Глава 12. Официозность губ и сердца (2/2)

-Женат-не женат, а завтра все газеты и журналы будут пестрить, что у вас роман! 3:0 - опасность совсем близко.

-Ага, роман, как же, - разве что ”Война и мир”. Не больше. 3:1. Неплохой маневр.

-Не больше? Да там воды больше, чем у берегов Африки! - каламбур несколько разрядил обстановку в комнате, но все таки ... 4:1.

-По поводу того, что говорили о нас, как о ”Бурченко” - ты почему-то молчала все время, не смея ничего возразить или отшутиться. - упрек Лены был в эмоциональном заинтересованном вопросе. 4:2.

-Было бы о чем шутить и расстраиваться. - лишь выплюнула постановщица спокойно, все же присаживаясь на большой изумрудный диван, не обращая внимания на одиноко стоящую фигурку в коридоре.

-Так как ты к этому относишься? - вдруг ударила прямо под дых Лена Николаевна. 4:3

-Это чушь, на которой тупо ришили сделать деньги. И все. - леденящие, убивщие слова, да еще и таким безобразным тоном.

-Точно такая же чушь, как и якобы комплименты и внимание Александра ко мне? 4:4.

Молчание длилось неловко долгое время. Бурцева была нема или глуха к подобным выпадам коллеги.

-Все ясно. Я, пожалуй, поеду. - тут же сорвалась с места Юрченко, не желая более стоять как истукан в надежде на нормальный диалог с режиссершей. С самовлюбленной. Черствой. Наглой. Ядовитой режиссершей. Черт ее дери. Счет быстро аннулируется, прямо как в казино крутятся автоматы, - также и в глазах Анны Викторовны все закрутилось от услышанного. ”Блять, молодец, теперь из-за твоего невыносимого языка она уходит! Ну, что, рада?”

-Стой! Куда ты? - сразу развернулась Аня в сторону стоящего в коридоре сценографа.

-Полечу домой. - как ни в чем не бывало, спокойно вывела девушка.

-Почему не дождаться завтра? Полетели бы вместе.

-Так же ”вместе”, как пошли после званого ужина? - ”Чего ты добиваешься, Юрченко, твою мать? Чтобы она просила у тебя прощения на коленях? Или чего?”

-Я не об этом.

-Тогда жаль, потому что я об этом. - повисла грустная пауза. -До свидания, Анна Викторовна, спасибо, что составила компанию на вечере. - вспыхнула характерно Лена, уже выходя из комнаты.

-Нет! - такОго тона, надо признать, Елена Николаевна у режиссера еще никогда не наблюдала. Это было нечто похожее на пронзительную просьбу, в которой были слышны все звенящие нервы и оголенные чувства Бурцевой.

-Тогда объясни, к чему все эти сцены с де Кроо?

-Он мне не интересен. - отчужденно выпилила Анна, уже поднимаясь со своего места и медленно хищно проходя в сторону сценографа. Не отпуская горящего взгляда, что так остро и проникновенно сейчас впивался в Лену.

-А что интересно? - девушка все это время неотрывно смотрела на Анну Викторовну, не смея отступить, даже более - совершенно не желая этого делать. Всеми искрами между ними двумя, кажется, можно было бы сжечь к чертикам нахрен всю планету.

Вместо ответа Бурцева лишь молча вплотную подошла к Лене, которая теперь отчетливо может видеть, как у постановщицы играют желваки, как сосредоточен взгляд и напряжено все тело.

Юрченко выгибает в непонимании бровь.

-Не что, - а кто. - спокойно поправляет сценографа Аня.

”Господи, почему в такой интонации этой женщины я подразумеваю себя, или это лишь мое богатое воображение?!” - проскальзывает у девушки, уже зажатой между дверью и телом Анны Викторовны.

-Я? Но при чем тут я? - словно себя же спрашивает дрогнувшим голосом Лена.

-При всем. К сожалению. - и с этими еле слышными, безысходными словами Бурцева не выдерживает и подается всем телом к Лене.

В тот же момент губы касаются губ.

Трепетно.

Мягко.

Аккуратно.

Чувственно.

Словно самой больно от осознания капитальной, абсурдно огромной необходимости Елены Николаевны столь близко, касательно-плотно, рядом, внутри.

Этот первый момент ничьи губы не двигаются - слишком удивительно, нечаянно, отчаянно. А после адреналин обжигает всех, проносясь диким необузданным током вдоль тела - через живот, пятки и обратно.

Соединяя обеих и связывая организмы в единый узел страсти. Языки начинают двигаться хаотично, ища, заигрывая, танцуя, требуя, прося, побеждая и сдаваясь. Одновременно. Можно ли объяснить столь яркую и ярую палитру эмоций и чувств во время дикого порыва и щелчка?

Язык Анны Викторовны начинает свой путь ниже - через скулы, шею, ключицы сценографа. Жадными, требовательными губами она хочет узнать каждый сантиметр девушки, каждую реакцию и вздох.

Ведь в это же мгновение Лена буквально сходит с ума от недостатка и одновременно переизбытка воздуха в лёгких. Она так податлива, пластична и чувствительна под руками Бурцевой. Особенно, когда забирается под красивое, дорогое платье девушки.

Линия бедра. Мгновение. Вспышка. Похожий кадр нескольколетней давности. ЕЁ бедро - нежное, каждый сантиметр которого уже изучен, но от этого не менее желанен и необходим. ”Стоп. Нет! Нет! Нельзя! Я не могу! Просто не могу!”

-Стой, подожди. Я не могу! Просто не могу! - стальным тоном почти вторит собственному сознанию Бурцева. Как загнанная в ловушку реальности и воспоминаний, сжимает изо всех сил зубы так, что желваки играют как бешенные.

-Что? - еле отзывается Лена в непонимании, словно насильно вынутая из горячей приятной ванны обратно в грозный мороз и холод. -Почему?

Сейчас от картины раскрасневшегося лица, полуприкрытых глаз, подрагивающих ресниц сценографа, становится лишь совестнее. Точнее, Бурцева чувствует сейчас себя самой последней, а может даже и первой сволочью и поскудой, отказавшей и воспользовавшейся ни в чем невиновной Леной. ”ЕЁ здесь нет. И уже не будет. Никогда. Успокойся, блять, Бурцева, наконец! Пора идти дальше!” - и этот броский, явный факт, возможно, впервые остановил Анну Викторовну. Вот только от чего? - от ошибки или же от шага на свободу?

-Я просто не могу с тобой так поступить. - не своим голосом выводит опять режиссер, тяжело сглатывая и стараясь не смотреть на коллегу. Отодвигается, мгновенно приводя одежду и волосы в порядок.

-Как? Совсем вовремя вспомнить причины, по которым нужно остановиться от поцелуев, сводящих человека перед твоими губами и прикосновениями окончательно с ума? - Лена предприняла попытку приблизиться к постановщице, но та молча протянула руку, не допуская новых шагов навстречу.

-Это моя вина, не нужно было... я потеряла контроль. - не последнем слове Бурцева подняла странный, нерешительный взгляд на коллегу.

-Конечно, не нужно было! - начала взъедаться раздраженная Лена Николаевна. -Сначала, мать твою, разберись со всеми тараканами в своей голове, а уже потом лезь к другим целоваться и втираться в доверие! - взгляд Юрченко был непроницаем, в отличае от крика - злого и такого разочарованного.

”Так тебе и надо!” - про себя лишь повторяла одно и тоже Аня, теперь оставшись в своем номере в одиночестве, сидя на идеально застеленной кровати, машинально крутя в пальцах маленькое, узкое, простое золотое колечко.

Прокручивает в памяти этот разговор с Леной, сменяя сценами с их поцелуями - безмными, нежными, ненасытными.

Рывком встает, подходит к бару и залпом выпивает шот пустого забористого виски, без какой-либо закуски. Чувствуя, как эта горячая, огненная жидкость выедает и выжегает внутренности девушки - вместе с остатками сердца и души. Испепеляя всё. Отбеливая и зачищая.

Вот теперь воцарилась бесцветная, окончательная тишина. Пустота. И одиночество. Уже нет ничего. Ни ЕЁ. Ни Лены, так призывно смотрящей на нее всей своей загадочной, творческой сущностью.

Ни самой Ани.

Утро было лишь продолжением угрюмой, беспокойной ночи режиссера. После 3-го шота та обреченно легла на неразобранную холодную постель своим таким же неразобранным телом, весившим уже, кажется, тонн 10, а не 67 безобидных девичьих килограмм. Но заснуть так и не получалось - Бурцева просто лежала и думала, думала и вспоминала, вспоминала и жалела - кого? - а важно ли это уже? Тех фигур жалости давно не существовало в реальности.

”Тупица! Зачем ты кинулась к ней в надежде, что вылечилась? НИ-ХРЕ-НА ПОДОБНОГО!” - единственным удивительным, что притянуло внимание постановщицы, был листок, лежавший в рассветных лучах её номера. ”Это Лена? Лена! Господи, это она! - мгновенно вынуло сознание девушку из старых мыслей и бросило к этому злосчастному листочку, как к спасательному кругу. В нем было достаточно сухо и безотносительно выведено:

”Когда маленькая девочка Аня разберется в себе, - передай ей, - пусть свяжется со мной. А пока наши встречи ничего хорошего не принесут. По работе в том числе.”

Без подписи и так все было ясно...