Часть 3 (1/2)

То, как Пауль сказал это, тончайшая прослойка из иронии, за которой он теперь был так близко… То, сколько он сказал одними глазами, минуя слова, было и болезненно, и заставляло сжиматься что-то внутри. Рихард не мог объяснить это чувство на странной грани между раскаянием, нежностью, робостью и жаждой. Но это была острая грань, и, балансируя на ней, он лишь ощущал, как перехватывает дыхание. Странные события имели странный эффект: как будто боль, которую они причинили друг другу, а вместе с ней, взаимное прощение, отдалили и сблизили их одновременно. Рихард таял в этом единении душ и — впервые за многие годы — почему-то боялся прикоснуться к нему. Пауль, сидящий рядом с ним сейчас, был долгожданным, оглушающе реальным и оттого особенно бесценным и хрупким, как желанная иллюзия. Я ничем не заслужил тебя — крутились слова в голове, — и всё-таки, ты здесь, ты мой! Мучительно, захватывающе, до оголённых нервов, неуловимое и до боли узнаваемое, как шлейф любимых духов, чувство. Когда Рихард понял, что это было, простота этого вывода чуть не разрушила всю магию.

Это просто был второй шанс для Рихарда. Это был ещё один неожиданный шанс для них обоих. Не сломать, с тысячной попытки. Просто любить, без недомолвок, странных игр, состязаний в независимости. Просто любить этого человека, к которому, чем больше Рихард отталкивал его от себя, тем сильнее влекло.

То, как непринужденно и стремительно они только что окончательно простили друг другу абсолютно всё, было большей близостью, чем что-либо ещё. Чем секс, который с ним был выражением всего этого.

К волнению примешивалась тонкая, скрытная чувственная нота, не желая умолкать и заставляя сердце замирать перед тем, как пуститься галопом.

Пауль говорил всё это время без умолку, и Рихард даже отвечал к месту, но концентрироваться было всё сложнее. Он вспомнил прошлую ночь, и ему снова невыносимо захотелось вызволить Пауля из плена его травмы, быть для него терапией, анестетиком, тренажёром, безопасным убежищем, чем угодно, только бы это подействовало.

Тогда он и сам придет в себя. Тогда их общее тяжёлое наваждение пройдет.

Рихард придвинулся, трогая его колено своим и нестерпимо желая ощутить сквозь одежду его тепло на прохладном ночном воздухе. Склонившись, коснулся лицом его плеча, и пушистая шерсть свитера легко пощекотала его нос. Он закрыл глаза, медленно вдыхая его запах. Пауль привычно обнял его за плечи и скользнул рукой на его пояс. Таким естественным, полным спокойной заботы движением, и не догадываясь, что творилось с Рихардом прямо сейчас.

Может быть, завтрашняя авантюра действительно была сейчас самым необходимым для них обоих.

Погладив скулу Пауля большим пальцем, Рихард мягко повернул к себе его лицо, тронул губами его губы и задержался, ожидая реакции. Пауль всегда был единственным, кто вызывал в нем эту нерешительность и, несомненно, знал об этом. Пауль помедлил немного, не спеша отвечать на поцелуй и только размеренно, будто машинально, поглаживал его спину сквозь тонкий лонгслив. Но в следующую секунду, его теплая сухая ладонь ловко забралась Рихарду под одежду, ложась уверенной тяжестью, мягко сжимая и заставляя прижаться плотнее, и Пауль закрыл глаза, стремительным порывом углубляя поцелуй, засасывая и не желая выпускать его губы. Рихард следовал за движением пальцев, обнимавших его шею и чувствовал тепло его второй руки, крепко державшей его за пояс. Когда эта рука без долгих прелюдий двинулась по его пояснице вниз, легко преодолевая мягкие резинки, Рихард нетерпеливо потянул наверх его свитер и майку. Им пришлось на секунду прервать поцелуй, снимая мгновенно наэлектризовавшийся свитер, чтобы через секунду слиться снова и дальше узнавать, сквозь горячую влагу и лёгкую боль неосторожных укусов, вкус и тысячи оттенков ощущений, которыми невозможно было насытиться.

Лонгслив Рихарда полетел на соседний шезлонг следом за свитером и майкой Пауля. Первые касания голой кожей были похожи на сухое, шелковистое трение, в котором рождался и разгорался нежный, обволакивающий огонь. Они торопливо и неловко развернулись, и Рихард оказался верхом на шезлонге, на коленях у Пауля. Он за плечи подтолкнул его назад, укладывая навзничь на приподнятую под углом спинку, а сам сполз пониже, устраиваясь удобнее, продолжая целовать и наслаждаясь лёгкой колкостью его, уже начинавшей проступать, однодневной щетины. Рихард знал, что Паулю известны, все до единой, те детали, которые особенно сводили его с ума и которыми Рихард любил упиваться неспеша, растягивая момент перед броском в обоюдное ненасытное безумие. Странным образом, для Рихарда, Пауль был единственным, чье тело не нисколько не теряло со временем своей притягательности. И Пауль знал, что, когда Рихард говорил что-то вроде «ты мой один сплошной фетиш», он говорил правду.

Рихарда еще больше заводило то, как Пауль следил сейчас за каждым его движением. В этом было столько доверия и, вместе с тем, страстного предвкушения, что Рихарду хотелось ещё и ещё продлевать момент, давая ему время прочувствовать его желание всем телом и взвинтиться до белого каления от нетерпения.