танец (1/2)
В черной комнате всегда было только двое, танцующих в собственном ритме, вальсирующих в маленьком невидимом кружке на полу, никогда не выходя за несуществующие границы. И из комнаты не выходя тоже.
В маленьком замкнутом пространстве не было ничего и никого: ни людей, ни звуков, ни пыли, ни даже музыки. Двое в центре в ней и не нуждались, продолжая кружиться и кружиться, всегда попадая в ритм, отмеряя его стуками сердец, что никогда не сбивались, потому что живыми и не были.
Никто не нарушал этот танец, никто не наблюдал за ним и не присоединялся, а потому в черной комнате без звездного неба за окнами и живыми ветрами за дверью было безопасно.
Пока за темные стены не пробрался свет.
Поджигая старые занавески, ослепляя тех, кто достиг покоя и вечности, не нуждаясь больше ни в жизни, ни в смерти. И в этом свете не нуждаясь тоже.
Золотые глаза наблюдали за лишними, что осматривали комнату с интересом, присущим незнающим, и любопытством, свойственным лишь глупым. Лишним. Людям.
Они стучались в их двери, вламываясь порой и без приглашения, заставляли петли скрипеть снова и снова и впускали злые ветра, что сбивали, нарушали единый ритм, мелодию, что звучала в их головах одной идеальной пластинкой, всегда кружащейся на единственном месте под идеально острой иглой. Застывшая нота, что вдруг поменялась, иголка сдвинулась, прокручивая музыку все дальше и дальше.
И жизнь пробралась в эти стены пылью, голосами и потом, прерывая танец навечно.
В черной комнате не было больше ни покоя, ни темноты, углы осветились, являя кошмары, двери открылись, впуская гостей, что растащили их двоих в разные концы мира, не связанных больше поломанными нотами, не кружащихся под чернотой времени, что покинуло навсегда то маленькое безопасное пространство.
Лишние люди заполнили белую комнату, и воздух, которым он дышал так долго, стал пропадать, заменяясь смрадом жизни и сладостью гниения. Лишние люди предлагали ему станцевать совершенно иные танцы под совершенно незнакомую музыку.
И Итэр сдавался, протягивая руку снова и снова, принимая все чужие приглашения, чувствуя, как каждый раз от него откусывают частичку, забирая с собой как единственный подарок божества, как ракушку-сувенир, что хранят на самой дальней полке, заставляя пылиться, забывая о ней уже навсегда и не понимая, что украли голос моря.
Итэр терпел острые клыки, что выпивали его кровь, пьянея и очищаясь, навсегда познавая свет и возненавидя темноту, которую он любил всем существом. С которой единственной мог сосуществовать.
Те, что звали себя богами, отличались от него слишком сильно, чтобы понять.