Глава 3 (1/2)

На последнем жесте, движении, взгляде, слове, на последней попытке вдоха, финальной точке — до последней капли горячей упрямой крови, до последнего символа кода в программной строчке — отгоняя противную слабость последней дрожи, на последний рывок вперед экономя силы — дотянуть немного дальше, чем просто можешь, продержаться дольше, чем так бы тебя хватило.

Чтоб потом, уходя от последней своей атаки, переделать шаблон игры, пересечь границы, потому что в последний миг средь абстракций знаки оживают там, где сердце кончает биться — в той вселенной, где правят волны, структуры, биты, где средь хаоса в темноте расцветают числа, в той вселенной, где все варианты вовеки слиты, потому что смерть как факт не имеет смысла.Бог любит пехоту.Иначе зачем бы он поручил нам выполнять его работу?Вначале было больно и темно.

Потом перед ним лег луч света. Он был яркий, но почему-то не слепил измученные глаза. Фрэнк шагнул вперед — и увидел перед собой стол.За столом сидел кто-то в рубашке цвета хаки. Седые волосы были гладко зачесаны назад, очки в старомодной роговой оправе съехали ближе к кончику носа. Лицо было невыразительное, из тех что не запоминаешь ни с первого, ни со второго взгляда — если бы не глаза.

Они прохватывали холодом, глядя из-за нелепых стекол, как через снайперский прицел. Фрэнк подавил желание вытянуться по стойке смирно.В конце концов, он только что умер — вот как это называется. Даже странно, почему он не удивился. Как будто это самое обычное дело: только что он захлебывался собственной кровью — и вдруг очутился здесь, перед...Перед кем?

— Фрэнк Касл.

Голос прозвучал сухо и обыденно, как будто человек за столом читал из документа. Фрэнк даже глянул — но на блестящей полированной поверхности не было бумаг. Человек сплел узловатые пальцы и задумчиво оперся на них подбородком.

— Личный номер назвать?

Если бы он мог хоть чего-то бояться, ему стало бы не по себе. Но, кажется, страх он тоже оставил там, на залитом кровью полу, а может, и где-то раньше. Так что Фрэнк просто стоял и ждал, пытаясь разглядеть знаки отличия на погонах человека перед ним. Но в глазах мутилось, а может, мешал яркий свет. Ему померещилось что-то совсем несуразное, похожее на весы.— Не надо, — сидевший за столом покачал головой. — Что же с тобой делать, Фрэнк?

— Кто вы?

— Ты понял, что с тобой произошло?

— Я... умер?

— Не совсем, но вроде того.

— Вы будете меня судить?

— Нет. Я не судья. Меня вообще нет.

— Вы... моя галлюцинация?

— Нет. — Человек вздохнул, откинулся на спинку кресла, снял очки, задумчиво повертел в руках. — Я, если угодно, визуальное воплощение идеи мирового равновесия. Я — это то, каким ты представляешь воздаяние по заслугам, Фрэнк. То, какой ты представляешь справедливость. Я никого не сужу, как весы не судят груз на их чаше. Я взвешиваю и отмериваю. Я не могу изменить то, что взвешено и отмерено: невозможно отменить законы природы.

— И что теперь?

— Зависит от тебя, Ты... сделал кое-что неожиданное. Ты жил местью — но пошел на смерть не ради мести, правда?

— И что теперь? — упрямо повторил Фрэнк. — Это разве что-то меняет?

— В каком-то смысле, это многое меняет — для тебя. — сидевший за столом, наконец, положил очки и выпрямился. — По закону мирового равновесия, я даю тебе выбор. Ты можешь идти дальше — или можешь вернуться...

— Домой?

— Домой. Туда. Ты умер плохой смертью, Фрэнк, — умер, чтобы спасти тех, кто был для тебя важен. Это сдвинуло весы. И теперь у меня есть для тебя предложение. Ты вернешься обратно и продолжишь делать то, что делал. Восстанавливать баланс. Воздавать тем, кто заслужил наказание. А взамен — взамен ты сможешь изменить что-то, что уже случилось. Переиграть что-то из того, что произошло.

Во рту мгновенно стало сухо, а руки затряслись, как у запойного пьяницы.

— Вы... Вы можете вернуть их? Пожалуйста. Я готов... что угодно, хоть десять раз снова так подохнуть, и по кругу, сколько надо, только верните их, пусть бы я просто знал, что они есть, что этого никогда не...— Фрэнк...— Верните, — просипел он сорванным горлом, чувствуя, что в гулкой пустоте куда-то девались все слова, кроме одного, и его покинули голос и силы.— Фрэнк, я не могу...

Впервые в этом голосе прозвучало что-то почти человеческое.

— Я же говорил. Мировое равновесие, — человек за столом опустил голову, словно хотел изучить янтарную полированную поверхность. — Закон воздаяния.

— Это... из-за того, что я... делал в Афганистане? — страшно выхрипел он, как будто каждое слово было черным сгустком крови. — Из-за этого?! Но почему не я, а они!? Где тут хоть какая-то чертова справедливость? Знаете — в гробу я видал ваше мировое равновесие, — он пошатнулся и грохнул по столу обоими кулаками. — Так не должно быть. Я не согласен! Это... хреновая какая-то справедливость!

— Я тоже так думаю.

Фрэнк замолк, тяжело дыша, чувствуя во рту кислый, ржавый привкус собственной крови.Седой человек выпрямился, положив обе ладони на стол.

— Но другой у меня нету — кроме той, которую ты принесешь сам. Ты же знаешь, на войне никогда ничего не работает как надо, если не возьмешься и не сделаешь. Так и здесь, Фрэнк. Снарядов не подвезли, связист пьян, авиация не прикроет. Мир летит к черту, отчасти и потому, что закон воздаяния не работает как надо. Но ты — ты можешь сделать так, чтобы для кого-то он сработал. Чтобы кто-то не потерял свою семью. Чтобы чьих-то близких миновала пуля. У меня есть для тебя только такая работа и такая справедливость. Я не могу вернуть твою семью. Но ты можешь исправить что-то другое, Фрэнк. Переиграть что-то другое. Подумай.

— Тогда... можно... исправить все для Билли? Чтобы он никогда не предавал... нас. Чтобы он никогда не связывался с подонками, которые убили мою семью. Пусть хотя бы Билли. И еще Дэвид. Можно, он не вляпается в это дерьмо. Пусть это не он получит ту запись из Кандагара, пусть не будет этого года, в который Сара... успела похоронить его и оплакать. Пусть у них все будет хорошо... Пожалуйста. Они ведь заслужили хоть немного справедливости, правда?

— Правда.

***Этот сон приходил снова и снова. В бреду, в лихорадке, на грани жизни и смерти — эхом звучали мерещились за спиной слова: ?И ты тоже заслужил?. Он снова и снова приходил в себя с именем ?Дэвид? на окровавленных губах. Склонившийся над ним Билли удивлялся: ?Кто это — Дэвид? Я Билли Руссо. Ты у своих, старик?.

И вытирал кровь.

Билли нашел его в том подвале — избитого до полусмерти, умирающего рядом с трупом своего врага. Иначе и быть не могло. Билли Руссо, его семья, его брат — не мог не успеть на помощь.

И только иногда, во сне, его касалась легкая тень воспоминания. Странная память о небывалом: будто лицо, выплывшее тогда из алого тумана, должно было выглядеть по-другому. Как будто ладонь под его затылком была другой, и его умолял еще чуть-чуть продержаться другой человек.