…

— А вы никогда не замечали ничего необычного? Особенно, перед его смертью? Мигающие фонари, неожиданно холодные места, странные звуки или запахи?

Она хмурится.

— Нет, ничего такого. А почему вы спрашиваете?

— Так положено, извините. Обязаны проверить все возможные версии.

Визиты к остальным соседям (кого удалось застать дома) проходят на той же ноте.

— В общем, две большие, дымящиеся кучи ничего, — резюмирует Дин, открывая водительскую дверь импалы.

Сэм согласно хмыкает, садясь на своё место.

— Ну что, едем опрашивать коллег? — Дин и сам знает, что вопрос риторический, и, не дожидаясь ответа, трогается с места.

Коллеги О’Райли тоже не сообщают ничего нового. Отличный друг, доброе сердце, всем помогал, не пил, не курил, беспорядочных половых связей не имел (порядочных, судя по всему, тоже). В небольшом обшарпанном одноэтажном офисе на Вудвард Авеню, в котором сложно узнать координационный центр всемирно известной выставки, царит всеобщий траур.

— Мистер ван Хофен, а вы, случайно, не в курсе, где похоронен мистер О’Райли?

Невысокий старший менеджер вытирает платком потеющую лысину и грустнеет ещё больше:

— О, его не хоронили, его кремировали. Урна всё ещё в крематории — у него не было родственников, некому забирать. Мы пытались сообща её выпросить, чтобы в офисе поставить, но нам не отдали…

Винчестеры переглядываются. Раскопки отменяются, но они не уверены, что рады этому. Ещё одна куча ничего.

— Просто Мистер Совершенство какой-то. Таких людей не бывает, — говорит Дин… и замирает.

Сэм тоже застывает на месте.

— Думаешь, не человек?

— Думаю, что если кто-то весь из себя Мистер Правильный, значит, у него в шкафу как минимум завалялась парочка скелетов.

Они едут в крематорий.

Крематорий как крематорий. Отдельное помещение-колумбарий с ячейками, закрытыми гранитными плитами. Невостребованные урны в течение 40 дней хранятся на отдельном стенде с металлическими ячейками. Если их никто не заберёт, похоронят в общей могиле.

У противоположной стены — мягкие стулья для родственников покойных. У большинства ячеек, закрытых гранитными плитами, — увядшие цветы.

У отдельного стенда — тоже сильно увядшие цветы и несколько искусственных венков. Видимо, там и лежит — то есть стоит — сейчас всеобщий рыжий любимец.

Никаких вещей покойного здесь нет, поэтому парни решают, что им тут больше делать нечего, и едут в химчистку за костюмами.

Забирать их из приёмного пункта идёт Дин.

И заказывать мешок фастфуда, чтобы поужинать в номере, он тоже идёт сам.

Во избежание.

Когда от куриных крылышек остаются одни куриные косточки, а от упаковки пива — едва половина, и довольный Дин устраивается с пультом перед телевизором, за него вплотную берётся Сэм.

Плюхается рядом на диванчик (вот чёрт!) и, заломив брови (дважды чёрт!), вопрошает:

— Дин, что происходит? Ты второй день на меня глаза поднять боишься.

— Тебе показалось, — храбро отвечает Дин. — Вот же, смотрю на тебя, — он поворачивается к брату (почему он так близко?!) и преданно смотрит ему в глаза.

Чтобы не смотреть на губы.

Не смотреть, Дин.

Дин!

Ох.

Возле нижней губы у Сэма прилипла крошка от панировки. Просто крошка. Ничего же особенного.

Дин чувствует, что вся кровь, какая есть в организме, сначала приливает к его щекам, а потом тут же куда-то уходит. И Дин точно может сказать куда, судя по тому, как мало места осталось в джинсах. Собственно, его там не осталось совсем.

В голове пусто и звонко. В глазах — только эта блядская крошка. И Дин сейчас умрёт, если не снимет её.

Ничего не соображая, он наклоняется и подхватывает её губами. Слегка отстраняется и слизывает её уже со своей нижней губы.

Сэм близко. Слишком близко. И даже не думает отодвигаться.

И Дин не выдерживает, со стоном впивается в его губы. Боги. Они всё такие же. Идеальные. Они пахнут пивом, крылышками и Сэмом. И они раскрываются под напором, впуская его внутрь, приглашая, обещая.

Сэм отвечает ему на поцелуй.

СЭМ ОТВЕЧАЕТ ЕМУ НА ПОЦЕЛУЙ!

Дина буквально отбрасывает на противоположный конец дивана.

Дин, мать твою, что ты творишь! Это же Сэм! И даже если он и сам сейчас не против, то это просто под влиянием момента. Нельзя. Ты не можешь потерять Сэма. Нельзя.

Паника замораживает все мышцы и наполняет голову тягучим черным дымом.

— Дин, посмотри на меня.

У Сэма хриплый и какой-то спотыкающийся голос. У Дина не получается описать это по-другому. А ещё в нём явно звучат обида и разочарование. И Дин его прекрасно понимает, но не может допустить, чтобы этим всё закончилось. Он не может потерять Сэма ещё раз.

Он поднимает глаза на брата, и сердце пропускает удар. Сэм выглядит… убитым. Выпотрошенным.

Дин едва дышит от ужаса. Как он мог сделать ТАКОЕ с младшим братом? С его Сэмми? Как он мог ТАК его предать?

Хочется, как и тогда, выскочить за дверь и бежать, бежать, бежать, пока держат ноги. Но он помнит, чем это закончилось в прошлый раз. Дин никуда не уйдёт. И брата не отпустит.

— Сэмми… Прости. Я не должен был…

— Заткнись, Дин. Просто заткнись.

Сэм уходит в душ.

Возвращается через несколько минут, и так же молча ныряет под одеяло. Вытягивается на животе, отвернувшись к стене.

Дин не решается последовать его примеру — вдруг, пока он принимает душ, Сэм куда-нибудь сбежит.

Не раздеваясь, чувствуя себя полностью деревянным, он ложится на кровать прямо поверх покрывала.

Сон приходит только под утро.