Часть 5 (1/2)

Как назло первым был урок истории, а историк давно невзлюбил Ван Ибо и хотел его оставить на второй год за неуспеваемость.

— Слишком дерзкий, слишком своевольный, всегда идёт наперекор, на уроках чёрт-те что делает, — часто возмущался толстяк в учительской, и многие, соглашаясь, кивали. — Чо Сынёна подбивает гадости вытворять. Надо бы прекратить эту дружбу, поговорить с родителями Сынёна, чтобы повлияли.

— Да, да, — гудел хор голосов в ответ.

А в подтверждение его слов, недавно сказанных коллегам, Ван Ибо и Чо Сынён снова завалились без стука посреди урока.

— Куда? — срываясь на фальцет, завопил историк, — Кто разрешал? Вы спросили? — он пыхтел, как паровоз, задыхаясь от возмущения. Ван Ибо скривился в усмешке:

— Можно? — промычал он, безразлично рассматривая разъярённого мужчину.

— Нет! Через кабинет директора! — выпучив маленькие заплывшие глазки, взорвался учитель, покраснев, как помидор.

— Хорошо, — Ибо согласился без спора и даже, как показалось, обрадовался, чем ещё больше разозлил преподавателя. — Пошли, Сынён, — он для себя решил, что разговор окончен, и развернулся на выход, потащив за собой друга.

— Чо Сынён! Останься, садись на место, — историк пытался хоть как-то реабилитироваться, чтобы окончательно не потерять авторитет в глазах учеников.

Ребята остановились. Чо Сынён растерялся, не зная, как поступить. Не хотелось бросать Ибо, но и перечить преподавателю было опасно.

— Идёшь? — исподлобья зыркнул Ван Ибо. Сынён извиняюще мялся на месте. — Ладно, давай, позже встретимся, — он дружески слегка толкнул Сынёна кулаком в плечо и вышел за дверь.

Внутри разливалось какое-то неконтролируемое чувство тревоги, точно не связанное с уроком, на историка Ибо было совершено плевать. Мысли не отпускал людоед, он всплывал в воображении снова и снова. Его высокая фигура, лукавая улыбка, маленькая родинка под нижней губой, изящные руки с длинными пальцами и… чёртова бумажка на собственном лбу.

«Издевался, посмеяться хотел?» — при воспоминании о болтающемся клочке бумаги на лице, который он даже сорвать не мог, лишь сдувал собственным дыханием, и она взвивалась вверх, снова падая на нос, в душе неуклюже ворочалось ощущение неловкости и унижения, хотелось скрыться, забыть неожиданную встречу. «А людоед смотрел и улыбался этой своей бесячей улыбкой…» — Ибо поёжился от отвратительных, позорных воспоминаний. «Теперь ничего не исправить», — пришлось спрятаться в тайном месте, чтобы дождаться окончания урока. Устроившись на железной крыше бойлерной, он кинул рюкзак и лёг на спину. Помяв неудобную «подушку» с тетрадками и книгами внутри, всё же подложил руки под голову. «А это ощущение, когда онемели конечности, как такое можно сделать? Может, он правда людоед?», — Ибо прикрыл глаза, и снова яркая ироничная улыбка осветила темноту.

— Да ёлки, дай поспать! — повернувшись на бок, он смахнул видение рукой, будто это могло сработать, и сильнее зажмурился до блестящих мух в глазах, пытаясь заснуть. Но сон не шёл, лишь на секунду пригрезилось что-то непонятное. Ибо показалось, что вокруг темно и сыро. Свет тусклой свечи освещает пещеру, а он лежит в холодном каменном углублении, где вокруг стелется чёрный дым, обволакивая тело.

— Оу! — Ван Ибо вскочил, озираясь — по-прежнему светило солнце, он стоял на крыше бойлерной в тени ветвей старого клёна. — Поспал, блядь! — вздохнув, Ибо спустился по узкой лестнице вниз и побрёл к школе, быть одному почему-то стало неуютно.

***</p>

В Илин Вей Усянь прибыл уже после обеда, буря почти утихла, лишь мелкий дождик немного моросил, напоминая о недавнем урагане. Хотя мрачные тучи двигались на Восток, и магистр был уверен, что прибудет в горы вместе с непогодой, но свинцовая тьма растеряла свою мощь по дороге, обильно разразившись шквалом ветра и потоками воды, не дотянув до Илина.

«Ничего, ночью обещают грозу», — Вей Ин оставил машину в городе на стоянке и отправился в горы пешком. Теперь спешить было некуда, осталось лишь добраться в храм до темноты.

Воздух горы Луаньцзан всегда был особенным, даже спустя шесть столетий он источал запах, наполненный предчувствием смерти. Когда-то эта гора вся была покрыта трупами воинов после жестокой битвы: их сбрасывали сюда тысячами, не удосужившись похоронить. Реки крови впитались в каменистую бесплодную почву, а человеческие кости валялись повсюду, истлевая и превращаясь в прах, источающий злую искажённую Ци. Редкие кривые деревья с полузасохшими листьями и чахлый кустарник — это всё, что могло встретиться на пути. Даже природа здесь казалась мёртвой. Погребальные холмы, покрытые пеплом мук и страданий погибших людей, холодили душу. Обычный человек, случайно попавший сюда, мог запросто сойти с ума от давящей мёртвой тишины и тяжёлого воздуха, пропитанного тёмной зловещей энергией. Но не Вей Ин, для него гора Луаньцзан была домом, здесь сила магистра дьявольского культа возрастала многократно. Никто в этом месте не смог бы противостоять или помешать ему, что бы он ни задумал.

Вей Ин добрался до храма к вечеру, как и рассчитывал. Он поднялся по заросшим мхом ступеням и огляделся вокруг, унылое серое запустение с витающим привкусом смерти — вечный местный пейзаж.

«Всё по-прежнему», — отметил про себя Вей Усянь.

В горах быстро темнеет; он вошёл в храм, развёл на каменном полу костёр и зажёг пару десятков больших восковых свечей, запас которых непременно пополнялся с каждым визитом. Лишь сегодня магистр приехал с пустыми руками, потому что поездка была вынужденной и спонтанной. Вскоре раздались первые, далёкие раскаты грома, Вей Ин прислушался:

— Пора, — он подошёл к грубо сколоченному деревянному столу, взял старинный клинок и сделал глубокий надрез на левой ладони. Кровь потекла тонкой струйкой из сжатого кулака, магистр сосредоточенно начал рисовать на каменном полу круг и символы, необходимые для ритуала.

— Стой! — запыхавшись, с прилипшими от пота ко лбу прядями волос, в храм вбежал Юй Бинь. — Остановись! — он упал на колени, схватив Вей Ина за ноги. — Пожалуйста, ты убьёшь его, он же совсем ребёнок. Прошу, опомнись! — генерал клещом вцепился в Вей Усяня, смотря на него снизу вверх умоляющими глазами, наполненными влагой.