Вдох (1/2)

Было ли когда-то всё иначе? Да, было, когда он смотрел на парней как на друзей и даже не думал о том, чтобы с ними спать… и когда смотрел на взрослых мужчин взглядом совершенно безучастным, скучающим, отсутствующим. Это было время, когда он не думал о сексе как о чудо-таблетке на один (и то не всегда) оргазм, время, когда жизнь не была сладкой, но и не горькой. Это было время, когда он мечтал о будущем, о… возможностях, о которых лелеял не только мысли, но и способности. Он жутко не любил школу, но она давала ему надежды… а потом жизнь превратилась в ад и он забыл о том, как грезил о «сладком», забыл о том, что даже забыл это.

Пробуждение не было постепенным, оно просто в какой-то момент поставило перед фактом. Сюэ Ян поднял веки и только тогда понял, что проснулся. Снов он не видел, и пробуждение было больше похожим на «прийти в себя», нежели мягко выйти из состояния сна. Он обнаружил себя лежащим на боку, руки под подушкой, ноги вольно развалены. Что удивило его больше всего, он совершенно не чувствовал, чтобы кто-то был рядом с ним, но когда, собрав силы, привстал и повернулся, то понял… что всё-таки он не один. Рядом с ним, лежа на животе, но повернув голову к нему, лежал вчерашний парень, которого он удачно «снял» в клубе. Сюэ Ян приподнял его одеяло, и увидев, что тот был голым, бесстрастно улыбнулся.

«А говорил, «стесняюсь», — меланхолично рассуждал Сюэ Ян, — однако драл ты меня, приятель, с голодным порывом. Впрочем, я и сам не сдерживался…»

Кажется, время было раннее, во всяком случае солнце уже взошло. Использовав тот факт, что уже светло, Сюэ Ян, грудь и торс которого были обнажены, потому что он привстал, рассматривал эту привычную для себя картину одноразового любовника, упираясь распрямленными руками в кровать, держа их за спиной. Что ж, со вчерашней ночи этот тип мало изменился и остался таким, каким Сюэ Ян его при встрече и запомнил — белолицым и с удивительно нежным лицом, очерченным мягкими, притягивающими к себе чертами. Но вспоминая проведенную вместе ночь, Сюэ Ян лишь частично изменил свое мнение, потому что… каким бы хорошеньким кто-то из них ни был, а мужчина есть мужчина, и кто бы устоял, когда кто-то домогается тебя так откровенно и бесстыдно? Впрочем, этот пытался устоять, отталкивал, что-то бормотал. Сюэ Ян криво усмехнулся.

«Еще никто не смог устоять перед голой кожей, — горделиво подумал он, — а уж когда её не кусок от расстегнутой рубашки, а целое тело…»

Однако опустив взгляд и увидев свою «кожу», гордыня Сюэ Яна поутихла, а на глаза упала мрачная тень. «Хорошо, что было так пиздецки темно, — мрачно заметил он, — блять, как же я это всё ненавижу…»

Парень крепко спал, и в свете дня, еще и с учетом того, что он не проснулся, лицо его казалось просто невообразимо прекрасным. Мягкие черты, густые ресницы, белая кожа… было на что засмотреться и чем полюбоваться, что Сюэ Ян и делал. Не в его привычке было медлить с уходом, но, то ли кровать была слишком удобной, то ли он отдохнувшим, но вставать и куда-то идти совершенно не хотелось, и, пожалуй, если бы не срочный зов природы, который настиг его, едва он выпрямил тело, можно было оставаться в этой постели подольше.

— Твою мать… — поскольку его одежда так и осталась в ванной, он шлепал к ней абсолютно голым, придерживаясь за живот. — Что за…

Он заметил, что его тело не воняло и не было липким, а кожа не зудела. Значит, его обтерли и даже подтерли, потому что…

— Серьезно? — найдя наконец-то ванную он вместе с этим нашел и еще кое-что любопытное. — Пф-ха-ха, ой не могу…

Закрыв дверь и усевшись на унитаз, Сюэ Ян, всё еще подергиваясь от тихого хохота, скользнул пальцами в ложбинку между ягодиц и вытащил оттуда кусочек ватки, которой заткнули его задний проход.

— Подумаешь, — швырнув её в унитаз, лицо Сюэ Яна стало меланхолично-спокойным. — Я и так обкончал ему рот и простыни, так что ничего бы не изменилось, если бы я потек ночью. Он, наверное, просто побоялся меня чистить… или побрезговал. Но, спасибо, что это ватка, а не затычка покрупнее, типа пробки от вина или других предметов.

Мысленно же он отметил, что человек ему попался весьма хороший: он не только обтер его, смыв пот и жидкости, но еще и позаботился, чтобы человек рядом с ним остался чистым и внизу, хотя, скорее всего, просто пожалел спихнуть его на пол, чтобы простыни не залил. Из-за того, что всё попало внутрь, туалет был болезненным и тяжелым, Сюэ Ян неплохо так помучился, пока не вытолкнул всё лишнее и давящее. Он именно поэтому и не любил, когда спускали внутрь, потому что он не девушка, а его дырка — не вагина, само собой ничего не рассосется и так и будет болтаться внутри, выворачивая кишки как от приступа диареи. Спустив воду, но продолжая сидеть на унитазе, Сюэ Ян, немного вспотевший из-за перенесенной боли, молча опустил голову, думая о том, что сделал.

«Зачем? — уже более тяжело думал он. — Зачем я позволил ему… это так безответственно, придурок!»

Но дело было сделано, он получил свой секс и его логическое завершение. Что бы ни произошло дальше, оно тоже будет вполне логичным, но уже давно прошло время, когда его губили сожаления. То время прошло, исчерпало себя в ужасной боли, а сейчас он сам исчерпывает себя, бросившись в действия. Что, повалиться на пол и выть о том, как всё хреново? А оно и так хреново, и уже давно. Сколько раз, вместо того, чтобы просыпаться в «теплой домашней постели», он просыпался неизвестно где и неизвестно с кем, чувствуя ненависть к миру и себе, вообще к тому, что просыпался…

«О, и правда, — ехидно думал он, — какая же я конченая свинья. А как же мама с «папой», чьи надежды я гублю, «любимый» дядя, который ночей не досыпает, когда я так себя веду? А как же колледж, друзья, тихие семейные вечера? Да-да, я тот самый неблагодарный ублюдок, который не ценит того, что имеет…»

На глаза снова упала черная тень, сделав и без того темный взгляд просто удушающе черным. Закончив со своей утренней рутиной, Сюэ Ян нашел ковшик, чтобы не шуметь душем, подмылся на скорую руку, оделся и вышел из ванной, решив перед уходом заглянуть на кухню. Как бы странно ни было, но чувствовал он себя… хорошо. Хотелось есть, хотелось пить, а самое главное — хотелось жить. И это было хорошо, если твой день начинался с того, что ты хотел жить и всё в тебе к этому взывало: голод, жажда, даже ноющие мышцы. Походишь — и они разомнутся, боль пройдет. Да, хотелось жить, и потребности тела не были проигнорированы… в это утро.

— Вау, — бесстрастно протянул Сюэ Ян, открыв холодильник, — тут столько всего, что я даже не знаю, с чего начать.

Разумеется, говорил он с иронией, ибо ему еще не доводилось встречать холодильника пустее, чем у Сун Ланя, который хранил там только горчицу и «разогревайки». Здесь же не было даже воды, полки были пустыми, но, к удивлению, кристально чистыми. Нет, не от отсутствия еды, а просто выдраенными до блеска. Закрыв бесполезный аппарат, Сюэ Ян подошел к раковине и включил воду, присосавшись к плотной струйке и жадно глотая, поскольку его и правда мучила жажда, после чего, вытерев влажный рот рукой, пошел дальше, ступая по полу в черных носках. Он зашел в, вроде как, гостиную, в которой вчера творил всякое, и прислонившись плечом к дверному проему слегка нахмурился.

«Зачем тут стол? — осматривая вчерашнее «ложе», с которого всё началось, думал Сюэ Ян. — Перепланировку, что ли, делает, или мебель таскает?»

Хороший стол, всё же отметил он, на таком очень удобно полежать, раздвинув ноги. И спина не заболит, и поясницу не стрельнет. А то, бывает, есть такие кровати, от которых наутро чувствуешь себя восставшим из мертвых, что порой в гробу было бы удобнее, чем на них. Пошевелив пальцами на своих скрещенных руках, Сюэ Ян вышел в коридор и стал обуваться, когда вдруг заметил куртку того парня, лежавшую рядом с ключами. Он недолго думал, прежде чем засунул руку в первый карман, и, достав оттуда кошелек, открыл его кнопочную защелку.

— За всё надо платить… — едва слышно пробормотал он, вздернув брови. — Ого, какой улов. Так…

Кошелек был плотным от наличия купюр, и Сюэ Ян, недолго думая, взял всё, после чего положил кошелек на место и полез в другой карман, найдя там удостоверение личности.

— Ся-о Син-чэнь, — по слогам прочитал он, рассматривая фотографию. — Тьфу ты, даже на документах хорошо выглядит. О, а это что? Ого, ничего себе. А я думал, ты моего возраста, или даже младше.

Он и расстроился и развеселился, потому что тот же Сун Лань из-за своей угрюмости и показного недружелюбия выглядел старше своих лет, а что касается самого Сюэ Яна, то его молодость еще не увяла, да и когда ей было увядать — ему было всего девятнадцать, всего лишь…

— Прощай, — открыв дверь, Сюэ Ян вышел наружу, — больше мы никогда не увидимся снова.

Дверь закрылась, что не потревожило общую тишину в квартире. Спальня, где спал «пострадавший», так и была залита чуть мрачноватым светом, а тот, кто лежал на кровати, мирно и тихо дышал, всё еще видя глубокие сны… что было явлением для него необычайно редким.

***</p>

— Черт, — Сюэ Ян нахмурился, — я забыл в квартире свои очки, проклятие!

Это открытие застало его уже после того, как он вышел из дома, и с вопросом: «Ну и где же я нахожусь?» спустился к проезжей части с односторонним движением.

Судьба была горькой и забавной штукой, часто ведя за руку туда, где эту самую руку отпускала. Оставшись в одиночестве на каком-то безжизненном пустыре, человек порой тихо, а потом и крича спрашивал: «За что?!» Так далеко зайти… и в итоге потерять даже слепую надежду, даже крупицы веры. Кто сказал, что любовь и ненависть — не одно и то же? Это два лика одной и той же сущности. Когда любовь в мире, она проявляет себя доверчиво и нежно, лаской и желанием. Когда мир разрушают, особенно деяниями того, кого мы любили, сама любовь не исчезает. Дело в привязке, которую не разорвать даже силой воли, и утратив возможность проявлять себя искренне и доверчиво, любовь мрачнеет и заявляет о себе иным своим ликом — ненавистью. Тот, кто ненавидит, не является свободным от любви — он просто не способен отпустить. Он больше не может быть принятым, больше не может верить… но и отпустить не отпустит. И он будет проявлять зло и приносить боль, потому что не может разорвать связь чувств, не может сказать своему сердцу «отпусти», «обрети свободу». Вот почему эти привязки были так опасны в том мире, в котором царит ложь, предательство и измена.

Однажды Сун Лань сказал ему одно слово, которое ножом вонзилось в размягченное чувствами к нему сердце Сюэ Яна. Он сказал «терпи» в отношении той боли, которую доверил ему Сюэ Ян. И Сюэ Ян посчитал это тем предательством, которое разверзло между ними их самую большую пропасть. На тот момент таковым оно и было, потому что Сюэ Ян открылся ему, и хотя не видел себя со стороны, не понимал, в чем были его ошибки, а они были, но слова Сун Ланя вонзили нож прямиком ему в сердце, потому что слова Сун Ланя он посчитал предательством того, что и окружало Сюэ Яна, и того, что Сюэ Яну… он не был безразличен. Впрочем, прошло два года, а они, этих два сломленных человека, всё еще пересекаются, всё еще в конфликте, и раны в их сердцах всё еще слишком свежие, всё еще слишком живые. Ведь и Сун Лань был ранен, а потому знал, как зализывать раны… и только лишь, будучи слишком раздавленным, чтобы мочь нечто большее. Его сила была упряма даже в своем сломе, и всё, что он мог, это закрыть своим телом, подставляя свою спину под то, что могло бы обрушиться на человека, который был раздавлен настолько, что и вовсе не вставал.

Можно сказать, душа Сюэ Яна была в агонии, в то время как душа Сун Ланя была сожжена. И этого Сюэ Ян не понимал, или не хотел понимать; не имея сил разорвать привязку бросился в ненависть, и всё же… не отпустил окончательно.

Денег, которые он украл, хватило бы, чтобы хорошо жить целый месяц, и первым делом поев, Сюэ Ян насытил желудок, чувствуя, как вместе с теплой едой по телу растекается то тепло, которое можно получить, пожалуй, только в объятиях безусловной любви. Впрочем, не любовью единой, как и едой. Купив в одной лавке мятный чай, он впервые за последние дни улыбнулся, чувствуя, как мягкая улыбка растягивает его всё еще сухие, даже после еды, губы. Он отпил, и приятная мятная прохлада, смешавшись с жаром горячей воды, показалась ему целебным настоем, мягко омывшим его чуть сорванное тяжелыми хрипами и рыками горло. В этот момент, когда Сюэ Ян тихо улыбался, он был так очаровательно хорош, что даже та изможденная усталость, залегшая у него под глазами и делавшая его кожу почти бескровной, не смогла отнять этого очарования, этой тихой тоски, давно уже порожденной принятием своей участи и её последствий. Сюэ Ян… был изможден, но даже в этом он был красив. Такая печальная, но мирная красота, порожденная еще живым трепетом, еще живым сердцем, которое продолжает биться «вопреки». И этим «вопреки» был даже тот, кого не отпускали его мысли.

Мята не напомнила ему о Сун Лане, ибо хоть что-то в своей жизни Сюэ Ян хотел иметь, что не напоминало бы ему ни о чем, а просто… было с ним, не привязанное ни к чему. Словно молитва, к которой он иногда обращался, чтобы отдохнуть. Такой молитвой была для него чашка мятного чая, тепло и холод которого оживляли его обессиленную душу и успокаивали шум мыслей, порой не дающих ему уснуть. «Чем я есть для тебя? — думал Сюэ Ян. — И чем есть для меня ты? Ты знаешь, я многого тебе не скажу, и еще больше утаю. Ты ни о чем никогда не узнаешь, потому что я вижу, как и ты много от меня прячешь. Возможно, ты боишься, что я посмеюсь или унижу твои секреты… но как бы мне хотелось, каким же воскрешением это, должно быть, для меня стало, если бы ты вверил мне нечто большее, чем свою отстраненность, которую я не в силах пробить, потому что даже тело твое как щит, который я могу бить, но пробить…»

Усталость вдруг стала просто непреодолимой, и Сюэ Ян, держа в руке стаканчик с наполовину выпитым чаем, медленно поднял и откинул голову, глубоко дыша еще прохладным воздухом. Его тяжелые веки опустились, а губы приоткрылись, словно ожидая поцелуя. Он и рад бы, он бы отдался кому угодно, кто бы ни подошел, лишь бы его поцеловали… но он знал, что такого не будет, утешения ему не сыскать. И больнее всего было от того, что именно он ищет, а не его. А он бы так хотел… чтобы и его нашли, чтобы кто-то, кто «знал» бы, пришел и спас бы его даже от него самого. Потому что сам Сюэ Ян «не знал», а потому и обращал свои мысли к тому, кто «знал» бы. Не был ли человек так самоуверен, чтобы воображать, будто о себе самом у него есть представление? У него есть представление только о том себе, которым он себя считает. Тем же, кем он подлинно является, знает лишь тот, кто смотрит на него глазами полными любви, понимая, что и любовь могла родиться лишь там, где «знаешь», ведаешь, даже если не осознаешь. Это как если бы в душе хранилось какое-то воспоминание, забытое, но живое, и его бы вдруг пробудило что-то, что связано с ним. Ты не помнишь этого воспоминания, но слышишь, как тебя касается эхо чувств, пережитых в нем… вот так и рождается любовь, откликаясь на что-то, услышав и… узнав.

Сомкнув губы и опустив голову, Сюэ Ян поднял тяжелые веки. Пар от стаканчика становился слабее, чай остывал. Он тоже. Только-только душа приоткрыла сожженные пожарами боли чертоги, как вновь запахнула их, отчаянно скрывая от холодных ветров то, что еще осталось. И веяло от взгляда Сюэ Яна такой печалью, что, не скрой он её, вновь сомкнув веки, люди бы приняли его за человека, который в эту минуту узнал, что потерял всё…

Долго пришлось Сюэ Яну повозиться, прежде чем он понял в какой части города находится и найти верную ветку метро, которая привезла бы его, куда нужно. Спустя около двух часов он вышел на своей станции, и, стуча обувью по плитам, поднялся из подземки, выйдя как раз там, где и рассчитывал. Он сразу увидел магазин, давно ставший его последними чистыми грезами среди всего того дерьма, которое он пережил и продолжает переживать. Он зашел в него, открыв деревянную дверь с колокольчиком, и, тихо закрыв её, медленно пошел вглубь зала. Картины, висящие на стенах, всегда были для него порталами в другой мир, и он мог смотреть на них часами, упиваясь роскошью оттенков и гармонией изображений, даже если то были лишь абстрактные узоры. Но, как бы не манило «пропасть» в иных мирах прямо сейчас, он понимал, что… не сегодня. Взяв на полке несколько тюбиков он подошел к кассе, где ему улыбнулся довольно пожилой человек.

— Что, А-Ян, — он посмотрел на тюбики, — снова пополняешь запасы?

— Приходится, — и себе улыбнулся Сюэ Ян.

— В этот раз красная… и черная, — продавец выписал чек и отсчитал сдачу. Это был один из немногих магазинов, где не было электронного терминала. — Задумал что-то мрачное?

— Скорее уж темное, — Сюэ Ян забрал краски, положив их в карман куртки. — Спасибо.

Продавец тепло и с жалостью смотрел на него. Он не мог делать вид, что не видит его избитого лица, хоть и не критично, но всё же было видно, что Сюэ Яна кто-то безжалостно ударил. И еще… он знал об этом юноше чуть больше, из-за чего чувствовал боль.

— Возьми, — он вытащил из-под прилавка какой-то бумажный пакет и отдал его юноше. Тот недоуменно поднял брови, но пакет взял. — Это… сладости, мандарины и печенье. Бери-бери, не отказывай. У меня еще есть.

Сюэ Ян улыбнулся более ярко, на что продавец вторил ему своей теплой улыбкой. Они попрощались без слов, и без тех же слов Сюэ Ян поблагодарил его. Они провели беседу глазами, обменявшись теплом и чистотой своих чувств.

Держа пакет в руке, Сюэ Ян вышел на улицу, ведущую вверх, и спустя минут двадцать, поскольку шел медленно, наконец-то добрался до своего дома. Он с большой неохотой подходил к одноэтажному дому с небольшим двориком, и еще более мрачным войдя внутрь спрятал пакет под куртку, разувшись и пойдя на кухню.

— О, — мерзкий, такой ненавидимый им голос достиг его слуха в тот момент, когда он открыл холодильник. — А ты чего туда суешься? Ты разве что-то туда положил, чтобы потом брать?

Сюэ Ян сжал губы, и лицо его приняло раздражительное и презрительное выражение. В холодильнике почти ничего не было, кроме каких-то соусов и пожухших овощей, однако Сюэ Ян с таким грохотом закрыл этот холодильник, что баночки внутри издали сердитый звяк.

— Постучи мне еще! — взъелся на него повысившийся в тоне голос, источающий грубость и такое же презрение. — Шлялся не пойми где два дня, а теперь приперся как ни в чем не бывало. Мать со свету сживешь своими гульками, на которых не пойми что вытворяешь, приползая побитым и пропахшим ротой солдат.

Сюэ Ян молчал, уже успев развернуться и пойти в другую часть дома.

— Шлюха! — громко и язвительно бросили ему вслед. — И только попробуй мыться в общей ванной, заставлю языком всё вычищать, и хлоркой!

— Заткни пасть! — с ненавистью взорвался Сюэ Ян и хлопнул дверью, зайдя в свою комнату.

— Что ты сказал?! — послышался вопль из коридора. — Я тебе сейчас!..

— Прекрати, — не слишком убедительно осадил его другой голос, скорее лениво, просто препятствуя шуму.

— Ты слышал, что он мне сказал?!

— Тебя сильно ебет, что он там говорит?

— Это неуважение! Я должен задать ему хороший урок, иначе на шею сядет.

— Я тебе серьезно говорю, не шуми, а то и я тебе урок преподам.

— Пусти меня! Я преподам ему такой урок уважения, что этот щенок надолго запомнит.

Заткнись!

Замок на его двери был давно сломан, поэтому только и оставалось, что подпереть ручку тяжелым дубовым креслом, которое когда-то было притащено им с помойки, наверное, именно для этой цели. Подпирая спиной дверь, Сюэ Ян чувствовал, как всё внутри него закипает настолько, что он буквально горит. В груди тяжело болело, голова наливалась расплавленным свинцом. И дышать… хотя бы вдох посвободней сделать сжимало ему легкие и кололо то в костях, то где-то глубже. Он был разъярен, накален, и так устал от этих чувств, что уже попросту был в их плену, и когда они накидывались на него, уже не мог сопротивляться. В его воображении он словно тонул в черном вязком источнике, и в дополнение к этой тьме что-то его еще и связывало, вгрызалось в кожу и сжимало, стягивало. И не оставалось ничего другого, кроме как идти камнем на дно, потому что сопротивление лишь усиливало эмоции. Страх и отчаяние не парализовали, а словно шире открывали глаза, и страшно, страшно было осознавать, что с тобой происходит. Поэтому он просто почти молча тонул, дожидаясь, пока не достигнет дна.

Однако оно всё не наступало, это дно. Может быть потому, что он всё ещё жив? Сюэ Ян не знал.

Дыхание постепенно выравнивалось, колющие от притока бессильных слез глаза нещадно щипало. Сюэ Ян закусил губу, и не сошедшая с уголков век влага так и осталась дрожать в его глазах. Сумев найти в себе силы, он отошел от двери, бросил пакет на кровать и снял куртку, положив её у изголовья, после чего сел на другой стороне, возле окна.

Комната у него была небольшая, но аккуратная, стены с обоями, мебель… правда был комод с зеркалом, женский, который почему-то странно шел к общему интерьеру. Но зеркало… было завешено, а сам комод был пустой. Когда-то, когда этот комод стоял в другой квартире, он был наполнен косметикой и цветами, в которых Сюэ Ян часто находил себе развлечение. Он любил всё достать, разложить на ковре по своему вкусу, всё потрогать, всё изучить, а потом положить обратно, как оно и было. И комод этот ему очень нравился… как и лицо, отражение которого он так часто наблюдал в чистом зеркале. Но сейчас этот комод стоял здесь и был пустым, а внизу были ушибы, словно от ударов ногами. Но эти удары принадлежали не ему, и совсем не от ног они были.

Сюэ Ян инстинктивно потянулся рукой к шраму на голове, из которого уже были сняты нити, но поскольку это была кожа головы, годы пройдут, прежде чем рубец спадет до ровного состояния. Этот шрам он получил, когда его приложили головой по этому комоду. Крови тогда было… а потом ему «порекомендовали» сказать, что это он сам. Ну да, сам… и кричал от заливающей его крови он тоже сам, и плакал сам, и дрожал на кушетке тоже сам, чувствуя, как изогнутая игла протыкает кожу, а нить прошивает плоть. Да, сам… всё сам.

Сюэ Ян не знал, сколько он так просидел, когда в дверь тихонько постучали. Он едва развернулся, услышав этот стук, потому что знал, чей он. Но всё же встал, отодвинул кресло и открыл дверь.

— Привет, — лицо, которое он увидел, было бледным и изможденным, — А-Ян. Проснулся?

Сюэ Ян молча смотрел в устремленные на себя уставшие глаза. На лице его не отразилось ни одной эмоции.

— Да… мама, — тихо ответил он и подвинулся, давая ей войти.

Улыбка женщины была тихой, но уголки губ даже так казались опущенными, из-за чего все её улыбки казались донельзя грустными. И Сюэ Ян, порой ловя свое отражение в зеркале, понимал, что у него будет точно так же, и уже не потому, что они были очень похожи. Просто… не было причин улыбаться.

Вернувшись к кровати, Сюэ Ян снова сел на неё, а женщина, которая вошла к нему, немного постояла сзади. Сюэ Ян ничего не говорил и просто смотрел в окно, делая вид, что не видит черных кругов под её глазами, а она в свою очередь делала вид, что не видит следов на его лице. Оба почти синхронно вздохнули, очевидно, потерявшись в одних и тех же мыслях.