Глава 4 (2/2)

Словом, если ранее сеньор производил впечатление отшельника, абсолютно не способного решать подобные вопросы, то теперь я видел, что это не так. Просто, по-видимому, раньше господин мог переложить текущие дела на мои плечи, а впоследствии по некой причине перестал доверять мне. Полагаю, он хотел, чтобы подробности его ежедневных занятий были известны ему одному. Я не задавал вопросов и старался служить ему по мере сил.

Химические субстанции он доставал через доктора Бауэра, что держал в Вильяманине аптеку. Большинство распространённых реактивов доктор привозил из Леона, а многое создавал сам, будучи в этом деле весьма искушённым. Однако за наиболее редкими препаратами приходилось ездить в город. Попасть из этой глуши в Леон, как я уже упоминал, можно было лишь через Вильяманин, - два этих города соединяла железнодорожная ветка. Мой господин же, становясь старше, по возможности старался избегать больших скоплений народа. Вокзалы утомляли его.

Летом 1917 года, вскоре после своего двадцать четвёртого дня рождения, сеньор отправил меня в Леон с заданием купить автомобиль. Я оформил заказ на годовалый двухместный кабриолет, который должны были пригнать из Барселоны. Спустя месяц я вновь поехал в Леон и забрал его. Я ездил на нём в Вильяманин по поручениям моего господина, однако для поездок в Леон сеньор всё чаще садился за руль сам. Наличие машины значительно упрощало дело: теперь не нужно было тащиться в Вильяманин и пересаживаться там на поезд. Господин Заэль ездил в город пару раз в месяц и привозил оттуда бесчисленные склянки и свёртки, которые сам относил в лабораторию. Мне больше не позволялось помогать ему.

Вплоть до 1919 года мой господин, несмотря на то, что поставки реактивов и оборудования не прекращались, казалось, утратил интерес к древней алхимии. Он будто готовился к чему-то, что требовало небывалой концентрации и воли. Полагаю, ранее сеньор ничем подобным не занимался, а потому ему приходилось нелегко. Милая сеньора, думаю, я не ошибусь, предположив, что вы тоже неоднократно замечали, какое влияние ваш брат оказывает на окружающих. Я был приставлен к господину Заэлю, когда ему едва ли исполнилось пять лет, и все эти годы находился при нём неотлучно. Всеми силами я старался не вызывать гнев моего господина, исполняя его приказы, и он чаще всего бывал мной доволен. Однако, если будет позволительно так выразиться, я видел его в действии, когда он бывал разгневан на других людей. В такие минуты вокруг него будто формировался барьер непреодолимой ненависти ко всему живому, и я, стоя рядом с господином, в полной мере чувствовал то, что и несчастная жертва. То был потусторонний, парализующий страх, нечто ненормальное, что никогда прежде в своей жизни мне не доводилось испытывать. Я никогда не знал, откуда в нём это, но был уверен, что подобную силу можно уничтожить лишь словами Святого Писания. Неоднократно я просил господина побеседовать со священником, однако он отказывался, не желая тратить время.

Сила эта, столь хорошо мне знакомая, никогда не действовала избирательно. Думаю, её влиянию были подвержены все, кто имел несчастье находиться рядом с моим господином в моменты его гнева. Кроме, разве что, господина Ильфорте, - допускаю, что он мог её вообще не чувствовать, причём отнюдь не потому, что хозяин как-то намеренно обходил его в своём влиянии, а в силу собственного легкомыслия господина Ильфорте. Он никогда не воспринимал младшего брата всерьёз.

Итак, в скором времени у меня создалось впечатление, что господин учится контролировать и направлять эту силу. Поскольку ранее такой необходимости у него не возникало, сейчас это занятие требовало от него значительных усилий. Умение концентрировать свою волю и намерения, насколько я мог понять, требовалось ему для дальнейшего осуществления его планов, в которые мне больше не было позволено вникать. Однажды, когда сеньор в очередной раз уехал в Леон, я осмелился заглянуть в подвал. Господин Заэль оставил на двери самый простой замок, и я, без труда открыв его, как открывал множество раз и ранее, спустился вниз.

Обе печи были погашены, и непривычный холод царил вокруг. Я внутренне содрогнулся, представив, что мой господин проводит здесь долгие часы. Я волновался за состояние его здоровья, однако не мог ничего сказать ему, поскольку вообще не должен был спускаться в подвал. Поэтому, скрепя сердце, я решил промолчать. На первый взгляд, с последнего момента моего посещения лаборатории сеньора, здесь ничего не изменилось. Немногим позже, спустившись на нижний уровень, я заметил в обшивке прожжённые дыры примерно на уровне вытянутых рук. Они повторялись несколько раз в разных участках стен, и обшивка на их месте была спалена до самого камня. Подобные следы несказанно удивили и напугали меня, и я поспешил покинуть лабораторию. Я вышел из подвала в дом как раз в тот момент, когда господин заезжал в гараж. Я был настолько напуган увиденным, что в смятённых чувствах забыл закрыть внешний замок на дверях в подвал. Сейчас, вспоминая события прошлого, я понимаю, что это не укрылось от внимания сеньора, но в тот день он ничего мне не сказал.

Благодаря обшивке стен и дверей в подвале наружу оттуда не доносилось ни звука, и мне оставалось лишь догадываться о причинах появления странных выжженных пятен. Я поймал себя на том, что иногда задерживаю взгляд на руках господина. Впрочем, ничего необычного я пока заметить не мог. У сеньора всегда были узкие бледные кисти и тонкие пальцы, и любая царапина на светлой коже немедленно становилась заметна. Разве что (возможно, мне это показалось, впрочем, я не врач) более заметны стали под кожей вены. Господин не проявлял недовольства моим поведением, и постепенно я успокоился, хотя больше не рисковал соваться в подвалы.

Милая сеньора, то, что побудило меня первый раз написать вам, случилось в конце февраля 1924 года. В тот день я осознал, что в Богом забытой глуши на берегах Касарес мы провели уже двенадцать лет, если не считать тех нескольких месяцев, на которые сеньор отлучался в Мадрид четыре года назад (как раз тогда, когда покинула этот грешный мир ваша уважаемая матушка). Всё это время господин занимался в подвале дома некими странными вещами, о которых мне не позволено было ничего знать. Глаза сеньора значительно посветлели, став золотисто-янтарными, однако в остальном он практически не менялся внешне. Иногда мне грешным делом казалось, что он даже не становится старше. К тому же он стал чаще встречаться с людьми, в частности, оформляя свои многочисленные заказы, и научился скрывать бездну царившей в его душе ненависти, не производя больше столь отталкивающее впечатление. Пока люди делали то, что он желал, господин Заэль являл собой образец аристократической вежливости. Год назад ему исполнилось тридцать, и выглядел он вполне обычным молодым человеком с тихим голосом и изысканными манерами столичного жителя.

Итак, в тот день я, как обычно, разбирал почту сеньора. Я знал пофамильный список его университетских коллег, письма от которых мне позволялось вскрывать. Впоследствии я кратко излагал господину их содержание. Я перебирал конверты и вдруг наткнулся на одно письмо, которое с первого взгляда показалось мне крайне странным. Адрес на нём был начертан старомодными готическими буквами, а местом отправления значился Париж. Не знаю, какие демоны руководили моими действиями, но я отнёс сеньору все письма, кроме одного, а конверт, привлекший моё внимание, отнёс к себе и осмелился открыть. Текст письма, представшего моим глазам, оказался настолько странным, что я, закончив чтение, переписал его слово в слово и теперь высылаю вам, сеньора, дабы и вы могли с ним ознакомиться. Письмо было датировано началом ноября.

Мой дорогой друг!

Мне доставляет изрядное удовольствие писать Вам. После долгого перерыва я был несказанно рад узнать, что Вы продолжаете свои штудии в области забытых наук. Касательно вопросов, которые Вы подняли в последнем письме, полученном мною в сентябре сего года, имею честь сказать Вам следующее.

Жизнь человеческая в большинстве своём слишком коротка и мимолётна. Годы, отпущенные нам, не дают возможности хоть сколько-нибудь полно проникнуть в тайны запретного. Науки древности породили огромные пласты сведений, на изучение которых уйдёт не одна сотня лет. Алхимик же, лишь изучив в достаточной мере труды своих предшественников и повторив достигнутое ими, может называться поистине Знающим. Слишком малое дано нам Господом. Полагаю, Вы неоднократно замечали, что практически никто из великих учёных прошлого не отличался в полной мере долголетием, которое необходимо, чтобы достигнуть таких высот в тайном знании, коих достигли они. Вспомните, например, великого Мозеса Брауна, автора известного Вам трактата о получении пепла. Сей достойный муж, как предполагалось, ушёл из жизни в неполные пятьдесят. Могу привести Вам не один десяток примеров подобного, однако, думаю, Вам не составит труда найти их самому. И могу Вам сказать с полной уверенностью, что все эти люди, не желая прекращать своё познание Тайных Материй, находили различные способы продлить земную жизнь. Излишнее долголетие не поощряется обществом, вызывая вопросы людей тёмных и невежественных. Поэтому многим из тех, о ком мы говорим, приходилось инсценировать собственную смерть, чтобы в дальнейшем возвращаться под другим именем и в другом месте. Если Вы изберёте этот путь, Вам это предстоит также.

Я поддерживаю переписку с человеком, который на рубеже XVI-XVII веков был знаком с великим Коттоном Мэзером. Как видите, в нашем небольшом обществе возможно всякое. Я имел честь читать Ваши труды, которые Вы милостиво направили мне, и был поражён Вашим умением видеть самую суть тонких Материй. Сопоставив глубину Ваших знаний с Вашим возрастом, я пришёл к выводу, что никогда ранее не встречал человека столь одарённого. Вы добьётесь невиданных высот, дорогой друг, и науки Древности откроют Вам свои тайны. Вы очень молоды, и в этом Ваше преимущество перед большинством из нас. Однако не обольщайтесь и, умоляю Вас, в любой ситуации сохраняйте ясную голову. Вам предстоит сложный путь через тернии, и он будет долгим, хотя – и я нисколько не буду этим удивлён – он может оказаться короче, чем у многих из тех, кто прошёл этот путь ранее.

Вы, повторюсь, очень молоды и посему можете не осознавать всей серьёзности Вашего положения. Как Ваш друг, возьму на себя смелость и помогу Вам расставить приоритеты. Прежде всего, как бы Вам ни хотелось обратного, вы должны позаботиться о продлении собственного земного существования. Я не могу подсказать Вам, каким именно образом следует это сделать, поскольку у каждого из членов нашего маленького общества для этого избран особый способ. Земная жизнь дана нам Господом, но вот её продление – исключительно наше дело. Каждый из нас сам выбирает своё бессмертие.

Когда Вы убедитесь, что Вам это удалось (Вы поймёте это не сразу, и ровно через тот промежуток времени, который необходим), Вы сможете перейти к главному. Заклинаю Вас, не меняйте последовательность действий. Вначале позаботьтесь о себе, и лишь после перейдите к Творению, иначе последствия могут Вас разочаровать.

Вы пишете, что достигли некоторых успехов в области концентрации Намерения и Воли. Вы сделали верный шаг, друг мой, взявшись за освоение этой непростой науки, поскольку, как известно, человеку, не способному направить свои Намерения, недоступно ни одно из существующих заклинаний Призыва в этот мир. Без упомянутого умения это будет лишь последовательность непонятных слов. Старайтесь в совершенстве постичь сие мастерство, поскольку, если Вы последуете моему первому совету, времени у Вас будет предостаточно. Каждый из нас смог подчинить своё время, дабы избавиться от страха перед будущим, и у Вас, я уверен, тоже не возникнет с этим сложностей. От всей души желаю Вам успеха и буду по мере возможности наблюдать за Вашим развитием.

Я не обладаю Вашими знаниями в области материй химических, а потому не могу в полной мере прокомментировать Ваши изыскания в области получения главных Солей из сожжённых тканей. Как Вы помните, я достиг своей цели несколько иным способом, поскольку всегда имел больший опыт в переселении душ, нежели в воссоздании Целого из Части. Когда моя дорогая супруга, с которой я имел счастье обвенчаться ещё в юности, заболела и покинула меня, я избрал путь, наиболее близкий мне по складу ума. Этот путь проще, и в те годы я чувствовал, что он – единственный доступный мне по моим способностям. Вы же одарены Господом гораздо в большей мере, нежели я сам. Если Вы обеспечите себе время, избавившись от необходимости смотреть в лицо смерти, я уверен, вы сможете полностью осуществить задуманное.

Вышлю Вам отдельно книгу, которая может оказаться Вам полезной. Помните, муж знающий, обладая временем, способен совершить невозможное. Для меня будет честью и в дальнейшем консультировать Вас по возникающим вопросам. В случае же, если у Вас возникнет необходимость посетить Париж, Вы всегда будете желанным гостем в моём доме.

Это письмо, слишком странное и обтекаемое, напугало меня. Писал его человек, явно сведущий в оккультных науках, и, по-видимому, уважавший моего господина за некие труды, упомянутые в тексте. Кроме того, почему-то вспомнились обожжённые пятна на стенах лаборатории. Честно говоря, милая сеньора, я не знаю, что и думать. Прошу вас по возможности помолиться за меня. На следующий день, когда я отдавал распоряжения Хуану и Анне, господин заходил в мою комнату. Я сделал такой вывод, потому что письмо, которое я надёжно спрятал между ящиками стола, исчезло. Сеньор не мог видеть, куда именно я его положил, однако откуда-то знал – он взял листок, не трогая остальные ящики и не переворачивая вещи наугад. Он знал. Когда я думаю об этом, мне кажется, что, когда я читал письмо, он стоял за моей спиной.

***

В ближайшее воскресенье Пабло отправился на мессу в Вильяманин. После службы он долго молился, стоя на коленях. Странные занятия Заэля Апорро, его переписка, его книги, посвящённые лишь оккультным наукам, но никак не достижениям современной химии, - всё это зарождало в душе верного слуги ужасные подозрения. Примерно в то же время он сформулировал для себя мысль, пугавшую его своей непостижимостью: с раннего возраста в жизни сеньора была всего одна цель. Будь рядом с Пабло сейчас покойная донья Ида, она сказала бы то, что говорила ещё в Овьедо: Заэль никогда не остановится.

***

Мутная от ила вода Касарес заливала неровные берега. Погружённый в свои мысли, Заэль Апорро медленно шёл вдоль кромки воды, и мелкие камни шуршали под ногами. Двадцать лет назад здесь было чище – настолько, что местные набирали воду для домашних нужд прямо из Касарес. Ленивая мутная рябь временами захлёстывала сапоги.

Это место появилось в их жизни очень давно. Никогда раньше Заэль не думал, что на столь долгий срок свяжет с ним свою жизнь. Тогда, в детстве, ему здесь не нравилось: слишком скучно, промозглый туман, спускающийся с гор по утрам, - захолустье, каких мало. Если бы не…

Если бы не Ильфорте. С ним всё было иначе. Заэль с детства знал, что оказывает на людей некое странное влияние. На мать, на прислугу, на бесполезную, зачатую родителями по ошибке маленькую сестру. С ними всё было как надо. И пока Заэль окончательно не понял, что Ильфорте нечувствителен к этому влиянию, изо всех сил старался сдерживаться в его присутствии. Что будет, если старший брат в полной мере ощутит полыхавшую вокруг ненависть, Заэль старался не думать. Оттолкнёт, уйдёт, оставит одного. Заэль боялся сам. И тем острее было счастье понимать, что пробить легкомысленную самоуверенность Ильфорте он не может.

И Заэль успокоился. С Ильфорте можно было не оглядываться назад. Лишь ему было позволено трепать младшего брата по волосам и подшучивать над пристрастием того к заумным книгам. Здесь, на Касарес, небо спускалось с гор, когда Заэль, приподнявшись на цыпочках, уткнулся в ключицу брата и шумно втянул носом воздух. Ни в этом, ни в любых других мирах никакая сила не сможет их разделить.

- Если ты уйдёшь, я пойду за тобой.

- Я не уйду.

Рука в волосах тянет назад, Заэль запрокидывает голову:

- Обещаешь?

Ильфорте лишь смеётся. Серьёзность младшего брата кажется ему забавной.

Ты всё-таки ушёл.

Заэлю почему-то кажется, что он видел это место во сне. Хотя он не помнит ничего из своих снов. Мутная вода лижет подошвы сапог.

Я пойду за тобой и верну тебя. Не в этот мир, так в следующий.