Вопрос 2 (2/2)
Вереница желающих проститься с Орлеандо, ожидающая своей очереди в приёмной перед покоями, где лежало его тело, не была слишком большой. Семья князя, несмотря на наличие множества старших сестёр, была небольшой; куда больше у Орлеандо было друзей, которым было позволено разделить с другом торжественное, хоть и печальное мгновение смерти. Таков был обычай, и весь второй день траурной церемонии был посвящён этим прощаниям.
Во время них было всё: и слёзы, и грустные улыбки, и тихие слова поддержки друг другу. Демонстрировать горе и печаль никому не было зазорно, и слёзы катились по щекам мужчин так же, как и по щекам женщин. Потеря — это всегда боль, и саламандры относились к ней как к неизбежной данности, принимая и позволяя себе скорбеть, не видя в этом ничего зазорного. Закаляя в этой боли собственный дух, как металл в огне, и готовя себя к самому тяжёлому — третьему — дню этой долгой церемонии.
Это всегда был самый ответственный и эмоциональный день. Семья и друзья ещё до рассвета, который хоть не был виден внутри вулкана, но прекрасно ощущался саламандрами внутренним чутьём, спустились на самый нижний ярус города прямо к берегам кипящей лавы. Не смея касаться её никакой частью тела, они долго молили Вулкана-Отца о том, чтобы он принял в свою свиту своего доблестного сына, убеждая божество в благородстве и доблести умершего князя.
Когда молитва была завершена, они готовы были вернуться в резиденцию, дабы забрать оттуда тело, однако вдруг Маинали замешкалась. Сжав руки в кулаках, она долгим напряжённым взглядом вглядывалась в озеро магмы, а после сделала решительный шаг вперёд, окуная ступню в тягучую раскалённую священную лаву.
— Пути назад не будет, сестра, — наблюдая за ней, Говард слегка прищурился. — Если ты нарушишь клятву, Отец-Вулкан не простит тебя.
— О, наш Вечный Отец! — игнорируя слова брата, громко произнесла девушка, опуская в магму обе ладони, отдавая себя во власть божества. — Пред тобой я, Маинали, клянусь, что отомщу за тебя, дядя. Отомщу предателям, презревшим законы всего нашего народа. И да не будет мне покоя до тех пор, пока они живы. Чего бы мне это ни стоило, клянусь, я отомщу им! Даже если после этого ты заберёшь меня к себе, Отец Вулкан, и наша встреча с тобой, дядя, состоится так скоро, — в её жёлтых глазах, в которых отражалось магматическое озеро, неугасимым огнём пылала несломимая решительность, и Говард тихо хмыкнул, с гордостью во взгляде наблюдая за сестрой, выходящей из лавы на сушу.
Самая сильная, нерушимая и священная клятва была отдана. Теперь оставалось закончить начатое и подарить духу князя заслуженный покой.
Погребальное шествие по традиции было скромным. Начиналось оно от дверей дома умершего; начиналось оно в сопровождении родственников и близких друзей. Говард, Маинали и ещё двое ближайших друзей из семьи пронесли тело князя, который, казалось, просто крепко спал, на специальных носилках вокруг княжеской резиденции семь раз, по разу за каждую жизнь саламандра, а после пошли по всему городу, подходя к каждому дому, сообщая их жителям печальное известие и приглашая присоединиться, помогая нести эту скорбную весть в остальные дома.
Ни одна саламандра, ребёнок или взрослый, никогда не отказывалась, присоединяясь к шествию, отчего к магматическому озеру, на самый нижний ярус города, сходились действительно все его жители. В этот раз, как и во все предыдущие и последующие, они обступили озеро по всему берегу так, чтобы все видели, как вошедшие в него по колено носильщики опускают носилки на поверхность, а затем синхронными движениями топят их вместе с телом, свершая погребение и предавая тело огню, из которого саламандры некогда впервые вышли и в который всегда возвращаются.
После того, как обряд погребения был совершён, все ещё какое-то время стояли, закрыв глаза, в гробовой тишине, нарушаемой лишь треском огненных пузырей. Это делалось для того, чтобы не смущать освободившийся от оков тела дух, который наконец-то встречается с божеством.
Постояв какое-то время и подождав, пока дух князя и Вулкана-Отца встретятся и пройдут в его чертоги, саламандры открыли глаза и, угнетённые, начали медленно расходиться по домам, дабы облачиться в траур и наедине скорбеть о потере любимого всеми князя.
Четвёртый день, день Священного Молчания, и был днём этой скорби и квинтэссенцией боли каждого саламандра, пережившего потерю. Лишь по его истечению жизнь медленно возвращалась в своё привычное русло, а скорбь отступала, оставляя по себе лишь одно тяжкое бремя — память, которую было не усмирить ни одним ритуалом.