Come A Little Closer (1/2)
Лейтенант О'Брайан, заметка номер два три три шесть
«Наблюдаю особь издалека в ожидании контакта. По предварительной дешифровке очевидной кинесической интенции в общем и оптико-кинетических сигналов, подаваемых ею в частности, предполагаю следующее: у ноль-первого крайняя степень деградации интеллектуального потенциала, обусловленная, вероятно, условиями среды обитания, а еще, что ж, очень плохое настроение»
ЭФФЕКТ: лейтенант тихо смеется
«Сегодня особь... ох, она... подобие одежды на торсе особи повреждено, а кожа покрыта кровью — для протокола, кровь чужая. Да, впечатляющий мезоморфизм... Если бы я проводил соматоскопию, я бы сказал...»
ЭФФЕКТ: дыхание на записи дрожит, речь становится глуше и ускоряется, слышны сглатывания
«... что физиологически ноль-первый развит достаточно, чтобы удовлетворить н-наш профессиональный... исследовательский интерес»
ЭФФЕКТ: посторонний голос на записи, помехи
«...ательский че?»
«...йню несешь вообще, твою м...»
ЭФФЕКТ: звуки активного взаимодействия, лейтенант испуганно тараторит, запись обрывается
КОНЕЦ ЗАПИСИ
Узкие ступни лейтенанта О'Брайана покачиваются в воздухе, как два устрашающих косолапых метеорита.
Пока защитный костюм обдувает бойкий ветер постапокалиптичной весны, куда менее постапокалиптичный лейтенант О'Брайан жует губу и сосредоточенно думает, улыбаясь чему-то неочевидному, будто знает один огромный, страшный, восхитительно правильный в своей терминологической несвободе секрет.
Синяк под правым рукавом лейтенанта болит и чешется, но пылает ярче заката.
В безучастном гуле полета лучи солнца прыгают на носках его мокрых сапог, принимая геометрию зайцев и зубастых бородатых чудовищ, обобщенных и иногда конкретных, ощущения от которых лейтенант относит к неакадемическим, сбрасывая их с себя совершенно не потому, что боится.
Неуставный и не по-офицерски смущенный, но научно подходящий к вопросу лейтенант О'Брайан засматривается на миниатюрный мир внизу, который может разрушить движением пятки или подушечки пальца, и планирует стратегию работы с носителем редкой системы комплемента, забывая о пространстве, времени и практически всех аспектах собственной событийности, не имеющих отношения к синякам и полевым побегам от особи, которую решил изучать.
К неоспоримо взрослым, серьезным вещам.
Когда в штабе их спрашивают, по какой причине вылеты не всегда соответствуют расписанию, он выпрямляет спину, как должен делать мужчина, и говорит «я обнаружил кое-что, чего не ожидал», он говорит «мы на пороге великого открытия» и абсолютно бесстыдно — почти — называет это «сэр, иммунология, сэр».
А потом добавляет:
«И немного мотоциклов».
Иммунология вынимает мизинец из уха и, скептически посмотрев на ноготь, крепче прижимает голову homo sapiens mutans adolescens ногой к земле.
Иммунология обнимает себя за трицепсы, раздраженно щурится, задирает футболку и неторопливо чешет покрытый волосами, крепкий татуированный пресс.
Великое научное откровение лейтенанта О'Брайана, достойное греческого камня, но выбравшее грязный джинсовый микс, его modus operandi, синтез биоматериалов которого приведет человечество к победе над вирусом через шесть лет, смотрит на него сверху вниз и сонно спрашивает, не для протокола, «хули ты вылупился».
Приобретенный рефлекс регистрировать наблюдения вслух наполняет закрытый рот О'Брайана слюной и формулировками разной степени непредвзятости, наиболее нейтральная из которых описывает цвет выглядывающей резинки белья.
Инструмент почему-то не выпадает из рук стоящего на коленях лейтенанта, вдруг беспощадно влажных и беспокойных — и это тот редкий случай, когда его позитивистское мышление едва ли переживает кризис религиозного опыта, но благодарит за оказанную помощь, за все Его чудеса.
«Господи», думает пунцовый, как кусок плоти зараженного, О'Брайан, «боже мой».
О'Брайан ждет его полчаса, а потом говорит все одним длинным предложением, подкидывая настроение Дикона, как американские горки, пока они движутся от многообещающего «я нашел ее» — к настораживающему «но», чтобы закончить ожидаемым, но оттого не менее серым «мне очень жаль».