Mou > Аниме и манга > Наконец-то

Глава первая, в которой рассказывается о Её короткой обременительной жизни, или Он так долго этого ждал. (1/2)

Наконец-то ox_lade 693970K

Маленькие ножницы из маникюрного набора старшей сестры скребут кожу на бедре. Она выводит слово «боль» надеясь её ощутить. Кожа надрывается, кровь собирается в капельки, прежде чем превратиться в тонкие линии, растекающиеся в разные стороны. Красные капли одна за другой капают на белый ворс ковра, делая его не идеальным. Она даже хочет, чтобы мать это увидела, кровь на ковре, слово «боль» на её бедре, окрашенное в алый, и слово «свобода» чуть выше, уже превратившееся в застарелый шрам. Она хочет, чтобы они все увидели её такую — не идеальную. Но к ней никто не заходит.

Тогда она идёт сама.

Выходит из своей комнаты, кровь стекает по ноге вниз, красиво завершая рисунок клеток. Босые ступни шлёпают по дорогому паркету. Она идёт медленно, чтобы кровь успела стечь вниз. Первые капли достаются ковру в комнате сестры. Она возвращает ножницы с красными следами на кончиках обратно к остальному набору. Всё аккуратно. Идеально.

Проходит вдоль перил, отделяющих коридор второго этажа и её от падения. Она размазывает тонкие кровавые линии, пачкая пальцы, и снова проводит рукой по перилам, по тёмно-зелёным обоям на стенах. Кровь не видно, но ей будет известно, что она там. Что все эти идеальные люди, живущие с ней под одной крышей, унесут на себе её частички, разнося по всему городу.

— Хината, — она съёживается, поворачивается к отцу, но не смеет поднять глаз, — переоденься, у нас на ужин гости.

— Д-да, отец, — мёртвую тишину внутри неё разбавляет мелкая рябь раздражения от того, что снова заикается. Хоть что-то. Отец проходит мимо, едва удостоив её взглядом. Его шаги затихают, а она представляет, как садится за стол, вокруг длинного стола рассаживаются остальные Хьюга. Идеальные. Прислуга вывозит большие серебряные подносы, накрытые куполами. А когда церемониально поднимает их, внутри оказываются головы незнакомых ей людей. И счастливый голос Хиаши Хьюга объявляет: «У нас на ужин гости». Хината усмехается, почти нащупывает в себе радость. Но это быстро проходит. Она снова остаётся наедине со своим мёртвым нутром.

______

Даже жаль, что голову гостя не подали на блюде. Он уродлив, но богат. И хочет стать ещё богаче, поэтому он здесь. Сидит напротив её старшей сестры. Ханаби идеальна. Хината почти ей завидует. Почти. Если бы только зависть разжигала в ней острую злобу и желание превзойти, но вызывает только смертельную скуку. Как практически всё в её жизни. Хината даже старается сосредоточиться на этом чувстве — беспросветная скука. А что? Вдруг это то глубинное, что заставит её почувствовать себя живой. Но погружаться в собственную скуку… скучно.

Хината не слушает разговоров, она никогда их не слушает. Но она смотрит. Все лебезят перед мужчиной, который должен стать мужем Ханаби. Потому что деньги всегда должны обручаться с деньгами. Кажется, он назвался Какузу. Хинате плевать, она уже выяснила про него всё, что хотела. Единственное определение, которое ей нужно — уродливый. Внешне, внутренне. Жадная похоть до денег плещется из него, как из рога изобилия.

Даже жаль. Чуть-чуть. Ведь Ханаби правда идеальна. Слишком молода для него, слишком образована. Хината мимолётно думает о том, зачем отец вложил столько сил, взращивая идеальную дочь. Чтобы дороже продать? Скучно.

Хината знает, что выглядит как невинный ребёнок, и рада бы что-то сделать со своим лицом,

(может выцарапать на нём — шлюха? Будет забавно)

но оно такое, какое есть. Большие глаза, пухлые щёчки, губы сердечком. Она старается не ловить его взгляд, но чувствует его, как мохнатые лапки паука, бегущего по спине. Знает, что этот Какузу видит в ней этакую нимфетку. Все мужики после сорока видят её такой. И Хината хлопает глазками на свою тарелку, где остывает мясо с кровью. Красная жидкость сочится, размазываясь по тарелке. А с кухни доносится аромат пасты. С мелко нашинкованными кусочками свинины в томатном соусе. Еда для слуг — еда для людей. Хината проглатывает слюну. Запах вкусной еды всегда её возбуждал.

—… у меня в кабинете? — говорит Хиаши, хозяин дома, отец семейства. Хината разглядывает из-под чёлки, как он уходит вместе с новоиспечённым женихом. И размышляет, а можно ли ещё назвать его, скажем, сутенёром или работорговцем? Наверное, нет. Жаль. Она смотрит на свою сестру. Ханаби притворяется безучастной, но она не такая, как её младшая сестра. Она живая. И Хината видит всю боль, которая готова хлынуть из неё, топя всех вокруг. Кроме неё, разумеется. Душевная боль не касается мёртвого нутра.

______

Пока гость, к сожалению, всё ещё с головой на плечах, а не на подносе, не покинул их дом, все женщины Хьюга вынуждены сидеть в большой гостиной, как в плохих экранизациях женский классических романов. Они не разговаривают друг с другом. Хината прячется за книгой в тёмно-коричневой обложке, специально держа её к верх ногами. Но никто этого не замечает. Обидно. Слегка.

Оживление привносит молодой секретарь отца. Конохамару, в отличие от Какузу, красив. Ему идёт серый костюм-тройка, светлый галстук и начищенные ботинки. В его руках чёрная папка с документами. Он уверенно идёт к кабинету начальника.

— Добрый вечер, дамы, — учтиво кланяется, улыбается. Хината молчит, пока мать обменивается с ним дежурными фразами. Она снова смотрит, потому что на него всегда любопытно смотреть. Он парень рисковый. Убеждается, что госпожа Хьюга снова отвлекается на каталог интерьеров, который всерьёз считает за литературу. И проходит мимо Ханаби, сидящей так прямо, что позвоночник готов проткнуть её тело, вырываясь на свободу тонкой, без единого изгиба, костью. Конохамару едва проводит по плечу сестры. Она наклоняет голову так, чтобы волосы задели мужскую руку. Хината улыбается. Несчастные влюблённые что-то пробуждают внутри неё. Некое лёгкое любопытство. Которое исчезает вскоре после того, как Конохамару скрывается из вида.

Хината ждёт, что сестра решит предпринять. Может, ей повезёт, и они повеселят её ещё сегодня. Шрам в виде слова «боль» ноет и нарывает, но право слово, она же человек. Конечно, она знает, какого это, когда больно телу. Она не из тех, кто болтает чушь про то, что физическая боль ничто в сравнении с душевной. Нет. Хината очень ценит боль своего тела. Это заставляет поверить, что она живая. Несмотря на мёртвое нутро.

______

Конохамару возвращается. С пустыми руками. В этом столько чистой иронии. В тех бумагах наверняка было право собственности на тело той, кого он втайне любит.

(хотел ли он когда-нибудь вышибить мозги отцу, чтобы освободиться? Я бы на это посмотрела)

— Хиаши-сама попросил принести два бокала бренди, чтобы отпраздновать, — говорит молодой секретарь, проводя рукой по уложенным чёрным волосам. Ханаби поднимается с места плавно, словно не хочет бежать быстрее. Хината наблюдает, как она разливает янтарную жидкость в два пузатых бокала.

(мог бы так легко его отравить. Молодёжь нынче такая пугливая)

Они уходят, мать уткнулась в интерьеры, которые ей не интересны. В этом доме, особняке семьи Хьюга, которым они владеют уже больше ста лет, никто ничего не будет менять. Все это знают. Но жена богатого человека должна интересоваться интерьерами и светскими раутами, а иначе на оных ей придётся молчать.

Хината следит, слушает. Дверь открывается, Ханаби заходит одна, ведь Конохамару больше не нужен начальнику на сегодня. Дверь закрывается. Приглушённый смех. Какузу наверняка позволил себе прикоснуться к ней мимолётно, но с обещанием, как за закрытыми дверями будет иметь её, словно денежный мешок. Снова открывается. Конохамару притаился под лестницей. Там его видит только Хината, потому что внимательно смотрит.

— Подышу свежим воздухом, пока не слишком стемнело, — кидает Ханаби, не давая матери на это отреагировать. Хината видит, как две тени прошмыгнули за порог. Нутро, наконец, шевелится. Это любопытство и возбуждение от тайны, которую она знает. Сама Хината не должна ничего говорить, она практически невидимка. Научилась не доставлять проблем, не идеальная, как Ханаби, но такая, кого можно водить за собой, чтобы представлять людям, как мартышку на ярмарке.

Хината крадётся тихо, как мышка.

Начало лета, ночи ещё не успели как следует прогреться.

Две тени крадутся к конюшням.

Хината не слышит, чтобы кони волновались, а значит, эта парочка ведёт себя очень тихо. Но это только пока. Она не в первый раз следует за ними по пятам. Всякий раз надеясь. Несмело, но всеми фибрами мёртвой души.

Свет только от луны, но это ничего, её глаза успели привыкнуть к темноте. Она слышит копошение и тяжёлое дыхание. Не аккуратны, как всегда. Хината удивлена, что отец их не поймал. Тяжёлая дверь в конюшню приоткрыта. Сквозь тонкую щёлочку Хината видит свою сестру, прижатую к пустующему стойлу. Её руки зарываются в его волосы, пока Конохамару стоит на коленях, неистово зарываясь ей между ног. Кажется, что он хочет вгрызться в её плоть, как Ханаби кусает собственную руку, чтобы не кричать.

— Хватит, у нас мало времени, — умоляет сестра. Хината краснеет, знает, что да, когда видит, как Конохамару приспускает с себя брюки, оголяя бледную кожу крепкого мужского зада. Ей не видно больше ничего. Каждый раз одно и тоже. Но Хината слышит, как тело проникает в тело. Хлюпающие звуки пробуждают что-то внутри неё. Это похоже на эмоции. На жизнь.

Её пальчики подрагивают, и она краснеет сильнее, это убийственное сочетание стыда и вожделения пропитывает каждую клеточку её тела. Хината вся мокрая там, внизу. Пальчики легко проникают в собственную плоть. Она не знает, как далеко может проникнуть в себя, ей кажется, что в какой-то момент натыкается на преграду. Тогда отступает и только бьётся в неё снова и снова. Хината ласкает себя, смотря, как трахается её старшая сестра. Она пытается подстраиваться под ритм Конохамару, представляя, что в ней кто-то… мужчина.

Но эта парочка преступников-изменников торопится. Они издают одновременный противно протяжный стон. И всё кончается. Хината злится, снова пытается засунуть в себя собственный палец. Делается так погано на душе. Разочарование плещется на поверхности, а следом и оно исчезает. Оставляя её ни с чем. Возбуждение кажется чем-то далёким и ненужным. Хината ныряет в темноту, провожает взглядом сестру и её любовника. Эротический азарт проходит. Нет ни одного напоминания о нём. Только её асексуальное мёртвое нутро.

______

Хочется вытянуть ноги под парту, но Хината сидит прямо, как того требуют правила. В классе темно, светит только лампа диапроектора. В холодном голубом свете видны миллиарды пылинок, снующих туда-сюда. Хината рассматривает свои руки. Они мёртвенно-бледного цвета.

Щёлк. Переключается следующий кадр.

— Спящее животное даже не просыпается, ферменты в слюне летучей мыши являются своеобразной анестезией, — говорит Мадара-сенсей. — Строго говоря, они не сосут кровь, а слизывают её своим языком, складывая его в трубочку.

Хината рассматривает изображение маленькой мышки-вампира, которая присосалась

(нет, подожди, получается, что она… подлизалась? Хах)

к крупной бурой корове. У неё большие, добрые глаза, а вот летучая мышь страшная, как чёрт. Хотя…

Щёлк.

— Рана будет кровоточить до восьми часов, хотя маленькая мышка напьётся всего за сорок минут. А всё благодаря антикоагулянту в её слюне, — Мадара-сенсей усмехается раньше, чем произносит название, — и не говорите, что зоологи — скучные люди. Он называется: «дракулин». Не позволяет крови свёртываться.

Щёлк.

Но экран остаётся белым. Новых изображений того, как маленькая летучая мышка-вампир пьёт чью-то кровь, нет. Мадара-сенсей движется по проходу из конца класса. Конечно, он идёт с той стороны, где сидит Хината. Он тоже из этих.

(мой личный Гумберт Гумберт, не думай, что я не вижу, как ты пялишься на меня)

На нём серо-зелёный костюм, на одном рукаве остался мел. Глупые бакенбарды и чуть растрёпанные волосы. В крупных очках с тонкой бесцветной оправой, которые он поправляет каждый раз, прежде чем посмотреть на класс. Мадара похож на извращенца.

Хината прячется за чёлкой, изображая примерную ученицу, но сама думает о том, что у него наверняка припрятано её фото. То, из прошлогоднего альбома. Первое фото, после того, как показалась грудь. Чёрная рубашка от школьной формы стала чуть мала. Задралась так, что видна полоска кожи живота. А красные завязки от матроски будто специально для того, чтобы указать, на что смотреть.

Она представляет его в тишине класса биологии. Под бдительным присмотром грустного скелета и плакатов с подробным описанием человеческих гениталий.

(носишь фото во внутреннем кармане своего пиджака, Гумберт?)

Приспускает брюки, а там наверняка белые трусы. Такие, растянутые. Ему же нравится думать, что всё так висит от того, что хозяйство большое. Подходит к парте того, кто взбесил на уроке больше всего

(это всегда Кири)

Хината уверена, что это Кири. Гумберту совсем не нравится, что она такая взрослая. Никаких тебе пухлых красных щёчек. Никакого милого заикания. Строгая причёска, в глазах презрение. Точно тоже знает, какой он жалкий. Она совсем не его Лолита. Поэтому он кладёт на её парту уже изрядно потрёпанное фото Хинаты. Берёт в руку свой набухший член. Едва ли он у него когда-то бывает действительно твёрдым.

(вялая твёрдость?)

Мысль сбивает с главной. Где её сенсей неистово дрочит на её фото, обливаясь потом и вытирая его рукавом пиджака. Картинка перед глазами жуткая. Поэтому Хината улыбается. Это даже забавно. Но Мадара уже стоит перед всем классом. И видит её улыбку. Он думает, что это ему. Облизывается. А Хината краснеет и ненавидит себя за это. Опускает взгляд на парту. Возникает желание вцепиться ногтями в ещё не зажившую «боль», чтобы снова её расковырять. Хочется, чтобы летучая мышка облизала её рану своим «дракулином». Тогда кровь будет течь восемь часов. Без неё она уже не сможет так краснеть.

— Они очень социальные, — продолжает Мадара-сенсей. Тон уже не такой смиренный, как был до этого. Когда кажется, что он понимает — никому из сидящих перед ним детей не интересен его предмет. Но теперь ему самому интересно. Хината чувствует макушкой, что он смотрит на неё, прямо вдалбливается взглядом во всё её тело. — Летучие мыши делятся кровью со своими соседями. Но знаете, что самое любопытное? Они запоминают кто главный… жадина.

Хината не выдерживает и смотрит на учителя. Он сказал это – жадина, как будто слишком сюсюкая его. Она натыкается на чёрные глаза за стёклами очков. Чуть увеличенные. Смотрящие. Тумблер переключается. Смущение. Немного страха, что от этого могут быть проблемы. Вдруг она всё это надумала настолько, что теперь Мадара-сенсей позвонит отцу и расскажет: «С вашей дочерью что-то очень сильно не так». Учитель снова облизывается. Вытирает мелкие капельки пота со лба. Но жирный блеск никуда не исчезает.

Она была права. И это скучно. Эмоции медленно гаснут. Хината закрывает свой учебник биологии. Звонок. Ученики торопятся уйти. Урок был последним. Её толкают локтями. Делиться с ними кровью она бы не стала. Мёртвое нутро презрительно фыркает. Ему снова плевать.

______

Медленно. Никогда не было проблемой, но вот стало. Одна фраза.

— Хината? Не поможешь мне тут всё убрать? — она поворачивается к учителю. Сжимает в руках кожаную ручку своего портфеля. Прикрывает им колени. Поклон. Волосы упали на лицо. Щёки зарумянились. Невинный ангел. Прилежная ученица.

— К-конечно, Мадара-сенсей, — все они причина её заикания. Это вызывает рябь раздражения. К лицу приливает больше краски. Хината кладёт портфель на первую парту, а сама уходит в конец класса. Где уже стоит учитель. Она старается не смотреть в его тёмные глаза. Словно это может спровоцировать его.

Бледными пальчиками, холодными по виду и внутреннему ощущению, Хината складывает маленькие квадратики диафильмов в длинную коробку. Дрожь берётся непонятно откуда. Это страх, но не ясный. Разум не прочь приказать телу уходить. А тело ощущает эти прекрасные тёмные эмоции. В этом ему видится дыхание жизни. Поэтому Хината продолжает складывать карточки. Пока не убирает их все до одной. Накрывает крышкой. И несёт к шкафу.

Она приподнимается на носочках, чтобы дотянуться до верхней полки. Рубашка задирается вверх. Поэтому пальцы учителя прикасаются к оголённой коже, обжигая огнём. Холодным. Заставляющим всё внутри замереть, как зверька. Почуявшего хищника. Хината резко падает на всю ступню, каблучки ударяются друг о друга. Она почти роняет коробку с диафильмами. Но Мадара оказывается ловок.

— Держу, — с улыбкой говорит учитель. Сам кладёт её. На самый верх. А руку не убирает. Рубашка вернулась в нормальное положение, но его пальцы так и остались под ней. — Ты так мило смущаешься. Когда смотришь на меня.

— Йа-я? — заикается и смотрит в пол, старается сделать шаг назад, но пальцы впиваются в мягкую кожу. Теперь это настоящая хватка. Хината смотрит на дверь кабинета биологии. Она хочет, чтобы кто-нибудь вошёл. И не хочет. Страх разгоняет кровь по венам. Она чувствует себя живой. Это приятно. Даже брезгливость от близости учителя приятна. Тело полнится возмущением, когда Мадара снимает очки и оставляет мокрый поцелуй на её горящей щеке. Его пальцы приподнимают её голову. Хината видит своё отражение в возбуждённых чёрных глазах. И она там кажется себе живой. — Ум-хр, — учитель пропихивает язык ей в горло. Это словно есть осьминога. Ей приходилось. Противно.

Сложно вдохнуть. От Мадары воняет потом, этот едкий запах только усиливается под действием его возбуждения. Его рука выкручивает ей запястье, когда замечает сопротивление. В нём оказывается больше силы, чем кажется.

— Дразнишь, возбуждаешь, я знаю, — шепчет Мадара, со всей силы вдавливая её упирающуюся ладошку себе в пах. Хината чувствует, что там что-то шевелится. Но оно ленивое, едва выпирает. А ещё оно горячее, чем её пальцы, к которым он перекрыл приток крови. — Твоя невинность, — он толкает её вперёд спиной. Ноги скользят половину пути. — Твой голос. Вся эта милая жеманность. Такая естественная, — пока она не упирается в широкий учительский стол. — Все они, — в голосе Мадары появляется странная маниакальность, — фальшивки. Пошлые. Грязные. Но ты, ты — моя Лолита.

Хината ненавидит его. За то, какой он скучный и предсказуемый. Она раскусила его в два счёта. Ненавидит за мелкие шрамики от угрей на коже. Сложно ему, должно быть, пришлось в подростковом возрасте. Каждую волосинку в широких чёрных бровях. Всё это вырастает перед её глазами, когда Мадара снова пихает ей язык в рот. Ненавидит и хочет уйти. А ещё хочет возненавидеть сильнее.

Поэтому не вырывается, а позволяет учителю посадить себя на его рабочий стол. Дерево холодное. Юбка задралась, а трусы не спасают от противного прикосновения, она издаёт какой-то звук, просто холод резкий. Но он воспринимает это как поощрение.

Толкает на спину. Хината видит белый потолок и гудящую лампу. Каждые тринадцать секунд она подмигивает. Секс давно возбуждал любопытство. С тех пор, как она впервые увидела сестру с Конохамару. Это вызвало отклик. Где-то в самой глубине тела. Это было похоже на жизнь. Но похоть приелась. Всё, что она могла — трогать себя своими холодными пальцами. В какой-то момент исчезло даже чувство стыда за это. За тёмные ночи в своей кровати, когда она представляет мужчину на себе.

Хината всегда видела кого-то красивого. Безликого, но красивого. Тело. Руки. Мягкие волосы. И глаза. Живые. Мадара почти старик в её понимании. Его руки сухие из-за постоянного использования мела. Они забираются под её одежду, царапают нежную молодую кожу. А губы слюнявые. Она чувствует мокрое пятно на своём голом животе.

Он не пытается её полностью раздеть. Хината видит, как его глаза то и дело косятся в сторону двери. Боится. Но верх берут животные инстинкты. Мнит себя главным самцом в стае, за которого будут драться все самки. Рубашка комкается у шеи, закрывая обзор на его лицо. Учитель причмокивает губами, когда присасывается к её левому соску прямо через ткань бюстгальтера.

(они же поголовно извращенцы, мужчины, всё время трахают женщин, которых считают то матерями, то дочерьми… любят маленьких, о ком нужно заботиться… присасываются, словно вспоминают какого это — пить молоко матери)

Ноги затекли. Край стола больно впивается куда-то в бёдра. Мадара никак не может совладать со своей жадностью. Всё сосёт и сосёт. Но его руки шарят где-то под её юбкой. Хината переживает, что он может коснуться «боли», ещё хуже — «свободы». Но Мадара просто ищет края её трусиков. Стягивает их вниз, слюнявя ложбинку между грудей. Живот. И край юбки. Хината чувствует, что трусики застряли где-то на коленях.

— Я давно смотрю на вас всех, — Хината хмурится, когда его лицо оказывается прямо перед ней. Слишком близко, нос к носу. Отвернуться не получится, — но ни одну не тронул. Не хотел. Все они были грязные. Даже те, кто ещё не познал мужчину. Но только не ты. Я вижу это в твоих глазах. Тебя послало на мой путь провидение. Потому что я достоин.

Мадара смотрит ей в глаза, а его рука шарит под юбкой. Хината дёргается, когда его грубые пальцы находят её нежные складочки. Ощущения чужих пальцев внутри отличается. Тело просто присматривается, примеряется, пока не понимая — хочет этого или нет.

— Ты не намокла, — с восхищением произносит Мадара, показывая ей свои сухие пальцы, — это превосходно. Такая чистота, что похоть тебе не известна.

Хината снова хмурится. Похоть ей хорошо известна. Но тело отвечает на вопрос. Оно не хочет. Поэтому она дёргается, пытаясь соскочить с учительского стола. Он принимает это за нетерпение с её стороны. Она видится ему готовой к какому-то благословению с его стороны. Бедная, чистая девочка, которая сможет остаться такой только после него.

— Они животные, — в глазах учителя появляется безумие, — они захотят, чтобы ты испытала удовольствие. С ними. Чтобы была одной из этих самок, подвластных зову плоти. Но я знаю, что смогу. Я спасу тебя от этой участи. Покажу, что это на самом деле. Это от животных — не от священного, что в нас есть, — Хината кривится, шипит сквозь зубы, когда Мадара слишком резко пихает в неё палец. Он показывает немного крови.

Теперь её охватывает нужное чувство. То, которое кричит, чтобы она вырывалась и бежала. Сердце бешено стучит. Это жизнь зовёт её.

— Нет, — первое, что она говорит своему сенсею. Теперь очередь Мадары хмуриться.

— Ничего, всё хорошо, — уверяет он её. — Ты этого не хочешь, и это самое главное.

— Нет!

Мадара улыбается, в его взгляде восхищение. Он наваливается на неё, зажимая руки над головой. Запястьям снова больно. Его дыхание слишком близко. Хината выворачивается, но учитель небывало силён. Её тонкие ножки зажаты между его твёрдых. Ткань брюк больно натирает оголённые участки кожи.

— Смотри, — шепчет Мадара. Его рука давит на шею, заставляя Хинату приподнять голову. Подбородок упирается в грудную клетку. Она видит его член. Пухлый, но весь сморщенный. Он выглядит вялым, хотя каким-то чудом стоит параллельно полу. А потом исчезает где-то в её собственных недрах.

Бледно-серые глаза расширяются от страха. И в тело что-то проникает. Ломает его на две половины. Крик боли застревает в горле. Вырывается только сдавленный хрип.

(как предсмертный)

Мадара с трудом проникает в сухие, как наждачка, тесные складочки. На всю длину. До упора. И вынимает обратно. Становится легче. Учитель демонстрирует ей свой член. Весь в её крови.

(социальные животные должны делиться, верно?)

Загнать его во второй раз намного проще. Кровь упрощает движение. Смачивает его кочерыжку. На нём слишком много кожи, она собирается складками, которые не способны расправиться по всему стволу. Мадара убирает руку. Хината ударяется затылком о столешницу.

Она превращается в один сплошной сгусток боли. Но это плохая боль. Она не чувствует себя живой. С каждым толчком он цепляет ещё один кусок её мёртвого нутра. И это вызывает улыбку. Жестокую. Ненормальную. Хината понимает, что заражает его своей внутренней смертью. Она убивает его прямо сейчас.

Больше не будет его Лолиты. Теперь, смотря на неё, он будет видеть не чистоту, а свою грязь. Он никогда не сможет снова трахнуть её в первый раз. Мадара больше никогда не будет счастлив. И он читает это в её горячих глазах.

— Демоница, — стонет сенсей, вынимая свой член. Он отворачивается. Не может смотреть на неё. И снова дрочит. Грязно-серая сперма жалкими каплями падает на парту Кири.

______

Мадара плачет, уткнувшись носом в парту, которую обкончал.

Она смотрит на свои бледные ноги. По ним медленно стекают струйки крови. Хината думает размазать их трусиками, что упали на пол. Но так ничего и не делает. Просто смотрит. Пока не вмешивается Мадара. Он в истерике. Тоже осознал, что его Лолиты больше нет. Не смог сохранить её чистоту.

Хината презрительно смотрит, как он размазывает её кровь своими грубыми ладонями. Пытается всё исправить. Это не так скучно, как она думала. Смотреть за его потугами приятно.

Он оставляет её неожиданно. Просто убегает.

(от этого не сбежишь)

Дома она долго смотрит на себя в зеркало. Ищет, что изменилось. Она теперь женщина, но это будто ничего не изменило. Она говорит себе, что теперь жертва насилия. Но разум никак на это не отзывается. Он блокирует скучные мысли. Ей нравится думать, что теперь она сама стала хищницей. Больше делиться кровью не нужно. Остальное она сможет забрать даром. Мадара открыл ей мир похоти. Похоть без боли. Она пытается улыбнуться. Но это мёртвая улыбка. Произошедшее уже стёрлось из её памяти. Погружая обратно в пучину мёртвой тишины.

Хината берёт бритву.

Она действеннее. Полосы получаются ровными. Усилий прикладывать не приходится. И кровь стекает, как там. В кабинете биологии. Под пристальным вниманием скелета и плакатов с гениталиями. Она выводит простую истину, которую продолжит отрицать. Продолжит бросать ей вызов.

(«мёртвая внутри»)

______

Уроков биологии не было какое-то время.

Пока искали замену учителю.

Об этом старались не трепаться.

Мадару нашли не сразу. Говорят, что соседи пожаловались на вонь.

Пистолет был трофейным. С войны. А чтобы никто не услышал.

Стрелял через книгу. Ошмётки мозгов и страниц перемешались.

Очевидцы говорили, что это была…

«Лолита».

______

В остальном школьная жизнь казалась Хинате

(скучной)

скучной.

______

Хината хотела верить, что когда-нибудь придёт такое время. Когда всё изменится. Она станет кем-то новым. Станет свободной от оков, которые просто сдерживают её истинную сущность. Если такая у неё вообще есть. Но кто-то всё время стучался изнутри. Взывал к ней, просил выпустить на волю. Она думала, что у девятнадцатилетней студентки университета всё именно так и будет. Конечно, отец не пустил её в общежитие и контролировал посещаемость. Хината медленно лезла на стенку, пока была заперта в этом большом скучном доме. Но выбираясь оттуда.

Что же. На воле оказывался и кто-то другой.

Страна вдруг преобразилась, стала успешнее после нескольких десятилетий сплошного застоя. И это подало кому-то идею — почему бы не сделать людей ей под стать. Правительство стало вмешиваться буквально во всё. Выдумало программу, как сделать идеального гражданина. Хинате стало казаться, что весь мир оказался под бдительным взглядом её отца. Она сидела на скучнейших лекциях по теории искусства.

(разве у искусства может быть теория?)

Всё было аккуратно, чинно. Традиции, правила. Никакого бунтарства. А она так надеялась, что в насильном заточении на кафедре искусствоведения будет хоть какая-то польза. Пока же из неё взращивали куклу, лишённую воображения и собственных мыслей. Такая идеально подойдёт, чтобы следовать тенью за условным мужчиной. Сможет поддержать бессмысленную беседу с такими же куклами. Ведь знания икебаны — тоже своего рода искусство.

Хината искала.

Не знала, кого или чего, но словно летучая мышь-вампир передвигалась по замшелым коридорам факультета. Принюхивалась. Прислушивалась. В поисках тех, кто сможет поделиться с ней кровью жизни. Кровью искусства. Оно манило её своей свободой, формами выражения эмоций. Хината смирилась, что навсегда останется лишь теоретиком. Но как же хотелось прикоснуться к практикам. Эта идея захватила её едва живой разум. Подталкивая мёртвое нутро к действиям.

______

Охотничьи угодья казались бесконечными, но каждая новая особь вгоняла её всё в большую тоску. Вчерашние мальчишки смотрели на неё, как на игрушку, с которой нужно успеть поиграть. Восторг, плещущийся из их глаз, представлялся испражнениями единорогов. Блёстки. Радуга. Они всегда были очень старательными. Хината успевала заскучать ещё на первом акте.

Её немного веселили эти самцы, которые обещали показать звёзды и

(так вот почему они всегда считают своим долгом вдалбливаться в тебя. Искры выбивают?)

истинное удовольствие. Настоящее прозрение. Много гонору — она такому не доверяет. А серьёзных мужчин Хината сторонилась сама. Явно поголовно психи, а за ней уже образовывается дорожка из трупов.

(знаете ли, каждый с чего-то начинает, и первый всегда есть, так что нечего придираться к словам)

Хината всерьёз размышляет о дедифференциации искусства. Это как с клетками. Они возвращаются в какое-то первоначальное состояние. Лишаются своей различности. Но клетки после этого могут стать ещё более специфическими. А искусство? Говорят, что дедифференциация стирает грань между искусством и повседневностью. Что это значит? Всё окружающее вдруг становится искусством? Что если и она тоже — произведение искусства. Просто не знает об этом. Это хорошая мысль, она воодушевляет. Приятный подъём.

— Тебе хорошо? — Хината устало прикрывает глаза. Она забыла, что за спиной стоит Зецу и очень старательно вгоняет в неё свой тонкий член.

(ну, кто меня осудит, если он словно невинный стебелёк. Не моя вина, что лекции по культурологии оказались занимательнее. В отличие от неудовлетворительного секса, который приводит к мысли, что ты просто дешёвая шлюха, они приводят к мысли, что ты творение мастера)

— Хорошо, да? — он так пыхтит, что Хината теряет прелестную нить рассуждений. Они в комнате Зецу в общежитии. Она уткнулась лицом в простыни. Это кровать его соседа по комнате. Хината не знает, где этот парень, но у него простыни из египетского шёлка. Настоящее блаженство прикасаться к такому. Остальное можно потерпеть. Зецу ей не парень. Порой Хината сомневается, что он вообще парень. Даже имея тонкое набухшее доказательство. Стрижка короткая, тело тщедушное. Порой он напоминает ей о сестре, которой не досталась её фигура.

— Хорошо-о-о-о, — когда он сам отвечает на свой вопрос, дело движется к финалу. Хината позволяет ему пользоваться своим телом в надежде, что он пригласит в его компанию. Зецу не изучает искусство — он им занимается. Пишет грязные стишки о том, как трахает и потрошит женщин. Она бы запереживала

(будь я нормальная — да, конечно, это ведь… нормально)

о причинах и доле правды в этих памфлетах, но секс хорошо помогает узнать человека. Он не способен. Да, всё. На этом точка. Это единственное описание для Зецу. Но Хината держится за него в попытке узнать о хозяине египетских простыней. Чутьё говорит, что он тот самый. Бунтарь, которого она искала. Любопытство не угасает. Даже мёртвому нутру интересно.

______

Она знала, что это он.

(ладно)

Она догадывалась, что это будет он. Стоило лишь увидеть.

Их маленький кружок, в котором они мнили себя богемой, обитателями Олимпа. Лучшими из лучших. Обретался в старом промышленном помещении. Это была их собственная «Фабрика», а он мнил себя этаким Энди Уорхолом. Хинате было плевать на напускной пафос. Она знала только одно — он такой же мёртвый внутри, как она сама. И это решило всё.

— Искусство в этой стране получило пулю в лоб, оно не породит новых непризнанных гениев. Лишь изгоев, которые не вписываются, — Хината ловила каждое его слово. Разглядывала мерцающую бледную кожу. Светлые глаза. Такие ясные, будто горящие изнутри. Два холодный ледяных огонька. — Я знаю, что оно мертво, ты знаешь, — тонкие холодные пальцы касаются её подбородка. Он говорит всё это ей. Ей одной. — И мы соглашаемся на это. Плюём на жизнь и восхваляем смерть.

Это было именно то, что ей нужно. Тот, кто понимал. В одночасье быть мёртвой внутри оказалось чем-то нормальным. Хината больше не хотела оживать. Она была готова остаться такой. Ведь его слова значили, что это новая норма.

— И ты мертва, знаешь? — она кивает. Тонери водит пальцами намного дальше её подбородка. Беззастенчиво задирает её короткое серое платье. Исследует всё её тело. — Но при этом ты совершенная упаковка для человеческой мёртвой души. Понимаешь? — Хината всматривается в бледно-голубые глаза. Он не хочет, чтобы она его понимала.

(ты говоришь о моём теле)

Поэтому отрицательно качает головой, выбивая из него утончённое снисходительное хмыканье.

— Я говорю о твоём теле, ангелочек, — она прощает ему заносчивость, наверное, он гений. — Хочу вылепить его. Попозируешь мне?

— Да, — как-то даже странно получается. Слишком много эмоций. Впервые, когда ей нужно оставаться самой собой. Мёртвое нутро хочет познать жизнь.

______

Хината не удивлена, что египетскими простынями пользуется его сосед по комнате. Если Тонери может проводить всё своё время в своей мастерской. Всюду белая глина. Одни куски напоминают тела, сплетённые в порывах страсти. Другие — лица, искажённые безумием. Хината медленно прохаживается мимо них. Закусывает губу. Это место. Комната с испачканными полами, пыльными инструментами и незаконченными скульптурами. Напоминает ей её внутренний мир. Белые фигуры лишены красок, как она сама. Они лишь корчатся, пытаясь выдавить из себя что-то. Принять форму. Но остаются мёртвыми изваяниями.

— Иди сюда, — она идёт. Тонери стоит рядом с безобразными кучами белого месива. Довольно большими, хватит, чтобы слепить её целиком. Напротив место, укрытое коврами с раскиданными подушками. — Раздевайся.

Хината остаётся в нижнем белье. Когда Тонери оборачивается на неё и качает головой. Она снимает всё остальное. Он жадно улыбается, когда видит их. Когда подходит, чтобы потрогать руками.

— Чудесно, ангелочек, а у тебя прогнившее нутро, я рад, — говорит скульптор, — их я тоже вылеплю. Так и знал, что ты идеальна для моей задумки, — он всё трогает её шрамы, которые ей так хотелось ему показать. Трогает всё, проверяет каждый изгиб. — Расставь ноги, хорошо, — он задумчив. Хината не чувствует, чтобы он… хотел её, как женщину. Его пальцы проводят по лобку, тоже проверяя изгибы. Кажется теперь его руки знают, как сделать копию её тела из глины. — Ложись.

Подушки колются, и тело по ним скользит. Она ложится, вытягиваясь в струну.

— Нет, закинь руки назад, — закидывает, — и согни ноги в коленях, так, а теперь разведи их. Хочу, чтобы ты раскрылась, как бутон. В той стадии, после которой его не ждёт ничего, кроме смерти. Хорошо. Просто лежи. Думаю, с этим ты справишься.

______

Хината ходит к нему в мастерскую день за днём. Лежит перед ним голая. Но он не делает ничего, что говорило бы о его заинтересованности. Это приятно задевает её самолюбие. А Хината даже не знала, что оно есть.

Когда она не раздевается перед загадочным парнем, который заставляет её чувствовать шевеление любопытства в недрах мёртвого нутра. Хината становится кем-то вроде летописца. Только она ничего не пишет, лишь запоминает. Она как антрополог богемы. Они не друзья, дружить слишком сложно. Но их мир почти похож на свободу. Настоящую. Ту, про которую она думала, когда царапала её на своём теле.

Куда не глянь — всюду художники и музыканты. У них странного цвета волосы. Скучающие взгляды. Они рассуждают о поэзии и психоделике. Читают запрещённые американские книжки о наркоманах и маргиналах. Стремятся быть такими же. Хината не стремится. Но они всё время говорят о расширении сознания. О возможностях увидеть то, чего нет. Она хочет этого. Увидеть жизнь внутри себя. Понять — есть она или это лишь эхо. Вдруг всё это лишь сон. И она правда мертва?

— Всё дело в том, что ты никогда не знаешь, чем это закончится, — говорит ей Конан. Синие волосы. Всё время что-то складывает из бумаги. Тонери говорит, что это дань протесту. Такие традиционные оригами она делает частью своих инсталляций. На тему свободной любви. Силы женщины. И главной её мысли, которая заставляет Конан чувствовать себя значимой: «Моё тело принадлежит только мне и мне решать, что с ним делать». Хината этого не понимает. Её тело — просто комок плоти. Она не уверена, что ей оно нужно.

Но Хината послушно открывает рот, позволяя Конан положить ей на язык маленькую бумажку с изображением милого рисованного лисёнка с большими голубыми глазами. Бумажка миллиметровая, но лисёнок западает в память. Хината знает, что это ЛСД, читала об этом. Наркотик. Это из-за него три года назад Сид Барретт распрощался с Pink Floyd.

______

Хината не помнит, чтобы уходила домой. Но вот она за столом. Вся семья в сборе. Но ведут себя странно. Присосались к коктейльным трубочкам. Их глотки активно двигаются. Прислуга выкатывает серебряный поднос. Хината хочет предупредить всех, что это может быть голова. Но нет. Всего лишь зажаренные тонкие ручки. Пальчики должны приятно хрустеть. Руки обнимают окорок. Сочный, ароматный. И даже слово «свобода» прожарилось до корочки.

Хината опускает взгляд на своё тело. Её пришлось привязать ремнями, чтобы не упала. Оставшаяся нога качается, но Хината не приказывала ей этого. Она сама. Рук тоже нет. Она вся перевязана жгутами, чтобы не терять драгоценную кровь. В плоть воткнуты тонкие трубочки. Теперь понятно, что так жадно пьёт её семья. Хината чувствует, что плачет. Её тело забрали.

(но теперь оно мне так нужно)

— Верните!

______

В комнате темно.

Загорается прожектор. Свет режет глаза. Хината старается отвернуться.

Она стоит в пятне яркого света. А перед ней стоят на коленях мужчины в масках животных. Они голые. Как и она. Они трогают свои возбуждённые члены. Хината хочет прикрыться. Но отвлекается на то, что у неё снова есть руки.

Они кончают. Один за другим. Белые лужицы спермы образуются вокруг неё.

Удушающая вонь. Она хочет уйти, но спина упирается в стену, которой нет. Она просто врезается в темноту, словно её накрыли стеклянной банкой, как маленькую бабочку.

Стон.

Хината смотрит на последнего мужчину. Он всё ещё не кончил. На нём маска лисёнка с голубыми глазами. Кажется, что глаза настоящие. Так он смотрит на неё. Порочность происходящего превращается в неистовое желание. Хината хочет…

Хочет…

Чтобы он… эти глаза…

______

Раздаётся выстрел.

Глаза застилает красная пелена. Хината пытается стереть её, размазывая всё больше. Пара солёных капель попадает в рот. Она знает кровь на вкус. Запах железа успокаивает. В темноте ей кажется, что это безопасность её комнаты, где можно побыть собой. Но грубые руки хватают её. Тащат куда-то из тьмы.

У него нет половины головы. Её разнесло выстрелом. Но даже так Хината узнаёт чёрный глаз и несколько следов от угрей. В руках мужчина сжимает очки. Снял их, чтобы стёкла не попали в глаза. Будто не собирался вышибить себе мозги.

Мир переворачивается. Хината скользит назад себя, пока не начинает падать. Больно приземляясь на поверхность учительского стола. Ходячий мертвец нависает над ней. Кровь нескончаемым потоком затекает ей в рот. Он переполняется. Хината захлёбывается. Она ещё никогда так сильно не брыкалась, не стремилась защитить себя от посягательств.

Её мёртвый сенсей пытается что-то сказать, но только булькает кровью.

Это жалкое положение жертвы вызывает приступ ярости.

Хината скалится, показывая трупу, как кровь забилась в тонкие щели между белыми жемчужинками зубов. Она чувствует свою силу. Его смерть — конечная, настоящая, а она живая. Хината легко ломает его кости, скидывая этот бесформенный мешок с себя. Спрыгивает со стола, наступая на грудную клетку. Она приятно хлюпает, когда проваливается под тяжестью её тела. Живого тела.

Хината оглядывается. Каждый раз, делая каждый шаг. Смотрит на кровавые отпечатки своих ног. Идёт и идёт. Не понимает, что ходит по кругу, пока не наступает в свой собственный след.

Раздаётся выстрел.

Её окутывает вихрь порванных страниц. Листочки оставляют глубокие царапины на открытых участках кожи. Струйки крови стекают вниз. Так знакомо. На пролетающих мимо страницах порванной книги — слова.

«Она была Ло, просто Ло»

«Она была всегда: Лолита»

— Никогда не знаешь, чем это закончится, — голос знакомый. Он звучит со страниц книги. Обрывки кружатся всё быстрее. Превращаются в бумажные крылья, и на Хинату снисходит прекрасный ангел с синими волосами.

(я… где… я… скажите… где)

— С возвращением, — Хината открывает глаза. Она всё ещё рядом с Конан. На дворе день. Или утро. Светит солнце. Греет онемевшие конечности. Хината ощупывает своё тело. Всё на месте. Прислушивается к тому, что внутри.

А там ничего нового. Только её мёртвое нутро.

______

Тонери почти закончил. Но так он говорит уже в третий раз. Хинате всё равно. Она лежит с раздвинутыми ногами, раскрытая перед ним. Ждёт, что он отреагирует. Но скульптор сосредоточен на своём творении. Его руки трогают глиняные изгибы. Глаза смотрят на неё лишь мельком, чтобы напомнить себе, как выглядит оригинал. Тонери поглощён её белой копией.

— Не знал, что ты ещё работаешь, — Хината лениво переводит взгляд на светловолосого парня андрогинного вида. Светлые волосы падают на глаза. Закручиваются на концах. На нём светлая рубашка в полоску и такие же брюки. Словно его одели в костюм, сшитый из одного обрезка матраса. Рубашка расстёгнута до середины. На тонкую шею повязан шёлковый шарфик. Леопардовый. Руки слишком длинные. Лицо слишком нежное. Как у ребёнка. А в глазах отсутствие интереса к чему бы то ни было. Расклешённые брюки волочатся по грязному полу.

— А я работаю, — спокойно отвечает Тонери своему гостю. — Это Хината, — говорит он, не смотря на девушку. Его гость тоже не смотрит, но рукой взмахивает. Хината думает, что нормальный человек уже обиделся бы. Но ей плевать. Не получив никакой реакции, Тонери оборачивается. И улыбается. Но это хорошая улыбка, Хината понимает такие. Когда приподнимаются уголки губ, а в глазах эмоциональный штиль. — Надо же, ты не попыталась прикрыться.

Хината моргает пару раз, оставаясь в той позе, которую он попросил её занять.

— Первый порыв неосознанный — прикрыться. Это всех смущает, когда его видят голым чужие люди. Есть ли в тебе смущение? — Хината чувствует, как жар касается щёк. Знает, что краснеет. Не от смущения. А от его отсутствия. До этого он молча принимал её странность, никогда не говоря о ней. Она не знает, как реагировать на то, что он заметил.

(есть ли между нами разница?)

— Я принёс книгу, которую ты просил, — вмешивается парень с женственным лицом и кудрявыми волосами. Хината по-началу не заметила у него на плече сумку. Длинная ручка. Чёрно-белый орнамент. Наверняка из каких-нибудь волокон конопли или вроде того. Он достаёт широкую, но тонкую книгу. Хинате видно только изображение человека в лисьей шкуре на обложке.

— Ты мой спаситель, — говорит Тонери, проведя рукой по щеке парня. Нежно. Такие касания Хината знает. Конохамару так прикасается к её сестре. Незнакомец смущается, стараясь не реагировать слишком очевидно. Но Хината видит, как ему приятно это внимание Тонери.

— Ты ещё долго? — незнакомец старается быть скучающим. Но Хината видит, как его глаза недовольно косятся на неё. Тонери мычит что-то невнятное, зарывшись с головой в книгу.

— Замечательно, — незнакомец устаёт от этого. Его рука ложится на страницу, закрывая ему обзор. Тонери снова улыбается, снисходительно. И зачем-то целует руку незнакомца. — Нет, — на что это ответ Хината не знает. — Продолжим потом.

Хината садится на подушках.

Настолько свободная любовь казалась ей далёкой. Где-то там, за океаном. Но когда губы Тонери находят губы незнакомца. Что-то в ней приятно шевелится. Ничего настолько запретного она не видела так близко. Даже подумать не могла, что такие, как они, есть среди её знакомых.

— Она долго будет пялиться? — бросает незнакомец в её сторону. Хината невольно проводит по губам рукой, пока смотрит, как нить слюны виснет на его женственных губах.

— Не груби, Ягура, она невинная душа, никогда не видела таких, как мы, — объясняет Тонери, — ангелочек привыкла, что все похотливо смотрят только на неё, — он кажется довольным своими словами. Ждёт, что Хината отреагирует. Но она только смотрит. Два парня смотрятся странно рядом. Это вызывает лёгкое беспокойство. Но не настолько, чтобы ощутить что-то сильное. Вообще-то эта новость только убивает часть любопытства. Хината хотела узнать, что почувствует, если будет с таким же, как она.

Ей хочется. Понять. Это удовольствие.

— Хочешь остаться? — неожиданно спрашивает Тонери.

Хината наклоняет голову на бок. Волосы текут по голому плечу.

— Что?

— Разве ты не хочешь попробовать что-то новое?

— Её? Нет, от одного вида воротит. Я к ней не прикоснусь.

Это забавно. Они спорят прямо при ней. Она раздумывает, а вдруг

(хочу)

хочет.

— Доверься мне, — шепчет Тонери, проводя пальцем по голой груди Ягуры. У него узкая грудная клетка. Он весь плоский и сплющенный. Совсем не похож на мужчину в представлении Хинаты.

Тонери уходит. Его голос звучит издалека. Просачивается через его белые статуи. Пока он что-то громко ищет.

— Я занимаюсь индейцами, — говорит он. — Оборотнями навахо, если точнее. Лепить их — одно удовольствие. И я сделал для них кое-что особенное. Но совсем им не подходящее. Трубку мира.

В тонких пальцах скульптора глиняная палка. Не очень толстая, не очень длинная. Но продолговатая форма отдаётся ощутимым предвкушением. Хината смотрит на трубку. Она не покрашена. Мёртвенно-белая. Почти как кожа Тонери, только ещё бледнее. Действительно мёртвая.

Ягура сопротивляется, не хочет идти за Тонери, хотя тот тянет его за руку.

Он сдаётся, когда скульптор уходит один. Тонери даёт Хинате прикоснуться к гладкой поверхности. Она идеально мёртвая. Холодная. В ней нет движения. Она гладит её по всей длине. Это поражает. Возбуждение кажется настоящим.

— Ложись, — Хината и Ягура смотрят друг на друга. Долго. Решаясь принять то, что оба желают.

Она откидывается спиной на подушки. Он ложится рядом на живот. Их головы повёрнуты друг другу навстречу.

Хината расставляет ноги. Ягура приподнимает зад. Их голая кожа касается друг друга. Они смиряются. Тянут руки. Пальцы касаются лишь кончиками. Проверяют, смогут ли. Глубже. Крепче. Пока не переплетаются целиком.

Ягура плаксиво стонет, когда Тонери вгоняет в него свой член до предела. Хината отвечает на его сжатие её пальцев.

Неожиданно для самой себя, Хината выгибается в спине, когда глиняная трубка мира входит в неё. Она чувствует, что между ног мокро.

Их руки хватаются друг за друга.

Головы склоняются ближе.

Пока их трахает один парень.

Хината горит. Такое с ней впервые. Всё внутри переворачивается. Кровь закипает. Мёртвая глина врывается в неё. Всё глубже и глубже. Она то кажется чем-то чужеродным, и хочется от этого избавиться. То кажется тем, чего так не хватало. Хината мечется в агонии. Прикусывает губу до крови. Солёные капли затекают в рот. Тонери наклоняется, чтобы слизать струйку, текущую по подбородку.

Ритм ускоряется. Тонери синхронно вбивается в Ягуру и толкает в неё трубку мира. Пот покрывает три тела. Голая кожа Хинаты прилипает к бёдрам Ягуры, отлепляясь с чавкающим звуком. Тонери снова ускоряется. Хината видит, что он наслаждается своим положением, пока парень под ним вгрызается в одну из подушек. Ей тоже достаётся больше движения. Она неистово двигает бёдрами. Чувствует пальцы Тонери, так глубоко в неё входит трубка мира.

Её бледные глаза расширяются от шока, когда к всхлипам-стонам Ягуры прибавляются ещё одни. Её собственные. Эти громкие звуки разрывают барабанные перепонки. Разносятся по просторному помещению мастерской. Отскакивают от стен и высокого потолка. Хината понимает, что сама насаживается на мёртвую белую глину. Её тело ещё никогда не было таким живым. Она старается задержать это чувство.

Но Тонери без сил опускается на спину своего партнёра. Уже вяло, продолжая пихать в неё трубку. Хината понимает, как близко была. А теперь всё ушло.

Мёртвое нутро всё поглотило.

______

Тонери пригласил её на свою выставку. Где все должны были увидеть её скульптуру. Она стояла по центру специально отведённого места. В свете многих мелких лампочек.

Одна. Звезда вечера.

И все ею восхищались.

Хината не видела там себя. Это была лишь красивая упаковка для мёртвой человеческой души. Она посчитала это какой-то шуткой Тонери. Иронией над иронией.

А потом увидела, как он принимает поздравления. Как улыбается. Не уголками губ, а глазами. Жадными до восхищения его талантом.

Он оказался всего лишь ещё одной фальшивкой. Он не был мёртв, как она.

Тонери притворяется. Чтобы иметь значение. И в том, как он на неё посмотрел, было только одно: «Ты же делаешь так же».

Он не верил, что мёртвое нутро — её суть.

Хината лишь грустно улыбнулась.

Её глиняную копию повредили при перевозке. А Тонери не создал больше ничего настолько же прекрасного. Он пил столько, сколько не мог вместить его организм. И спал с очень ревнивыми мужчинами. Один из них ударил его ножом. Тридцать три раза.

Ведь однажды он не понял, что столкнулся с живой смертью.

Её мёртвое нутро ликовало. А потом снова затихло, умирая.

______

Хината лежит на своей кровати вниз головой. Кончики волос касаются ворса ковра. Она всё ждёт, когда же вся кровь прильёт к мозгу, чтобы разнести его в клочья.

(не нужно этих лекций, я знаю, что будет не так)

С тех пор, как Тонери и прочие раскрыли свою истинную сущность, оказавшись дешёвой подделкой, которая чего-то стоит только под наркотой. Хината впала в своё обычное состояние беспробудного отчаяния. Хотя и тут были свои подводные камни. Отчаяние, да ещё беспросветное. Эта красивая серая хандра. Поставила бы её в один ряд с лучшими. С весёлыми самоубийцами, которые не выдерживали напора жизни. Со страдающими музыкантами, поэтами и художниками, которые отрезали себе части тела и уносились в небеса молодыми. Отрастив крылья с помощью пагубных привычек.

Всё это очень похоже на идеальную жизнь. Хинате такая не светила. Она была просто.

Пустой.

Казалось, даже кровь не хочет переливаться из тела в мозг. Даже её сердце стучало в одном постоянном ритме, не желая ускориться.

— Можешь изредка притворяться нормальной? — недовольно спросила сестра, остановившись на пороге её комнаты. Внутрь не зашла, будто боялась заразиться её ненормальностью. Хината видела её перевёрнутой. Ноги вверху, голова внизу. Уморительное зрелище.

(любопытное предложение)

Хината резко оттолкнулась ногами. Тело соскользнуло с покрывала, макушка врезалась в ковёр, ноги накрыли сверху. Она упала на бок. И только потом села спиной к сестре. Прикоснулась к лицу, пальцами размяла его, как делал Тонери с белой глиной, когда лепил копию её лица. Чуть-чуть подправить. Приподнять, расправить.

К Ханаби повернулась Хината с нежной улыбкой.

— Ты что-то хотела, сестра? — это было настолько нормально, что Ханаби испугалась. Хината никак не отреагировала на: «Психованная». Продолжая ждать, что ответит сестра. Она почти поверила, что это её настоящее лицо. Всегда милая и смущённая. Тихий голосок, что никак не прорежется. Невинность, под которой погребён горячий дух, стремящийся познать всю полноту жизни. Притворяться оказалось… не так уж скучно.

— У меня много дел в городе, а к маме придут её подруги, — собравшись с мыслями, произнесла Ханаби, — им нужен кто-то чтобы подавать напитки и всё такое. Даже ты справишься. Наверное.

— О, конечно, я с радостью, — сложив ладошки перед грудью в невинном жесте, охотно согласилась Хината. Погружаясь всё глубже в свою новую роль. Раз другие могли проделывать такое и существовать, то это может быть ответом на все вопросы.

(притворись и поверь, проще некуда)

— Только переоденься, — брезгливо добавила Ханаби. Перед тем, как покинула порог её комнаты.

______

Хината надела яркое платье в цветочный узор. Ниже колена. Приталенное. Со строгим воротником, ремешком в цвет и белыми оборками по рукавам-фонарикам. Собрала волосы в два весёлых хвостика, завязав их ленточками. Все мамины подружки остались довольны. Они ни в одном жесте или слове Хинаты не усмотрели притворства.

Она носила поднос с дорогим фарфором. Спрашивала, кому подлить

(плюнуть вам в чашку? Что говорите? Обязательно? О, какой утончённый у вас вкус)

с неизменной улыбкой. Присаживалась на край дивана с прямой спиной. Не вмешивалась в разговоры. И не хлюпала чаем. Так хорошо притворялась, что заслужила награду. Что-то тёмное зашевелилось внутри, выглядывало из-за угла, чтобы проверить

(поверили или нет?)

как на это реагируют окружающие. Выражение про волка в овечьей шкуре приобрело сакральный смысл. Только она была мертвецом под личиной живой куколки. Идеальной и пустой внутри. Пустой не так, как сама Хината. А добровольно. Чтобы вливаться в такие сборища.

— Я так переживаю за наших детей. Они же смотрят на всё это безобразие. Где-то находят пластинки, слушают то, что они называют музыкой, — сказала одна из присутствующих женщин. Так как она ничем не отличалась от остальных, Хината называла её Охальщицей. Что бы она не начинала говорить, всё звучало как вздыхание по чему-то.

— Согласна, а они же не окрепли духом, так легко подвергаются влиянию. Боюсь, что нас ждёт бунт, если кто-то это не прекратит, — согласилась Госпожа Ктото.

(до миссис Ктоэто или миссис Чтотут ей далеко, но тоже ничего)

Она всё время добавляла, что каждую мировую проблему должен решить

(догадались?)

кто-то. И никогда не добавляла, кто именно.

— Хината, — обратилась к ней ещё одна безликая дама, — скажи нам, как представитель современной молодёжи. Вокруг тебя много разврата и наркотиков? А эта ужасная музыка, этот весь рок-н-ролл, что ты думаешь? — Хината приложила ладошку к сердцу, так её тронуло то, что её заметили. И даже захотели услышать её скромное мнение.

— Боюсь, я не самый подходящий представитель молодёжи, — сочувственно ответила Хината в покаянии опуская голову, — я храню себя до брака. И не общаюсь с теми, кто не согласен. С этими ужасными девушками, которые растеряли к себе всякое уважение. Наркотики? — возмутилась Хината. — Никогда моё тело не будет осквернено этой химией. А что до музыки. Этот рок придумал сам Сатана, он звучит повсюду в студенческом городке, и я всеми силами стараюсь зажать уши. Когда приходится проходить мимо.

Все женщины покивали, как послушные болванчики. Хината стала их новым кумиром. Собственные дочери больше не дотягивали до нужного уровня. А Госпожа Хьюга навсегда останется матерью века.

— А вы слышали, что после некоторых концертов в этих новых клубах, которые у нас появились из-за стремления повторять за другими, молодые девушки пропадают без вести? Просто больше не приходят домой.

Хината прислушалась. Наконец-то что-то любопытное.

— Говорят, что это всё эти музыканты—сатанисты. Похищают их, чтобы выкачивать кровь для своих адских ритуалов.

— Ну-ну, — вмешалась Госпожа Хьюга, — не наводите такой ужас. Уверена, что всё это лишь слухи. Девушки уезжают с этими музыкантами, потому что не могут соответствовать высоким требованиям нашего общества. Только и всего. Никакой мистики.

Хината ждала, что кто-то возразит. Что тему продолжат. Но женщины перешли на интерьеры и наряды. Никто больше не сказал про девушек, которых осушают ради адских ритуалов. Тёмная, любопытная часть Хинаты снова зашевелилась. Ей захотелось узнать, что такого могли предложить эти загадочные сатанисты, чтобы девушки шли за ними на убой. И каково это — быть принесённой в жертву. Стать кем-то настолько незаменимым. Хината хотела знать — есть в ней то, что привлекает таких людей. Или нет. Что если

(кому-то нужна моя жизнь?)

кто-то захотел бы её крови. Её на жертвенном одре. Кто-то даже мог бы оплакать её. Скучать по ней. Может, в этом смысл её никчёмной жизни? В смерти.

Вернувшись в свою комнату, Хината сняла платье, а с ним и маску. Её захватила новая мысль, но сначала…

Она раскурила косяк, который ей достался от Зецу. Включила в наушниках песню про дьявола и мастурбировала так долго, пока не стало больно прикасаться к клитору.

— «Зови меня просто — Люцифер».

(а-ха-ха-ха, спасибо, Мик)

______

Хината сидит в городской библиотеке. Листает подшивки старых газет за этот год. Старается цепляться глазами за всё, что похоже на «убийство», «пропала», «девушка». Но в газетах почти ничего подобного. Даже их город какой-то безумно скучный.

Проверяет другую газету. Не такую правительственную. И находит кое-что любопытное. Исчезновения. Тела. Девушки, бледные, почти бескровные. Мало подробностей. Много имён. И только одно общее — район.

Замшелый. Будто отделённый от остального города. Огни там не яркие, а красные. От которых будто только темнее. Все, кто не вписывается в наступающее новое время, согнаны туда. Люди ходят туда за удовольствиями, которые им недоступны в приличных домах, в приличных районах.

Хината не знает, почему её туда тянет. Почему это так важно. Но кажется, что красная нить судьбы связала её с этим местом. Никогда и ничего она не хотела так сильно, как стать одной из пришедших в эти ночные клубы. Ходить повсюду с меткой жертвы на лбу. И уйти оттуда живой. Наконец-то выбраться откуда-то с этим ощущением спасения.

«Живая».

Она уходит. Спешит на улицу. Сегодня ничего не выйдет, но может завтра или через пару дней. Когда на небе будет полная Луна, которая присмотрит. Хината старается улыбнуться своему предвкушению. Но губы не слушаются. Ещё не время. Хорошо. Но скоро.

Улица небывало полнилась движением. Знала, что Хината чувствует то же самое. Люди сновали мимо неё. Задевали руками. Новые Гумберты, спеша с работы в офисе, облизывались смотря на неё.

(плевать)

Хината не успела на «зелёный свет», оставались последние две секунды. Поэтому она остановилась на краю. Носки туфель касались ограничительной полосы. Мимо пронеслось белое пятно. Задевая её плечо. Обдавая ароматом свежей выпечки. Хината сразу подумала про булочки с корицей. Она их всегда любила. Еда была единственным, к чему Хината применяла это слово и имела в виду то, что оно обозначало для каждого человека на земле. Из-за этого белого пятна, толкнувшего её, аромат корицы навсегда стал запахом смерти.

Визг шин оглушил.

Белое месиво взлетело. Несколько слоёв юбок разлетелись в разные стороны.

Рядом кричали. Мамы закрывали детям глаза ладонями.

Слышался плач.

Только Хината пошла вперёд. Шаг за шагом. Пока не увидела белое месиво целиком.

Платье покрывалось красным цветом. Она лежала без движения. Стёкла в руках и ногах блестели, отражая солнечный свет. Тонкие ножки были вытянуты прямо. Хината сразу поняла, что это настоящее мёртвое тело. Оказалось, что оно сильно отличается от того, в котором ещё теплилась жизнь.

Люди только паниковали кругом. Водитель что-то пытался объяснять тем, кто его не слушал. Его лицо тоже было в крови. Он плевался ею, когда кричал, что не виноват. Что она сама.

Хината наклонила голову. Сама? Она не видела её глаз, не знала — сама или не сама.

Кусочек пластика от машины, которая её сбила, впился глубоко в тонкую шею, вывернутую под неестественным углом. Кусок засел так глубоко. Кровь стекала на асфальт, собираясь в приличную лужицу. Красная жидкость текла до тех пор, пока не коснулась пальцев мёртвой девушки. Её рука лежала рядом с головой. Кровь просачивалась через пальцы. Пачкала собой всю посиневшую руку. Платье теряло последние следы белого цвета. Останься девушка здесь ещё на пару часов, и следующий, кто её увидит, решит, что она была в красном.

Хината не могла отвести от неё восхищённого взгляда.

На губах. Единственном, что осталось от лица. Застыла улыбка.

Хината увидела в этом хороший знак.

Нутро у неё, может, и мёртвое, но смерть — это то, что случается с другими.

______

Она надела белое. В честь той девушки, что умерла у неё на глазах. Платье обтягивает её тело, словно вторая кожа. До середины бедра. Рукава длинные, расклешённые, выделанные из кружева. Пошлое. Хината начинает понимать, почему многие так жаждут его испробовать. Пожалуй, она лучше многих, выше среднего.

Хината надевает его в комнате Конан в общежитии, чтобы не оказаться запертой под замок в доме. Отец всё ещё думает, что может так поступать.

Синеволосый эквивалент подруги

(звучит как что-то инопланетное)

смотрит, как Хината рассматривает себя в зеркале. Туфли на каблуках. Красные. Будто она вляпалась в лужу крови той девушки. Хьюга решила, что может оставить себе Конан, она не врала. Она знает, что её искусство ничего не стоит, половину своих идей она сама не понимает. Конан не мёртвая, как считала Хината, а просто много скучает. Возможно, это что-то психиатрическое. Так мило.

На ней расклешённые джинсы с высокой посадкой и бордовая жилетка, под которой ничего больше нет. Хината неприлично долго разглядывает выделяющиеся на фоне ткани бугорки сосков маленькой груди, которую можно не заметить. Конан идёт такая грудь, с ней она более выразительная, чем сама Хината в этом теле секс-куклы.

— Я не против экспериментов, но тебе придётся меня напоить, — усмехается Конан. Хината краснеет и отводит глаза. Смущает не предложение, а желание согласиться, хотя только что жаловалась на свой образ. Но домогательства Конан другого толка. Это между ними, девочками. Хьюга не сомневается, что получила бы временную дозу удовольствия.

(может, позже я отвечу тебе «да», когда напою)

______

С поддержкой в виде подруги Хината не чувствует себя несуразной чужестранкой в этом месте.

«Рассвет».

Название клуба не соответствует его внешнему виду. Ни внутри, ни снаружи. Рассвет свой он точно видел уже давно. Снаружи это простая вывеска и серые стены, исписанные знаками анархистов. Внутрь ведёт такая же серая лестница. Может, пытается доказать, что вид внутри лучше. Но серые стены в неумелых граффити не вселяют надежды.

Почти все посетители в чёрном. Много сетки и кожи. Яркие волосы, усталые глаза. Сложно найти кого-то не под кайфом. Дерево, истоптанное сотнями ног. Кожа на стульях протёрта сотнями задниц. Сцена вовсе не сцена, а так, возвышение, где едва помещается группа из четырёх человек. Блондинка-солистка пытается сожрать микрофон. У неё не наблюдается ни голоса, ни слуха. Мир запустения. Наполненный пустыми людьми. Хината не удивлена, если кто-то и правда выбрал это место для своей охоты.

Они садятся у стены. Маленький столик на двоих. Стена в объявлениях и листовках.

— Возьмёшь? — Конан снова протягивает ей ЛСД. Хината раздумывает. Говорят, что под ним можно увидеть многое, если судить о работах тех, кто якобы творил под ним – яркое, сумасшедшее. Но всё, что видела Хината, было круговоротом грязи. Нужно ли ей такое снова? — Никогда не знаешь. Сегодня обстановка поможет увидеть что-нибудь красивое.

— Хорошо, — соглашается Хината. Конан ближе подносит к её губам средний палец, на котором хорошо знакомый голубоглазый лисёнок. Синеволосая ухмыляется, бросает вызов. Но Хината не видит в этом проблемы. Она заглатывает палец девушки почти полностью. Слизывает тонкую бумажку. Слюна тянется от кончика пальца Конан до её губ.

Хината откидывается на спинку стула. И ждёт, что будет дальше. Она не ждёт многого. Закрывает глаза, чтобы видеть темноту. В чернично-чёрном пространстве вспыхивают и гаснут взрывы.

— Приветствуйте наших частых гостей, — Хината открывает глаза, чтобы увидеть, как мужчина держится за стойку микрофона, пока объявляет новую группу. Странно то, что у него мелкие когтистые лапки вместо рук. И крылья, как у летучей мыши. Когда он делает паузы между словами, из его рта вылезает длинный язык. Он почти касается пола, облизывает стойку микрофона и возвращается обратно в рот мужчине. — «Культ Святого Джашина».

Он взмахивает крыльями и исчезает под потолком, цепляется за поперечную балку лапками и повисает вниз головой. Его место на сцене занимают три парня. В свете софитов они кажутся синевато-бледными. Блондин с длинными волосами садится за барабанную установку. На ней эмблема с треугольником в круге. Мальчик с кукольным лицом и грустными глазами устраивается позади с терменвоксом. А их солист выходит вперёд. Его лицо и тело до пояса намазано чёрно-белым гримом. Белые кости на чёрном теле. Но больше всего почему-то выделяется чёрная точка на лбу. Он обнимал свою электрогитару.

— Сегодня у нас есть сюрприз для вас, наш новый материал, — тягучим гипнотическим голосом начинает солист. Чёрно-белая рука приглаживает серебряные волосы, зализывая их ещё сильнее. — Мы назвали эту композицию: «Кровь управляющая смертью», суки. И вам понравится, — Хината выпрямляется. Неожиданная грубость солиста вырывается из его рта, как кровавый фонтан. Падая крупными каплями на тех, кто сидел ближе к сцене. Но люди только приветствовали это.

Хината открыла рот от удивления, когда мальчик с кукольным лицом и ярко-красными волосами выдал первые ноты на своём инструменте. Каждая из них превратилась в нити. Они потянулись к каждому, кто был в зале. И к ней тоже. Зацепились за кончики пальцев и даже за каждую ресничку.

Блондин начал выбивать ритм. От ударов поднимались облака разноцветной пыли. И скоро барабанщик оказался в тумане.

Удар по струнам разбежался нотной грамотой. Маленькие завитушки нот среди тонких полос. Они шли рябью, текли по залу.

Хината поняла, что улетает вместе с этой странной мелодией. В ней был космос. И гипноз. Всё было таким плавным. Пока солист просто не стал выкрикивать не связанные друг с другом слова, растягивая их под мелодию песни.

— Свобода, — заорал он, и это слово вырвалось из Хинаты. Покинуло её тело, чтобы присоединиться к своим собратьям. — Кровь! Смерть! Пизда!

Хината начала хихикать. Но весёлости она не чувствовала. Напротив. Охватила паника. В зале уже было тесно от всех этих нот и слов. А он всё кричал и кричал.

(это новая песня или всё та же?)

Хината потерялась в одном мотиве. Солист больше не кричал. Теперь он шептал, рассказывал историю. О девушке, которая заблудилась в тёмном коридоре и повстречала проводника.

— Но лучше ей не ходить за ним, — шептал он, — он уведёт её глубже во тьму. Там темно. Ему нужна твоя кровь. Не ходи, блядь, не ходи. Всё, — Хината решила, что пропустила часть истории, но нет. Просто она не послушалась и пошла. «Всё» оказалось всеобъемлющим. Группа закончила.

______

Хината оборачивается к Конан, чтобы узнать, видела ли она хоть что-то из этого, или группа устроила всё это только для неё. Но место рядом пустует. Она поднимается, чтобы осмотреться. Конан видно сразу, на неё направлен прожектор.

(или это только у меня в голове?)

Она похожа на сомнамбулу. Её ведут двое парней, взяв под руки. Третий замыкает процессию. Оглядывается, будто проверяет, а не идёт ли кто-то за ними. Сердце Хинаты начинает стучать громче. Что странно, не быстрее, а только громче. Но она знает, что это её собственное нетерпение.

Незнакомцы одеты в чёрные балахоны. Через глубокие капюшоны просвечивает красная подкладка. Хината сразу догадывается, что это те сатанисты, о которых болтали подруги матери. Те, которые приносят в жертву молодых девушек. Хьюга буквально летит за ними, ноги не касаются пола. Она хочет увидеть, как прольётся кровь Конан, как она будет умирать. Делая её, Хинату, живее.

Она не знает, почему никто их не останавливает, но сатанисты с Конан, а следом за ними она, проходят в помещения, где готовятся к выступлению группы. Хината трогает серые стены пальцами, ведёт по ним. Подушечки пачкаются в цветном мелу. Некоторые рисунки нарисованы детскими мелками. Ей видится путь в подземелье. Хотя они не спускаются ниже.

(или да?)

Хината ступает тихо, как мышка. На неё никто не обращает внимания. Как и на процессию впереди. Хотя люди снуют туда-сюда. Кто-то окидывает взглядом Конан в полуобморочном состоянии. Но никто не горит желанием спасти её от сатанистов. И Хината благодарит их за это.

Свернули. Скрылись за красной дверью.

Хината останавливается перед ней. Касается рукой. Что за ней?

(смерть)

(жизнь, моя жизнь)

Не заперто. Сердце стучит ещё громче. Оно пытается вырваться наружу через барабанные перепонки. Хината давит на дерево, покрашенное в красный. Через тонкую щёлку ей открывается новый мир. Который ставит её в тупик. Хьюга толкает дверь чуть сильнее. Если кто-то посмотрит, то увидит лишь её правый глаз.

Конан посмеивается. Она явно не соображает, что происходит и кто эти парни, которые притащили её в простое квадратное помещение с тёмными стенами и бардовым диваном. Кажется, что она не только под ЛСД.

— Ты не переборщил? — спрашивает один из парней. Хината хмурится. Их чёрные одежды куда-то испарились. Теперь эти трое ничем не отличаются от тех, кого она видела в клубе. Туман ожиданий и наркотиков начинает спадать.

Хината видит лишь обдолбанную Конан и троих похотливых уродов. Они с трудом стаскивают с девушки её джинсы с высокой посадкой. А жилет снимается легко. Теперь бледное тело Конан ярко выделяется на бардовом диване. Она всё ещё посмеивается. Лежит в той позе, в какой её оставили эти парни. Рука упала на пол. Ноги переплелись. Девушка предпринимает что-то похожее на попытку подняться, но тело её совсем не слушается.

Хината с ленивым отвращением наблюдает, как трое парней тоже раздеваются. Замирают, глядя на полумёртвое тело перед ними. Они не знают, что с ней делать.

— Давайте, посадите её на меня, — говорит один из них. Хината не всматривается в их черты. Они безликие манекены без лиц, похожие друг на друга. Выделяются только возбуждённые половые признаки.

Двое поднимают Конан. Она ударяется разными болтающимися конечностями то о пол, то о диван. Безжизненное тело не так легко таскать, как живое. Третий садится на диван, трогая себя за возбуждённый отросток. Хината видит лишь нечто, поднимающееся из густой травы волос. Конан норовит соскользнуть с его мелкой кочерыжки. Но два друга очень стараются. И третий входит в неё. Его стон жалкий. Конан кренится на бок, собираясь снова упасть. Её укладывают на того, кто жалко стонет, пытаясь трахать бесчувственную незнакомку.

— Давай, не жди, — советует тот, кому уже перепало. Его слушается другой, кто стоит ближе к заду Конан. Он плюёт себе на ладонь, втирает слюну в анус, который пытается растянуть одной рукой. Друг уступает ему место, слюнявый размазывает соки Конан своим членом. Но и этого ему мало, плюёт прямо туда. Сгусток слюны исчезает в вялой заднице девушки.

— Сука, туго идёт, — но он старается лучше. Член чуть сгибается, не желая проникать в узкое пространство. Вся лишняя кожа собирается у головки. Он сам себя разглаживает и со странным выражением натуги и боли, наконец, проникает внутрь.

Они совершенно не знают, как теперь двигаться. Единый ритм им не найти. Но решётка из рук держит Конан в вертикальном положении.

— Не жадничайте, — жалуется оставшийся. Он ставит одну ногу на подлокотник дивана, а другой тянет Конан за необычные синие волосы. Она легко поддаётся. Парень давит ей на челюсть, чтобы открыла рот. Сжать челюсти она не смогла бы даже при всём желании. У него самый большой член, что зачем-то отмечает внутренний голос Хинаты. И он с радостью пихает его за щёку Конан. Заботливо следит, чтобы девушка не задохнулась, но пихается всё глубже, старается попасть глубже в глотку. Все успели стать одержимыми глубокими глотками после того фильма.

Хината разочарована тем, что видит. Всего лишь насильники. Никаких жертвоприношений. Она собирается уходить. Но тут замечает, что Конан смотрит на неё.

(смотрит, именно так, смотрит и видит)

Что бы они ей не подсыпали, оно действует на тело, но разум начинает приходить в себя. Она смотрит осознанно. Несколько слезинок медленно катятся по щеке, которая то надувается, то сдувается, в зависимости от того, запихал парень ей свой член в глотку или достал. Двое других постепенно обрели что-то похожее на ритм. Первый ускоряется, а второму не хватает гладкости при проникновении в неразработанный зад. Но они все противно стонут, пока Конан смотрит на неё и плачет.

Хината надеется, что её мозг скоро вернётся в наркотический туман. И прикрывает дверь.

______

Сердце больше не бухает в ушах. Действительность начинает постепенно терять краски. Они просто сползают, стекают со всего, что её окружает. Превращая действительность в чёрно-белое немое кино.

Хината прикладывает руку к животу и поднимает её чуть выше к диафрагме. Она не знает точно, где обитает её мёртвое нутро, но по ощущению опустошённости — где-то здесь. Это не чувство потери чего-то, это чувство нехватки. Важной детали. Но понять, в чём разница сложно, ведь Хината никогда не жила с этой деталью. Она так хотела наполниться хоть чем-то, но всё пошло прахом.

— Ах.

Немое кино разрезает чей-то приглушённый возглас. Он звучит дальше по коридору. И звучит в красных цветах. Кровавый свет буквально сочится из-под зазора между дверью и коробкой. Снизу. С боков. Сверху.

Хината отталкивается от красной двери и движется на этот свет.

Он становится ярче по мере того, как она приближается. Начинает пульсировать и рваться наружу. Дверь ходит ходуном, стремясь слететь с петель. Кажется, что кто-то долбится в неё изнутри. И Хината готова помочь этому выбраться. Она открывает дверь.

Девушка, прижатая к стене тремя мужчинами — прекрасна. Её рыжие волосы горят, словно огонь. Она распята. Руки расставлены в стороны. Барабанщик и мальчик с кукольным лицом странно присосались к её запястьям. Хината не понимает, это

(поцелуй?)

не похоже на что-то, что она видела раньше. Солист, с которого смыли грим, целует девушку в шею. Это продолжается так долго, что Хината устаёт смотреть, она хочет спросить

(что всё это значит?)

но язык не слушается. И, кажется, что это действо нельзя прерывать.

Солист отрывается от шеи девушки. Её голова беспомощно падает на грудь. Только тогда Хината может разглядеть.

Кровь.

Красные струйки катятся по шее девушки и по подбородку мужчины. Он облизывается, запрокидывает голову назад. Свет полной луны позволяет увидеть. Его широко раскрытый в улыбке рот. И пару клыков.

Кровь.

Капает на пол, когда двое других упускают капли, не успевая их выпивать.

Хината качает головой. Они её кусают. Они пьют её кровь. Как маленькие летучие мышки-вампиры.

(не сосут, а слизывают)

Наверное, это всё ещё ЛСД. Хината опускает руку, которую всё это время держала на двери. Отступает на шаг. Солист наклоняет голову. Будто прислушивается.

— Сердце? Живое?

Хината хватается за левую сторону грудной клетки. Теперь оно не только громкое, но и быстрое. Это так ново, что даже приятно. Это животный страх. Даже ужас. Он сковывает и кидает её тело то в панику, то в желание бежать. Хочется снова засмеяться. Знает, что нужно бежать, но не получается.

Пока на неё не оборачиваются чёрные глаза. Он смотрит, и губы, вымазанные в крови, растягиваются в адской улыбке.

Хината резко разворачивается, чтобы убежать по длинному коридору. Желание её тела совпадают с желанием души, присутствие которой она чувствует очень резко в этот момент.

Тело бросается вперёд, но оказывается прижатым к стене. Сильные ледяные руки держат её так крепко, что, кажется, вот-вот сломают кости. От мужчины с клыками несёт солью и железом. Но отчётливее всего выделяется запах смерти. Хината даже не может дёргаться, так сильно вжата в стену. Он нависает над ней. Капля крови падает на её щёку, и так мокрую от слёз. Ей так страшно, что если бы не знала, что это последняя её эмоция в жизни, порадовалась бы.

— Подсматривать не хорошо, — цокая языком

(тем самым, которым слизывает кровь жертвы, как маленькая летучая мышка-вампир)

говорит тот, кто выглядит как обычный человек, но, очевидно, им не является.

Он втягивает носом воздух рядом с шеей Хинаты. Её слёзы текут нескончаемым потоком.

— На психоделиках, — усмехается существо, — с таких всегда потом весело.

Хината готова умереть от разрыва сердца, так сильно оно бьётся о грудную клетку. Дышать тяжело, значит, пару рёбер оно точно сломало. Это всё галлюцинация. Фальшивка.

— Можно увидеть всё, что угодно, — подсказывает ей голос, похожий на её собственный.

— Тогда посмотри в лицо своей смерти, — отвечает ей существо, похожее на человека. И его клыки впиваются в её шею.

Это не так больно, как она думала.

А потом и вовсе становится приятно. Тело становится легче. Оно парит. Но мозг кричит, что тело умирает. Сердце это всё ещё пугает. Оно качает кровь быстрее. Отдавая всю её, до последней капли, этому существу.

Но Хината думала, что больше не придётся делиться.

Всё размывается. Сознание уплывает. Последняя мысль едва успевает сформироваться.

Она гналась за чем-то. И это что-то, всю её короткую обременительную жизнь, гналось за ней. Пока, наконец-то, не догнало.

Хината считала, что это новая жизнь.

А оказалось, что это была смерть.

______

— Что ты делаешь? — Хидан отлипает от горла девки под психоделиками. Её тело опадает на пол, превращаясь в бескровный, лишённый жизни мешок с костями. Вампир облизывает клыки в попытке понять, что с ним не так. Он полностью игнорирует вопрос Дейдары. — Это было твоё правило — одна за вечер, — недовольно бурчит блондин-барабанщик.

— Да, знаю, — нехотя отвечает Хидан. — Но она нас видела, какой ещё был выход?

— Поделиться? — надувшись, уточняет Дей.

— Хм, считай, тебе повезло, — наконец, отвечает Хидан. — Странно, — он снова рассматривает мешок с костями, который когда-то был человеком. Её сердце всё ещё стучит, раз или два в минуту. Но это ненадолго. — Я был уверен, что она под чем-то весёлым.

— А? — Дейдара, как маленькая собачонка, Хидан понимает, что рад бы от него избавиться, но они с Сасори — его «дети», давнишние, воспитанные. Они нужны, если он хочет, а он хочет, занять место ебучего Учиха.

— Хуйня какая-то, — Хидан сплюнул кровь на пол. — Чувствую себя… мёртвым.

— Пора всё подчистить, пока никто не заметил, — сказал появившийся в коридоре Сасори. Он лишь осмотрел тело, но ничего не сказал. Хидан согласно кивнул. Он взвалил девку себе на плечо. Так, что её ноги неестественно вывернулись в другую сторону, а голова болталась, смотря в сторону коридора. Её затылок стучался о его спину. Длинные волосы качались из стороны в сторону. Лишь тряпичная кукла. Ничего больше.

Вторую Дейдара и Сасори несли вместе.

Вампирам было плевать на карьеру рок-звёзд, но такие личности всё чаще становились кумирами у юных девушек. Они были готовы ради них на всё. Таких было не сложно затащить за кулисы. И этот убогий клуб они выбрали не просто так. Прямо за задней дверью был небольшой обрыв, ведущий к илистому берегу бурной реки.

Хидан безучастно понаблюдал, как его вампиры раскачали тело рыжей девки и закинули его далеко в воды реки. Гарантий, что её найдут — нет, но это не важно. Они питались достаточным количеством юной крови, чтобы действующий Мастер города знал об их существовании. И чтобы это доставляло ему проблемы. Кого-то из девок находили, кого-то нет. Тело рыжей исчезло в темноте, хотя Хидан ещё долго мог видеть, как волны бьют её о подводные камни. Превращая лицо в кровавое месиво. Мелкие рыбёшки уже заглатывали куски свежей плоти. Он любил эти моменты, но сейчас было всё равно. Хидан словно стал… живым мертвецом. Вампиром. Которым был уже больше пяти веков. Голодным вампиром, который не испил крови живого. Он снова сплюнул кровь этой девки.

И бросил тело вниз. Оно скатилось по насыпи, затерявшись где-то в кустах, разросшихся в болотине по берегу реки. Хидан плюнул на неё, в последний раз.

— Тварь, блядь, — тихо выругался вампир. — Придётся выпить ещё кого-нибудь. Кого-нибудь живого, в таком состоянии я не протяну до следующей кормёжки.

Дейдара облизался. Сасори тоже не стал возражать.

______

Весь её мир ограничивался тишиной и темнотой. Было… как обычно.

Но потом что-то изменилось.

В её мире появился плеск воды.

А потом её будто выбросило на поверхность.

Руки заскребли по чему-то вязкому, тёплому, с резким запахом, который заполнил ноздри. Хината закашлялась, рот был таким же полным. На зубах скрипело. Она попыталась открыть глаза, но тьма никуда не делась. В глазах защипало, когда что-то вязкое попало в них.

Хината продолжала кашлять. Горло уже саднило, но что-то никак не могло выйти из неё. Руки затряслись, когда она попыталась приподняться. Она рухнула обратно. Запах земли. И воды. Она похлопала глазами, потёрла их пальцами. Это была грязь. Повсюду. Вся её жизнь стала лишь ощущением тёплой вязкой грязи.

Вторая попытка оказалась удачнее. Хината приподнялась. Подтянула колени, чтобы сесть хотя бы на них. Она зашлась в диком приступе кашля. Казалось, что вот-вот выхаркает свои лёгкие. Что-то поднималось, забивая горло, не давая вдохнуть. Хината наклонилась, выплёвывая сгустки чёрной земли. Она снова попыталась дышать, но к горлу подкатило что-то новое. Не земля. Что-то гладкое, солёное. Оно поднялось.

И вышло из неё огромным сгустком крови.

Хината захныкала, умоляя тело перестать. Но от вида кровавого сгустка стало только хуже. Её снова вырвало. Новым потоком крови. К грязным пятнам на белом платье прибавились кровавые.

Она снова опустилась головой на мокрую землю. Стало лучше, когда вся эта кровь покинула её тело.

Голова прояснилась.

Хината огляделась. Было всё так же темно. Ночь, но та же или новая — она не знала. Как и причины, почему оказалась здесь.

Тело хотело заплакать, Хината чувствовала подкатывающие слёзы, но влага так и не пролилась, не освободила её от мыслей о случившемся.

Её накрыли разрозненные воспоминания.

Конан. Член в её глотке. Умоляющий взгляд.

Распятая девушка с огнём в волосах. Те, кто странно целовал её.

Клыки.

Кровь.

Пустота в голове резко заполнилась сразу всем.

(меня убили)

— Я мертва, — прохрипела Хината. Но тело так болело, что поверить в это было очень сложно.

Её бросили здесь. Потому что думали, что она мертва. И она должна была умереть, но каким-то

(чудом)

образом осталась на этом свете.

Хината осмотрелась. Прислушалась. Наконец-то поняв, что всё ещё находится рядом с тем клубом, где была. Там снова играла музыка. Слышались голоса. Люди подпевали каверу на какую-то песню. Одна из тех, которую сочинили дьяволопоклонники.

Она заставила тело шевелиться. Сделаться снова твёрдым. Приказала ногам держать её. Но снова упала, как только попыталась подняться по насыпи. Приказала рукам подтягивать тело вверх. Хината вгрызалась пальцами в мягкий пологий склон, но ползла. Скатывалась, но ползла.

И была вознаграждена. Она выбралась. Ещё одно чудо.

Мыслить было сложно. Картинки того, что с ней случилось, мешали. Ясным оказалось только одно желание — пойти домой.

Хината не знала, сколько это заняло, но испытала что-то сакральное, когда заметила знакомые ворота. Она забыла про свой ужасный вид и то, сколько вообще не была здесь. Может лишь день, но может, прошла уже целая жизнь. Только сейчас заметила, что её обувь куда-то пропала, но ступни не чувствовали холода. Хината прошла мимо конюшни. Ничего ей не хотелось так же сильно, как просто снова стать собой. Смотреть за сестрой и Конохамару. Ненавидеть своё мёртвое нутро.

Кони заволновались. Словно почуяли приближение опасного зверя. Хината невольно оглянулась. Но в стекле одного из окон отражалась только она. С комьями грязи в волосах. С размазанной кровью на подбородке. Дикий взгляд. Бледная кожа. Никогда она ещё не казалась себе такой мёртвой.

Хината отвернулась от самой себя.

(нужно только помыться, вода смоет воспоминания о том, что случилось)

Грязные ноги оставили грязные следы на крыльце. Грязные пальцы — грязные отпечатки на дверной ручке. Она попросит за это прощение потом. Когда снова сможет с уверенностью сказать, что мёртвое у неё только нутро. Что тело её живо.

— Ох, что за, — Хината дёрнулась, ударяясь затылком в закрытую входную дверь. Она совсем не ожидала, что столкнётся с кем-то из них уже на пороге. Ханаби выглядела не менее напуганной её внешним видом. — Что за вид? Где ты была? Отец рвёт и мечет, — зашипела старшая сестра. Хината заметила, что она подавила в себе желание схватить её за руку. Как делала всегда, когда наказывала за что-то. Словно котёнка, которого нужно ткнуть носом.

— С кем ты разговариваешь? — послышался приторно умирающий голос матери. По звуку она лежала где-то в большой гостиной. Хината не успела сказать сестре, чтобы дала ей время хотя бы привести себя в порядок.

— Это Хината, — громко объявила Ханаби.

Не оставалось другого выбора кроме как пойти туда, где все увидят.

Мать лежала на диване с мокрой тряпкой на лбу. Настолько театральное положение, что Хината не успела подавить желание закатить глаза. Мать охала и вздыхала. Очевидно, не от вида младшей дочери, а от того, сколько грязных отпечатков Хината успела оставить по всему идеальному дому.

Тяжёлые шаги. И вот появляется Хиаши Хьюга.

— Где ты шлялась? — он едва ли повышает голос, но высокие потолки усиливают его, особенно в образовавшейся тишине. — Отвечай, мерзавка, — Хината кривится. Это не тот приём, которого она ожидала. Хиаши продолжает что-то грозно вещать. Хината не слушает. Просто не может сосредоточиться на звуке его голоса. Всё занимает что-то другое. Новое. Иное.

Это похоже на чувство. И на звук. Это трепещет где-то в глубине её тела, а потом поднимается. Хината старается прислушаться. К себе и этому новому звуку. Кажется, что это идёт от Хиаши. Она смотрит на него внимательнее. Он размахивает руками, так медленно. Его лицо красное от натуги. Вены на шее вздулись. И это так…

(красиво)

Хинату накрывает собственная тишина. В её мире не существует звуков. А потом медленно она впускает их. По очереди. Сначала стук сердца. Потом шум бегущей воды. Река, но не река. Хината смотрит внимательнее. И понимает.

Кровь.

Она слышит, как та бежит по венам её отца. Кровь ускоряется, пока его сердце стучит быстрее. Пока он краснеет от гнева. Жилка на шее бьётся, как маленькая пташка. Так призывно. Так желанно. К звуку прибавляется запах. Он заполняет всё её существо. Это лучше, чем корица.

Хината медленно запрокидывает голову. Волосы падают на спину. Грязь падет с них мелкими комками. Её язык медленно шарит во рту. Касается зубов, ведёт по ним. Пока не натыкается на что-то новое.

Клык.

Он растёт откуда-то из глубины десны. Хината слышит, как это происходит. Как рвётся плоть, поддаваясь.

Она снова встаёт прямо. И смотрит на отца. Какими-то новыми глазами.

Он больше не человек. А лишь мешок с кровью.

Такой желанной. Такой манящей.

Быстрее, чем она даёт команду телу, клыки оказываются в опасной близости от горла Хиаши. Хината запрыгнула на него, уперевшись босыми ногами чуть выше коленей. Обхватив голову руками. Он не успевает ничего понять. Никто не успевает. Хината широко раскрывает рот. И впивается клыками в клокочущую артерию.

Кровь резко впрыскивается в неё. Наполняя чем-то неясным. Только начинающимся формироваться. Она прикусывает сильнее, не понимает, как получить больше. Как забрать всё. Слишком сильно. Хината кусает и отрывает кусок плоти. Рвёт Хиаши горло. Вся эта прекрасная горячая кровь фонтаном бьёт во все стороны. Она падает на колени. Старается зачерпнуть её с пола. Но этого так мало.

Кто-то кричит. Это новый источник поющей для неё красной священной воды. Хината резко поворачивает голову. У человека от такого движения уже что-то сломалось бы, но она больше не человек. Хината бросается вперёд, где её мать, которая даже не пытается убежать. Только прикрывается руками и истошно вопит.

Хината рада, когда крик обрывается. Она пьёт дольше, но это слишком хорошо. Снова не рассчитала сил. Выплёвывает что-то на идеальные пол. Это маленький кусок плоти в форме сердечка. Тот язычок, который видно, когда заглядываешь зевающему человеку в рот. Хината недовольно хмурится, пока прекрасная горячая кровь сочится на пол. А она могла бы пить её.

Но где-то в доме есть ещё один источник. Ещё одно бешено стучащее сердце.

Хината облизывает руку. И идёт на этот звук. На этот запах.

Что-то внутри неё пытается напомнить, кто этот человек, на которого она охотится. Но это так далеко. Не сильнее голода.

Жажды.

Вот правильное слово.

Странно, но Ханаби прячется не в своей комнате, а в её. Хината находит сестру за кроватью. Она пятится, пока не упирается в стену.

— Н-нет, прошу тебя, Хината, это же я, — Хината замирает. Наклоняет голову. Смотрит на мешок с кровью. Что-то знакомое. Даже где-то родное. — Прошу, — она выставляет руки, будто это может защитить её от того, кем стала Хината. – Пожалуйста.

— Не стоит, — отвечает Хината. И набрасывается на сестру. Она пьёт её долго. Наконец-то наполняя своё обескровленное тело. Чужая кровь теперь растекается по её пустым венам. И когда тело сестры падает у её ног. Когда она уже не может вместить в себя больше. Жажда утихает. На её место приходит что-то другое.

Жизнь.

Хината позволяет этому накрыть себя с головой. Она даже не знала.

Как много всего скрывали эти люди.

Едва сдерживаемая ярость. От которой хочется всё разрушать. И Хината отдаётся этому. Она громит свои вещи. Ей мало. Она идёт дальше. Посуда и вазы превращаются в битое стекло. Картины — в ошмётки. Мебель — в щепки.

Тоска такая, что сердце воет. И Хината воет вместе с ним.

Никто Список Следущая страница