Глава IX: Будни, ч.2 (2/2)

Что ей оставалось делать? Только снова бежать.

***</p>

На следующее утро в Большом зале первым делом Гермиона вытащила из своей сумки злосчастного зайца и поставила его на стол, прямо перед Валей, девочка полезла обниматься и всё причитала «спасибо, спасибо, спасибо». Гермиона чуть опешила от такой, но в ответ обняла мелкую, слова Дамблдора передавать не стала. Пусть подавится.

Вчера вечером она не успела отдать игрушку, девочки уже ушли спать, а Гермиона до поздней ночи сидела в гостиной своего нового факультета и решала домашнее

задание. Мозг вскипал от построения диаграмм и постоянных математических уравнений, которых нужно было делать по пять штук на один пример, а примеров таких — шесть. Какую-то часть она оставила на утро, чтобы решить всё на завтраке, собственно, чем и хотела заняться, когда в руки приземлился самодельный журавлик. Через пару секунд Гермиона уже читала:

Ты вчера так резко ушла. Прости, если чем то обидел. </p>

Мир?</p>

Пришлось перечитать несколько раз. Почерк был… необычным, ещё, кажется, это не первый вариант записки. Интересно, конечно. Антонин думает, что она злится на него? Конечно, подписи не было, но итак понятно, кто это прислал.

О, Мерлин, он наверняка думает, что Гермиона одна из тех самых обидчивых девушек, или… всё тело прошиб разряд тока и Гермиона вздрогнула, чёрная клякса капнула на пергамент. Всё переписывать. Заново. Она забыла убрать перо из рук, когда разворачивала записку.

— И тебе доброе утро, Антонин. — вышло немного резко.

— Прости, не хотел тебя напугать. — Долохов убрал свою руку с плеча девушки и попросил рядом сидящую девчонку подвинуться.

— Я смотрю, русские змеи стали часто посещать тех, кто их жрёт? Долохов, имей совесть, твой стол в другой стороне.

— О, я на минутку, моя орлица. — Долохов сел. — Утро, мелкие. — непонятно, то ли он обращался к девочкам, то ли к девочкам и самой Гермионе.

Ханна, которая препиралась со слизеринцем возмущённо открыла рот, но тут же его закрыла и отвернулась, что-то активно шепча своей подруге. Гермионе было всё

равно. Она не выспалась, ей ещё нужно было закончить построение диаграмм, и не важно, что занятие состоится только через неделю. Всё должно быть сделано

заранее. Но тут… решил влезть Долохов. А она же на него совершенно не злилась. Ну может, только сейчас. Но сегодня утром Гермиону злило всё. И по неизвестной причине.

— Хэй, ты чего, встала не с той ноги? Э-эй, Гермиона, Ау…

— Что?

— С тобой всё хорошо?.. Ну, я имел ввиду, ты не в настроении, что-то случилось?

— Что… о, нет… просто… я не выспалась. Нам задали так много по нумерологии, что мне, кажется, уже снятся эти числа и графики.

— Ты делаешь всё заранее?

— Да, а ты нет? — Гермиона пододвинула к себе ближе конспект, мысленно кляня все, на чём стоит свет. Перья она покупала в самый последний момент, и просто не обратила внимания, что туши «антиклякс» ещё не изобрели в этом времени. Она просто покупала знакомые ей перья и чернила, стараясь сгрести всё, что видела на полках магазина. И вот, теперь это обрекло её… на переписывание.

— Нет, я обычно прошу у Саши. — Долохов заинтересованно наблюдал за тем, что делает когтевранка.

— Алекса?

— Да… кхм, знаешь, я тут подумал, Распределяющая Шляпа не ошиблась.

— Пофему? — Гермиона почти не отвлекалась, методично переписывая и перерисовывая графики одной рукой, а другой — запихнула себе в рот печенье, надо же завтракать, правильно?

— Стремишься к знаниям, перфекционистка, на нашем сдвоенном занятии у профессора Трэверс только ты одна подняла руку… эм… раз пятнадцать? И я уверен, что все пятнадцать раз прозвучал бы правильный ответ.

— Она меня игнорирует! — Гермиона тут же вспыхнула, услышав про профессоршу Сколастику Трэверс, повернулась корпусом к Антонину и продолжала свою речь, заполненную эмоциями. — Я уже говорила, что мне нравится арифмантика, и я её знаю, но Трэверс просто не даёт мне ответить, понимаешь?! Почему ты улыбаешься?

Антонин Долохов наклонился чуть ближе, чтобы следующую фразу смогла расслышать только она:

— Просто ты такая милая, когда злишься. — а затем, всё так же невинно и широко улыбаясь, отстранился.

Невыносим, как же он, Мерлин, невыносим! И прям вообще не умеет делать комплименты!

Гермиона заливалась краской, сама того не желая, её уши горели, краснели, и просто старались теперь уловить каждое слово Антонина, а парень решил сменить тему:

— Я уверен, что она видит твои старания, Гермиона.

Нет, эта глупая женщина ничего не видит дальше своего глупого, утонченного и напудренного вейловского носа.

— Может она просто даёт шанс другим проявить себя?

— Мне через пятнадцать минут нужно быть на Истории Магии, прости.

— Опять сбегаешь? — без укола и упрёка проговорил Антонин, но Гермиона чувствовала это именно так. Как обвинение. Даже если сам парень не вкладывал этот смысл в свои слова.

— Прости, Антонин.

***</p>

— Она тебе нравится? — спросила маленькая белокурая девочка с двумя косичками, почти бесхитростно своего брата, пока он провожал двух девочек до нужного кабинета.

— Кто?

— Гермиона хорошая, — в разговор вклинилась Алиса.

— И добрая!

— И умная!

Девочки говорили на перебой (больше всего Алиса), описывая все добродетели их новой взрослой знакомой.

— Так, цыц! Валя, прекрати сейчас же! - Антонин сам не заметил, как перешёл на русский. — Алисия, Валентина, мой любовный интерес не должен интересовать вас, понятно?

— Что он только что сейчас сказал? — Алиса непонимающе уставилась на свою маленькую подругу, ожидая перевода.

— У него такое быва-а-ает, — философски заметила Валя. — Он как-то использовал буквальный перевод русского фразеологического выражения, пока говорил на английском.

На самом деле, Валя была права, он довольно часто это делает, потому что он каким-то образом совершенно забывает, какой фразеологизм принадлежит какому языку. Обычно проходит минута, во время которой все смотрят на него в растерянной тишине, после чего он говорит: «А… должно быть это было русское…»

— Ну, так а что он сказал то?

— Ну-у, мы не должны спрашивать его о Гермионе.

— А-а, — разочарованно протянула в ответ девочка. — Ну, ладно… А о ком-нибудь другом можно? — и тут же приободрилась, лелея надежду пообсуждать кого-нибудь ещё. Хотя, Гермиона, конечно, казалась наиболее приемлемым вариантом.

— Вы обе невыносимы, честно слово! — Антонин только по лицу рукой себя не ударил. — Всё, мы на месте! Надеюсь, на следующее занятие вы доберётесь самостоятельно… И где вообще вашу старосту носит?

Последний вопрос был задан в пустоту коридора.