Часть 67 (1/2)
Несколько раз дернувшись, Бинхэ затих. Его плечи крупно дрожали, в волосы набился песок, а покрытая кровью медузы одежда превратилась в бурые тряпки.
Армия змеев удалялась стремительно, превратившись в едва различимую полоску у самого горизонта. Даже яркий блеск драгоценного паланкина стерся расстоянием и раскаленным ветром, но Лю Цингэ до сих пор чувствовал на себе пристальный взгляд.
Взгляд был знаком — тяжелый, настороженно-насмешливый, но глаза стали совсем иными. Только цвет и форма прежними остались, но это совсем не имело значения — в них теперь кипело столько чувств, раньше сокрытых на самом дне, что Шэнь Цинцю было трудно узнать. Не демоническая метка и не рога больше всего поразили лорда, нет, он в пути уже на Бинхэ насмотрелся. Цинцю из ледяного горного озера обратился кипящим водопадом, больше не желая скрываться, и эти изменения были невероятными.
Как из крошечного бутона появляется цветок, а из куколки — бабочка, так и из сдержанного лорда на свет появился яростный и живой демон. Бабочка не может быть лучше куколки, как и куколка лучше бабочки, они совершенно разные и так непохожи друг на друга, что и малейшего сходства не найти.
Всего один короткий взгляд, а сердце уже замерло в недоумении. Изящество и тонкость Шэнь Цинцю обратилось покрытой ядом спицей, закаленным клинком.
Оба они — и Лю Цингэ, и Ло Бинхэ, — были так глубоко погружены в собственные переживания, что не имели никаких сих поговорить или поддержать друг друга. В полной тишине лорд поднялся на ноги, стряхнул с себя песок и помог встать Бинхэ.
Ян Исюань с недоумением переводила взгляд с одного обескураженного лица на другое. Лю Цингэ быстро вернул себе вид спокойный и чуточку мрачный, но вот Бинхэ выглядел так, словно душу его из тела вытряхнули.
Медуза не иначе была посланцем судьбы: если бы не ее нападение, они давно оказались бы в деревне, а шествие змеев просто прошло мимо. Ни в какой точке их пути не могли пересечься, и в бесплодной попытке спасти Шэнь Цинцю им пришлось бы все дальше и дальше углубляться в демонические земли без ориентиров и надежды.
Кое-как сориентировавшись по солнцу — Ян Исюань заявила, что надежнее способа нет, — они двинулись в обратный путь, но уперлись в непреодолимую преграду зыбучих песков. Бинхэ оступился и взмахнул руками, пытаясь вытянуть попавшую в западню ногу, но махом провалился по бедра; Лю Цингэ за ворот вытянул его и отбросил в сторону, возмущенно сверкнув глазами. Ян Исюань только почесала кончик носа и тяжело вздохнула.
Обходя опасное место, они потеряли еще двое суток и к знакомой скале вышли только на четвертый день.
Обратный путь их был спокойным и ничем не примечательным. Они молча переставляли ноги под неумолчный шорох песка и вой ветра, будто неживые. Никакие демонические твари их не беспокоили, только однажды над головой пролетели сразу три ската, мерно взмахивая крыльями, да где-то вдалеке неумолчно хохотало и завывало какие-то существо.
Даже чувство невыносимого стыда от поражения отступило.
Как им объяснить все Юэ Цинъюаню? Шэнь Цинцю безусловно принял верное решение, раз все еще жив и относительно здоров, но с человеческой точки зрения это выглядит предательством. Теперь он — иное существо с другими потребностями, принадлежащее чуждому народу. Чужак, но совсем ли? Даже будучи демоном, он все еще Шэнь Цинцю. Даже будучи Шэнь Цинцю, он все-таки демон.
Вернется ли он, помнит ли свой пик? Процесс превращения в демона совершенно немыслим, и Лю Цингэ даже предполагать не брался, чего это стоило. Цинцю мог потерять память или превратиться в их врага, мог приобрести неистребимую жажду крови, все что угодно могло произойти.
Не выйдет ни планы его предсказать, кроме того, что планы эти все-таки есть; как его вернуть и стоит ли его возвращать?
Как ему теперь верить, если он вернется?
Даже за Бинхэ было спокойнее. Пусть и демон, но наполовину; все время на глазах, вся судьба его и глупые мысли как на ладони, бери и разглядывай.
Безнадежный темный взгляд Юэ Цинъюаня словно наяву появился перед Лю Цингэ, заслоняя раскаленные пески. Они с Бинхэ не виноваты: такого никто не мог предположить. Цинцю не виноват, кто посмеет обвинить его в сотворенном ради выживания? Юэ Цинъюань не виноват тем более, но все случившееся возьмет на себя.
Будто никто не виноват и все виноваты тоже.
Настойчивое алое солнце жгло огнем, покрывая кожу смуглым загаром. С такой кожей крестьянам ходить, а не лордам, но в этом путешествии Лю Цингэ такие мелочи перестали беспокоить.
Внутри пробудилось что-то новое, незнакомое. Подросло, освоилось и обрело форму, такое беспокоящее и назойливое, что отделаться не вышло бы при всем старании.
Неудовольствие.
Собой, миром, людьми, каждым событием.
Жертвенность Юэ Цинъюаня раздражала. Хотелось за плечи встряхнуть и в лицо высказать, что можно уже и не строить из себя героя-одиночку, что все они здесь и готовы помочь; раньше это не беспокоило, но не теперь.
Шэнь Цинцю хотелось изловить и притащить обратно, чтобы больше проблем не доставлял и не мучил других почем зря. Да, не вышло между ними любви, ну и что? Разве это мешает волноваться о нем?
Сам себе Лю Цингэ открылся с той стороны, которой предпочел бы не знать. Недавнее поражение от демонической медузы заставляло краснеть и сцеплять зубы, потому что любое поражение надо с достоинством принимать, но не настолько глупое!.. Бог войны, спасенный бестолковым наполовину своим учеником, это насколько же снизилась его боевая мощь? Неужели солнце голову напекло?
Думать о Бинхэ было опаснее всего. Лю Цингэ никогда не был хорош в сопереживании и задушевных разговорах и предпочитал не лезть в те дела, в которых ничего не смыслит. Только вот в демонических землях у него не осталось выбора, лезть или не лезть — ученик был его головной болью, лорд отвечал не только за физическое его здоровье, но и за рассудок.
А вот рассудок Бинхэ страдал отчаянно, и из-за этого страдал уже Лю Цингэ. Первая попытка вникнуть в проблемы кого-то другого, попытаться влезть в чужую голову и ощутить их окончилась для лорда головной болью и чувством полного бессилия.
О чем Бинхэ думает прямо сейчас, едва передвигая ноги? Даже вечно стоящий торчком кудрявый хвост поник, а кончики волос выгорели до блекло-песочного оттенка. Быть может, вспоминает свою ненависть к демонам, которая стала только сложнее после осознания своей нечеловеческой половины. Трудно ненавидеть что-то и являться его частью. Остается или ненавидеть все сразу вместе с собой, либо оправдывать: насколько Лю Цингэ знал беспокойного Бинхэ, тот скорее станет ненавидеть себя. Только теперь еще и Шэнь Цинцю демон, и вот с этим как жить?
Любить и ненавидеть одновременно — задача непростая, но вот боготворить и ненавидеть… невыполнимо.
Человеческая часть Бинхэ отчаянно стремится назад, в привычный мир. Демоническая теперь обретет еще больший вес, ведь обожаемый наставник тоже ушел на сторону тьмы.
От тоски Лю Цингэ готов был выть. Ничего не становилось проще, на старые нерешенные дела накладывались все новые и новые, и никакого конца этому не было видно. Жизнь раньше была куда проще: дерись, будь честен перед собой и другими лордами, не чини зла, защищай слабого, а что теперь? И среди лордов может оказаться предатель, и остальные заклинатели сплошь гнилые, верить нельзя даже себе. Даже собственное сердце вдруг ожило и вместе с телом толкнуло на авантюру, которая совсем недавно показалась бы немыслимой.
Оказалось, желание любить и дарить тепло спрятано в каждом, нужно только осмелиться выпустить его наружу и принять последствия.
Обратный путь тянулся невыносимо долго. Цели у них больше не было.
Почти у самой границы Ян Исюань вдруг забеспокоилась. У нее остались свои немудреные пожитки и некие “обязательства”, о которых она говорить не захотела, но и бросать свои дела не пожелала. Попросив сутки подождать ее в условленном постоялом дворе, она исчезла еще до рассвета, строго-настрого наказав “идти прямо туда и по веревке, помните? Никуда не сворачивать, я вас искать не стану. И ничего без меня не ешьте, уж за день не умрете!”
Впору было смеяться, когда низкорослая кудрявая девчонка отчитывала целого лорда и полудемона-полузаклинателя, как двух неразумных щенков, но к ее словам Лю Цингэ предпочитал прислушиваться. В одиночестве они далеко бы не ушли, а уж теперь перед самыми границами пропасть — вообще глупость.
Однако они все-таки могут эту глупость совершить, если уж честно смотреть на вещи.
Бинхэ прощаться не стал — только приподнялся, мерцая глазами в предрассветной синеве, и проводил девчонку глазами.
— Спи, — бросил Лю Цингэ. — Пойдем после рассвета. Спешить некуда.
Бинхэ передернул плечами и задрал голову. Сотни незнакомых звезд отражались в его глазах.
— Восемнадцать.
— Что — восемнадцать? — Лю Цингэ нахмурился и завернулся в одеяло по самую шею.
— Мне исполнилось восемнадцать, — тихо объяснил Бинхэ и сел, обхватив колени руками. — Даже не знаю, вчера или позавчера. Не помню, какой сейчас день. На пике сейчас зима, а здесь…
— Поздравляю, — растерянно пробормотал Лю Цингэ. — Теперь ты почти взрослый.
— Взрослый, — с нажимом поправил его Бинхэ. — Совсем. Окончательно.
Лю Цингэ попытался было возразить, что для учителя ученик всегда остается ребенком, но осекся. Не всегда. Как бы он сам не обзывал Бинхэ глупым и маленьким, это были всего лишь слова. Ответственность не давала относиться к воспитанию спустя рукава, но в Боге войны совсем не было того отцовского почти отношения, которое было у Шэнь Цинцю или того же Юэ Цинъюаня. Да, его ученики были младше, слабее и глупее него, они были зависимы, но он относился к ним не как к детям, а как к маленьким взрослым, которые вот-вот наберутся опыта.
Все это слишком запутанно. Отец у Лю Цингэ был, но как будто и не было — он не принимал никакого участия в воспитании своих детей, наставник ему тоже достался своеобразный. По сравнению с предыдущим лордом пика Байчжань Лю Цингэ был прямо-таки образцом учтивости, такта и дружелюбия. Назвать его отцом? Никогда.
Отчасти только глава Юэ забрал эту ношу на себя и стал не то старшим братом, не то наставником для группки учеников, которые позже — вот совпадение! — все до одного стали пиковыми лордами. Глава Юэ был прозорлив.
Очнувшись от своих дум, Лю Цингэ наткнулся на спокойный немигающий взгляд Бинхэ. Тот словно ждал ответа на какой-то вопрос, которого лорд не услышал.
— Я сказал, что совсем взрослый, — терпеливо повторил он, даже не пытаясь скрыть тоску в голосе. — Учитель… мог бы отпустить меня.
От этой короткой фразы захотелось зажмуриться — столько в ней таилось боли и самых страшных, невысказанных “почему”.
Шэнь Цинцю навсегда остался в сердце своего ученика. Остался разным: теплым и ледяным, язвительным и нежным, но единственно главным. Каких бы промахов не наделал он в воспитании, все стерлось одним жестом — демоновой иглой, которую Цинцю вонзил в свое тело.
Вонзил, отправляясь туда, откуда возврата не будет. Отправляясь на смерть.
Тот день Лю Цингэ помнил отчетливо и мог поклясться чем угодно, что никакого плана на после падения у Шэнь Цинцю не было. Он не рассчитывал выжить.