Часть 5. (1/2)
Для кого-то это утро было точно таким же, как и всегда. Топкапы снова оживал вместо с рабами, что еще до рассвета отправились по своим делам. Калфы гоняли наложниц, что совсем разленились и не хотели подниматься с мягких постелей, евнухи же разносили завтраки для Султанской семьи, не доверяя такое важное дело обычным служанкам.
И, конечно, не отставая от других, Сюмбюль семенил по коридорам к покоям своей Госпожи, бережно держа в ловких руках поднос с угощениями, сладостями и щербетом.
— Госпожа моя, Повелительница половины мира, доброго вам утра. — щебетал ага, заходя в дубовые двери. — Ой.
Обернувшись лицом к Хюррем Султан, он обнаружил, что она все еще находится в состоянии сна, а в покоях творится полнейший беспорядок. Брошенное посреди комнаты платье было неестественно мятым, будто специально кто-то сжимал его руками, а так же на нем местами наблюдалась пыль, будто бы Госпожа лежала на камнях. Золотого цвета туфли, украшенные драгоценными камнями, были испорчены образовавшимися на них глубокими царапинами и грязью.
— Ох, Госпожа, что же приключилась с вами! — слишком громко воскликнул главный евнух, от чего глаза Хюррем тут же открылись и она подорвалась, чтобы сесть.
— Сюмбюль, нельзя же так пугать! Чего разорался?
Медленно переведя взгляд с озадаченного слуги, женщина разом все вспомнила. Ужин. Новость о браке ее несчастной дочери. Слезы и боль Михримах. Вино, помутившее рассудок. Явление перед Ибрагимом посреди ночи. И, конечно же…
— Вот, черт… — прошипела она себе под нос, разглядывая теперь уже запястья, на который отпечатались пальцы Паши в виде фиолетовых синяков. — Убрать это все, Сюмбюль, живо!
Чуть не выронив серебряный поднос с едой, Сюмбюль тут же приступил к своим обязанностям, где-то внутри понимая, что служанок звать нельзя, а заставлять Госпожу повторять еще раз тем более.
— Госпожа, может вы поделитесь, что произошло?
— Ничего такого, Сюмбюль ага. Просто вечерняя прогулка. Вещи можешь просто сжечь. Как там Михримах? — перевела тему Хасеки.
— От еды отказывается, заперлась в покоях и не выходит. Шехзаде все в растерянности, даже маленький Джихангир говорит, что зол на повелителя за слезы старшей сестры.
Понимая всю критичность ситуации, Хюррем прикрыла свои глаза ладонью, пытаясь понять, что делать дальше.
***</p>
— Как успехи нашей Фирузе? Повелитель уже стал зависим от нее? — спрашивал мужской голос из-под темного одеяния, которое умело скрывало его личность.
— Да, но еще недостаточно, чтобы мы могли устранить этих двоих. Как будут новости, я дам тебе знать. Будь осторожен.
***</p>
Находиться на должности Великого Визиря было крайне ответственным и опасным делом, однако это не помешало Ибрагиму Паше не сомкнуть глаз за всю ночь и теперь быть разбитым, не имея сил ни на одно государственное дело, которые легли на его широкие плечи, пока Сулейман развлекался с Фирузе Хатун и, по мнению Визиря, издевался над собственной дочерью.
— Ибрагим, что с тобой? Ты будто бы не спал всю ночь. — заботливо заметила сидящая напротив Хатидже, разделяя с супругом завтрак.
— И правда было не уснуть, все думал о том, что будет, если Рустем станет зятем нашего Султана. Михримах явно была не рада этой новости. — ковыряя свое блюдо, рассуждал мужчина.
— Такова участь Султанш. До тебя у меня было два брака с престарелыми Пашами, поэтому пусть радуется, что Рустему не под шестьдесят лет.
— И тебе совсем не жаль свою племянницу? А если бы это была Хуриджихан?
— Мы не можем идти против воли повелителя, кого бы там не было жаль.
Отвращение. Страшно испытывать это чувство к собственной жене, к матери своих детей. Поблагодарив Госпожу за завтрак, Ибрагим поднялся и хотел было уже уйти, когда Хатидже вдруг сказала.
— Я нашла перстень Хюррем на полу твоей комнаты.
Картины вчерашнего вечера так и летали перед глазами, пока Султанша за его спиной молчала и пережевывала пищу. Весь организм мужчины замер в напряжении, а сердце практически замерло, возможно от воспоминаний, а может из-за страха за собственную жизнь.
— Видимо, когда успокаивала Михримах, обронила. Забери с собой в Топкапы, отдашь Сюмбюлю — Как ни в чем ни бывало продолжила Хатидже, даже не подозревающая о том, чем занимались вчера Великий Визирь и Хасеки Султана прямо у нее под носом.
— Да, конечно, отвезу. — уже расслабленно ответил Паша, зная, что не упустит возможности и отдаст кольцо лично в руки Хюррем.
***</p>
Пока дети наслаждались компанией матери, а государственные дела велись под руководством не спавшего Паши, Сулейман был занят своей любимой наложницей Фирузе. Расположившись на мягких подушках, он наблюдал, как брюнетка кружится по комнате с зажженными в руках благовониями и продолжает радовать Султана словами о любви.
— Ты только мой, Сулейман. А я только твоя, ведь так?
— Конечно, моя луноподобная красавица, что украла мое сердце, не оставив в нем места ни для кого больше.
Раздавшийся стук в дверь огорчил наложницу, что тут же была вынуждена спрятать благовония подальше от любопытных глаз.
— Повелитель, Шехзаде Мехмед просит вашей аудиенции.
Получив разрешение от Султана, стражник впустил юного Шехзаде, который еще имел надежду на то, чтобы спасти свою сестру от жизни без любви с не самым приятным Пашой.
Мехмед имел спокойный характер, который достался ему скорее от покойного прадеда Баязид Хана, чем от его родителей. Только вот сейчас, увидев наглый взгляд наложницы, которая поклонилась ему слишком наиграно, он почувствовал как в нем просыпался огонь, который был в его любимой матери.
— Фирузе Хатун, будь добра, оставь нас с Повелителем. — так же нагло ответил ей молодой человек, что тут же заметил отец и наградил отпрыска злобным взглядом.
— Почему ты говоришь так с моей любимой? Еще и командуешь в моих покоях!
— Сулейман, не стоит. Вчера все устали, перенервничали, вот Шехзаде и сглупил, ничего в этом страшного нет. — влезла Фирузе, всем видом давая понять, что никуда она не уйдёт.
— Говори, что хотел или убирайся. — не испытывая особого интереса, Падишах раскинул полы кафтана по своему дивану и опустился на него, принимая в объятия персиянку.
— Я хотел поговорить о Михримах, Повелитель.
Желваки так и ходили туда сюда по смуглому лицу Мехмеда, а руки, сжатые за спиной, начинали кровоточить от давления ногтями, что образовывали лунки.
— Она не хочет этой свадьбы. Отказывается от еды, воды, даже от конной прогулки отказалась. Еще не поздно поменять решение. Прошу вас, Повелитель, откажитесь от этой затеи.
— Мехмед, из-за капризов твоей сестры я не заберу слово, которое дал Рустему Паше! Я Султан Сулейман, Повелитель мира и ваш отец, который знает, что для государства лучше!
— Вот именно, что для государства! Она твоя единственная дочь! — не сдержался глубоко любящий брат Михримах. — Один из нас сядет на трон и убьет остальных, ладно, традиции, я смирился, но пусть хотя бы моя сестра будет счастлива!
Оттолкнув от себя Фирузе, которая недовольно вздохнула и еле устояла на ногах, Сулейман подлетел к сыну и схватил его за воротник кафтана.
— Да кто ты такой, нечестивец! Как смеешь вести себя так! Да я тебе!
Тяжелая рука некогда любимого и ласкового отца больно ударила молодое лицо Шехзаде, заставив его ноги подкоситься, от чего он потерял равновесие и упал, ударившись головой о камин.
— Мехмед! — крик матери, что вошла и увидела, как ее дитя падает на каменный выступ и из его головы начинает сочиться алая жидкость, был слышен, наверное, в каждом уголке Топкапы. — Сыночек! Родной мой!
Ибрагим, что был в своем кабинете и слышал происходящее, тут же отправился за главным лекарем, лишь бы успеть помочь молодому Шехзаде.
***</p>
Михримах сидела на тахте в своих покоях и бережно прижимала к своей груди письмо, которое недавно занесла к ней матушка. Оно было от Бали бея.
«Михримах Султан, простите мне мою дерзость, но вы должны знать, что я не дам случиться этой ошибке. Я пожертвую жизнью, но не отдам вас в лапы Рустема. Не печальтесь, ведь скоро я снова подарю вам весну, которая более никогда не кончится. </p>
С искренним теплом к вам, Малкочоглу»</p>
Несколько строчек вселяли столько надежд, что юная госпожа даже позволила себе улыбку.
— Это будет наша весна, Бали Бей…
— Михримах! — ворвался в покои запыхавшийся Селим. — Быстрее, идём!
— Селим, в чем дело? Почему врываешься? — возмутилась старшая сестра поведению среднего Шехзаде.