Последний уголёк надежды беспощадно потух. (1/2)
Из маленькой, едва заметной искорки протеста разгорается пожар. Голодное пламя поглощает всё живое на своём пути и оставляет после себя голую землю. Но даже самый яростный огонь рано или поздно затухает, исчезает без следа. Со временем его следы скроет свежая растительность: трава, цветы, упавшие с оставшихся деревьев листья. Только…то, что сгорело, уже никогда не вернётся.
Когда сильный человек бьёт слабого, у второго нет никаких шансов спастись самостоятельно. И это не мешает ему бороться…сначала. Он отчаянно отбивается, после закрывает голову руками, а ещё немного погодя смиренно лежит и ни о чём не думает. У него больше нет сил, последний уголёк надежды беспощадно потух. Наконец, обидчику надоедает издеваться над безвольной грудой костей и мяса, плевок — последний акт унижения, и его фигура растворяется за горизонтом. Тело не болит, его вообще будто нет, и тебя самого тоже нет. Пустота, которую не заполняет даже беспросветный чёрный цвет. Ты лежишь, смотришь, как одинокие снежинки кружатся в воздухе, медленно опускаются вниз, на лицо, волосы, одежду, и что-то горячее вместе с ними щекочет холодные щёки. Пытаешься пошевелиться, и понимаешь, что не можешь, конечности будто весом в тонну. Что делать? Умереть прямо здесь и сейчас, наедине с собой и природой?
— Вставай, звёздочка, — тёплые руки нежно дотрагиваются до тебя, ты видишь это, но совсем не чувствуешь. — В этого идиота прямо-таки бес вселился!
— Я заслужила, — эти слова словно сами по себе сорвались с языка, а я лишь слушала и думала «что за труп подаёт признаки жизни».
— Чего-чего? Совсем у тебя крыша поехала? Ви вроде и умер, а такое чувство, что вот он, передо мной. Напился и на ногах еле держится, а мне в очередной раз тащить его до дома.
— Оставь меня здесь, не хочу я ничего.
— Хо-о-очешь, моя дорогая, ещё как хочешь! Сейчас я тебя на руки возьму, прижму к себе, ты согреешься, поплачешь, да будешь как новенькая, обещаю.
— Нет меня старой, и новой тоже нет, никого нет.
— Да понял я, понял.
Эрик сделал так, как и обещал — поднял и прижал к груди, отнёс домой, в тёплую кровать…но всё же, не такую тёплую, как его объятия. Чёрт знает, сколько времени я вот так провалялась, но точно знаю, что всё это время он был рядом. Вытер мне лицо мокрой тряпочкой, расчесал волосы, переодел в пижаму и сидел, гладил по голове, пел колыбельные.
— Ничего, звёздочка, кто же знал, что такое возможно. Урод он, вот и всё. А ты маленькая и миленькая девочка, с которой так обращаться совершенно недопустимо! Если бы я только мог защитить тебя…но я всего лишь призрак, э...твоего подсознания.
— Эрик, у меня такое чувство, будто я умерла и нахожусь в какой-то параллельной вселенной. И всё вокруг словно проекция…скажи, пожалуйста, я действительно ещё жива?
— Конечно жива, ты ведь видишь меня? А теперь вспомни, что я говорил тебе. Не будет тебя — не будет меня.
— Помню…
— Быть может, тебе стоит рассказать об этом…ну, знаешь, кому-то настоящему?
— Ничего и никому я не скажу, да и некому мне, ты ведь сам прекрасно понимаешь.
— Извини, звёздочка. Принести тебе чего-нибудь поесть? Ты голодная?
— Я боюсь, что ты скроешься за дверью и больше никогда не появишься, — и тут плотину, сдерживающую океан из моих слёз, прорвало. Это крик, от которого рвётся плоть, и который никто кроме тебя не слышит. Твоё тело умирает, клеточка за клеточкой, но никто не видит этого. И с каждой умершей клеточкой уносится куда-то далеко и безвозвратно всё, что было дорого: воспоминания, люди, эмоции, чувства, ты. Вот, что скрыто за той самой линией невозврата.
И снова я оказалась в этих крепких объятиях, вновь почувствовала руки на спине, которые тихонько гладили меня. Это успокоило меня, но лишь на миг. Осознание собственной ничтожности пронзило насквозь, фатально. Кровь хлынула алым фонтаном из раны в моей груди, а после внутренние органы посыпались засохшими цветами. Но этот оглушающий крик отчаяния не изгнать ничем, я слышу его постоянно.
— Я должна убить себя, я так больше не могу. Каждый раз, стоит только моей жизни наладиться, как на тебе! Она хлестает меня по щекам, кричит «эй, ты, очнись, поешь дерьма, свежая порция»! Не хочу, не хочу больше быть наивной и глупой дурой, которая с блестящими глазками хватает этот дерьмовый кекс и ест, совершенно не понимая, в чём подвох. Радость…да, она есть, наверное. Я чувствовала её рядом с тобой, Эрик. Вот только даже это было всего лишь насмешкой судьбы надо мной! Она слышала, как моё сердце вдруг начало биться чаще, как на лице появилась улыбка, и смеялась! Боже мой, как же она хохотала, до боли в животе, до крика, до слёз! И потом придавила, как букашку. Схватила и растёрла двумя пальцами. Вот такая я маленькая, безвольная букашка в её лапах. И даже сейчас, когда я убью себя, для неё это будет не более, чем потеха.
— Если ты убьёшь себя, то и я умру. Ты хочешь, чтобы я умер? Ты желаешь мне смерти? После всего, что мы пережили вдвоём?
— Что за глупые манипуляции? Вот видишь, моё подсознание ни на что больше не способно, даже обмануть оно никого не может! Или переубедить в чём-то. Ты такое же ничтожество, как и я! Потому что ты и есть я! А раз мне не жаль себя, то с чего мне жалеть тебя? Ты урод, никчёмное создание, паразит, отравляющий моё существование. Исчезни, пока я не задушила тебя!