Hic dolor vivo tibi (1/2)

— Это не может быть нашим началом, — смотрит в глаза напротив. — И не может быть нашим концом, Чонгук.

Можно ли любить, когда ты чувствуешь, что не можешь терпеть? Можешь ли внушить себе эту любовь и жить с болью, которая каждый раз вонзает нож в твоё сердце? Сможешь ли?

— Чонгук даёт мне надежду, — вздыхает, всматриваясь вдаль оживлённого города. — но почему я каждый раз убиваю себя изнутри, когда вижу его измученную улыбку?

— Он терпит, ведь любит тебя. — говорит Намджун, делая глоток горького виски.

— Разве он достоин таких мук? — шепчет Юнги.

Юнги даже не помнит того момента, когда всё пошло против них. Чонгук всегда его любил, никогда не кормил надеждами и каждый раз говорил, что всё наладится. Однако всё

сломалось внутри омеги, когда застал Чона, который стоял над раковиной и кашлял кровью, держась за грудь. Юнги впервые в жизни испытал безысходный страх, когда колени дрожат, руки немеют, голос пропадает. Всё что он мог сделать — это ничего. «Всё будет хорошо, всё наладится» постоянно твердил Чон, когда видел слёзы на глазах омеги. Он не верит. Страх? Страх за жизнь человека, которого до безумия любишь. За жизнь того, кто всегда держал его на поверхности, не давая утонуть на самое дно.

— И что ты собираешься делать?

— Я не знаю.

Дверь открывается и из коридора слышится копошение. Чонгук снимает пальто и вдыхает запах, который витает по квартире. Спокойствие. Первое что он чувствует — спокойствие.

Дом пропитан сладким запахом корицы и имбирного печенья. Слишком греет душу, заставляя сердце сильнее стучать. Он до ужаса устал ждать окончания рабочего дня, лишь для того, чтобы вновь почувствовать тепло родного человека, чтобы вновь услышать хоть одно слово и понять, что всё в его жизни — не случайно. Но грудь ломит. До скрежета зубов и сжимания кулаков. Вновь эта предательская боль, которая грудь скребёт когтями. Он терпит. Терпит ради Юнги. До конца своих дней будет терпеть.

— Подожди минуту. — тихо, говорит Юн и идёт в коридор, где его встречают с улыбкой. Только от него уже ничего не скроешь. Он видит измученную болью улыбку. — Чонгук.

— И тебе привет. — улыбается и подходит в плотную, прижимая к себе. Боль застывает гулом в ушах. Родное тепло, родной запах — его успокоительное от любой боли. Он зарывается носом в мягкие, как шёлк, волосы и впервые за день спокойно прикрывает глаза. Тело пронизывает приятная усталость. Всё не зря. Всё так и должно быть.

— Устал? — гладит по мощной спине, пытаясь успокоить альфу.

— Да, а ещё я скучал по тебе. — улыбается, всматриваясь в глаза напротив. Он видит в его

глазах сожаление, но старается игнорировать.

— Чонгук, — глаза сильнее раскрываются, когда из носа начинает идти кровь. — у тебя кровь.

— Чёрт, — он резко отстраняется и быстро идёт в ванную, по пути откидывая галстук и снимая рубашку. Он быстро забегает в ванную и закрывает за собой дверь, тут же закрывая рот рукой и начиная кашлять. Опять. Опять кровь на руке. Опять кровь на лице. Чонгук до жути боится, но не за себя, а за Юнги. Ведь даже на расстоянии он чувствует его страх, безысходность. Ему не хочется причинять Юну боль, которую они и так разделяют на двоих.

— Что случилось? — оказавшись рядом, спрашивает Намджун.

— У него опять пошла кровь, — дрожащим голосом, говорит Юнги, всеми силами пытаясь не

поддаться истерике. — и только тогда, когда я оказался рядом.

— Успокойся, — слегка обнимает за плечи. — я думаю, что это не из-за тебя, ибо Чонгук всего себя отдаёт работе. Ему нужно отдохнуть.

— Конечно, — кивает. — ему нужно отдохнуть от меня.

— Не говори глупости. — выходя из ванны, говорит Чонгук. Он подходит к нему и смотрит прямо в глаза, пытаясь успокоить, унять боль, которая так и кричала в бездне глаз. —

Намджун прав, мне стоит отдохнуть от работы.

— Нет, Чонгук, — отталкивает от себя. — Нет. Ты страдаешь из-за меня. Ты знаешь, что каждый раз убиваешь себя изнутри, и это из-за того, что я рядом! Ты так убьёшь себя, а я

никогда этого себе не прощу! Мы должны… — не успевает договорить, тут же чувствуя тёпло на своих губах. Чонгук целует нежно, вселяя в него спокойствие, пытаясь унять его истерику.