Часть 6 (2/2)

«Ну уж нет, ни за что не сдамся», — думал парень, работая с еще большим усердством, стараясь заглушить внутренне этот гомон.

Но как не пытаясь, у него это не получалось: раздражение все только больше и больше нарастало.

В одну секунду все изменилось: вдали появилась знакомая фигура. Она плавно передвигалась сквозь толпу, попутно улыбаясь и что-то рассказывая какому-то незнакомцу рядом. По мере ее приближения, внутри начинала зарождаться паника, он не знал, что делать.

— Сахароза, мне срочно нужно отойти.

— Что-то случилось? — забеспокоилась та.

— Нет…то есть, да. Мне стало совсем плохо. Могу я отлучиться на десять…нет…двадцать минут?

Девушка покачала головой и понуро опустила голову. Что-то не так.

— Я с радостью это сделаю, только вот обо всем придется докладывать вашему отцу. Ничего не могу поделать с этим.

«Старый хрыч», — еще нервнее стал рыжеволосый, но затем уверенно сказал, получилось грубее, чем он ожидал:

— Плевать, докладывай. Но я в любом случае отойду, — себе дороже оставаться здесь. Но так хотелось, до безумия. Вновь встретится с этими морскими очами, окунутся в них и захлебнутся. Нельзя. Нельзя, чтобы Альберих его увидел.

Дилюк забегает в кабинет, захлопывая за собой дверь.

Терпи, Рагнвиндр, терпи.

Он осел на пол, совсем не чувствуя своих рук и ног. Его тело тряслось как в агонии, а сердце готово было выпрыгнуть наружу. Дышать стало совсем невозможно. Пытаясь привести в порядок свое дыхание, Рагвиндр только сильнее усугублял положение. Дилюк пытается сосредоточится на мелочах: вот стул, стол…Нет, не то. Он наклоняется ниже — ближе к ковру — отчего падает, ударяясь носом, но это мелочи, по сравнению с тем, что парень сейчас чувствует. Старается сосредоточить внимание на этом чертовом, безжалостном ковре, что оставит на нем синяк: одна ворсинка, две ворсинки, три, четыре, пять…

5 лет.

— Эй, Дилюк, сыграем в прятки? Я же знаю, что ты не спишь, давай, идем! — щекотка и задорный смех. Тянет на себя и отпускает. Остается только лишь побежать за ним.

8 лет.

 — Дилюк, ты лучше всех! Как ты управился с этими манекенами, да еще и такой дубинкой!

— Это не дубинка, а меч, Кей! — важно произносит мальчик, — и ты попробуй.

12 лет.

— Кейя, прекрати, нам нужно заниматься, чтобы стать велики рыцарями.

— Тшш! Не будь букой, тебе же только двенадцать лет! Пойдем ловить бабочек, их сейчас просто огромное количество возле виноградников!

16 лет.

Сладкий вкус губ Кейи ни с чем не сравнится. Плеск волн реки перекрывает их звуки страстных поцелуев.

— Я люблю тебя, — ласково произносит Дилюк, заглядывая в глаза, при этом заправляя прядь волос за ухо Альбериха.

— Я тоже тебя люблю, — тихий, но такой уверенный голос.

18 лет.

— Ты предатель! — стоя с мечом над горлом, произносит парень, — я доверял тебе! Отец тебе доверял! Мы приняли тебя в семью, а ты оказался лишь жалкой крысой? Никогда не прощу…

— Никогда не прощу, — выныривает Дилюк из воспоминаний, чувствуя, что дрожь уходит на второй план, а взгляд потихоньку начинает фокусироваться. Он смотрит на себя в зеркало и видит жалкое существо, — никогда не прощу себя.

***</p>

— Кейя, ты выпил уже пятый стакан за сегодня, может, хватит? — Тарталья думал, что им будет весело. По крайней мере, думал в самом начале. Но, когда твой друг заглатывает один стакан за другим, при этом не проронив ни слова, эта «идея» уже не кажется такой хорошей.

— Не хватит, именно сегодня я предлагаю напиться и забыться!

— Почему «именно сегодня»? Ты каждый раз так делаешь, как только мы приходим в бар. Бро, если таким образом ты запиваешь свои проблемы и пытаешься забыться, то не сто ли нам поговорить…

— Нет. Я в порядке. Тем более ты сам предлагал выпить! Если сейчас не хочешь пить — можешь валить, — его голос дрогнул, но он все-таки сказал эту грубость. Аякс на это лишь закатил глаза. Как только он пытается привести своего друга к диалогу о чувствах или его жизни, так сразу же начинается эта

песня в виде жестокости.

— Я пойду прогуляюсь, — игнорируя слова друга, произнес рыжеволосый и отдалился.

Придурок. Отталкивает первого и, наверное, последнего друга в его жизни. Все-таки отец был прав: не видать ему дружбы ни с кем.