Признание (1/1)
У Марка появляются круги перед глазами, а сам он от неожиданности признания еле стоит на ногах, теребя края серой кофты в своих руках, от странного теплого ощущения в груди, он даже чуть-чуть дрожать начал. Это можно было назвать мимолетной отдушиной и чувства легкости, которое появилось буквально на пару мгновений. Хитклифф все еще молчит, пока Торрес покорно ожидает ответа, словно пес. Он уже собирался что-то сказать, как ноги подкашиваются, и он падает на землю.
Цезарю не так важно, ответит он ему взаимно сейчас, он готов ждать его ответа очень долго, сколько потребуется для их счастья. Именно по этой причине он тут же падает в ноги Марку и осматривает коленки. Вроде он не так сильно ударился, на что Торрес лишь облегченно выдохнул и поднял взор на младшего, но не успел отреагировать, ведь к его губам тут же плотно прижались.
Повисла тишина. Но эта тишина была такой спокойной. Она не давила. Вот бы она длилась всю жизнь.
Торрес плотно прижался к губам мальчишки, который так отчаянно пытался сделать поцелуй максимально адекватным и приятным, на что тому оставалось лишь хихикать прямо в губки, снова отстраняясь и прижимаясь к ним. Какой же это очаровательный малыш, он просто не может перестать думать о нем.
Это просто два влюбленных подростка.
Два четырнадцатилетних мальчиков, которые любят друг друга самой искренней и чистой, взаимной любовью. Ей позавидует любой взрослый. Рука Торрес соскользнула к шее Хитклиффа, плотно прижав к себе за нее и обняв младшего. Только сейчас Марк услышал невнятное и громкое сердцебиение.
Два ребенка. Солнце и Луна. Венера и Марс. Печенье и молоко. Они любят и нуждаются друг в друге также, как и сладкоежка во вкусностях, малыш в соске… И продолжать можно долго.
Наконец-то от губ Торрес отлепился, перестав к ним так плотно припадать и довольно улыбаясь. Марк ничего в ответ сказать не смог, просто лишь слабо ответил улыбкой на улыбку, окончательно отпустив свою кофту. Он всегда дергал ее, когда нервничал или пытался привести себя в чувства. Он был бы готов сделать что угодно, чтобы снова коснуться излюбленных губ. Снова их коснуться и…
Младший ухватил за щеки Торреса и тут же увалил его на свежую траву, плотно прижавшись к своему самому дорогому солнечному свету, обнимая того по ноги и по руки. Это было самое теплое чувство, которое Хитклифф ощущал. Это было самое приятное, самое невероятное, самое дорогое чувство. Цезарь ценил его больше, чем что-либо.
Он будет защищать его. Он будет с ним рядом всегда, как бы сильно плохо не было. Он продолжит целовать эти бледные щеки, покусывать мягкие губы, оглаживать холодный, красный нос, дразня того Рудольфом, а после вновь защищать, утыкая в свою грудь.
И так они лежали очень долго. Вместе, в обнимку на теплой траве, на закате солнца, покрытые сплошь взаимными поцелуями, влюбленные по уши и любящие друг друга любыми. Такова была их детская наивность. Такова их была взаимная любовь. Таково было желание быть ближе, что они не могли отстраниться друг от друга. И в этом была их особенность.
Особенность быть любимыми друг другом.
Особенность дорожить друг другом. И…
Особенность влюбляться в друг друга снова и снова, пока им это не надоест.
Детская любовь прекрасна и отличается лишь тем, что она непорочна и не покрыта грехами, которыми может быть покрыта взрослая. Никакой похоти. Лишь искренность и наивность. Лишь любовь и ничего более. Лишь… Они двое.