Часть 2 (1/2)

Физиономия Чо Сынёна имела бледно-похоронный вид, когда он вошёл в класс, опоздав на урок почти на двадцать минут.

— Ты не хотел бы спросить разрешения, чтобы сесть за парту? — поинтересовался возмущённый учитель истории, когда Сынён без церемоний прошёл и плюхнулся на своё место.

— Урок? — будто во сне повторил Сынён. Его мысли точно были не в школе и даже не в мастерской, где лежала злосчастная картина с дырой посередине размером с кулак, когда всё полотно можно было измерить тремя сынёновыми ладошками. Он думал о Вей Ине: «И за кусок ободранной тряпки с веткой облезлых цветов, я должен заплатить этому шкуродёру фантастических пятнадцать миллионов долларов?» — на этом моменте у Сынёна начинал дёргаться глаз, — «ещё бы подсказал, где их взять? Где взять, где же взять?..»

Учитель в это время читал лекцию о правилах поведения, уважении старших и дисциплине, но все нравоучения удачно проскользнули мимо ушей Чо Сынёна. Он уставился в одну точку, где-то чуть выше говорящей головы у доски, и застыл с каменным выражением лица. Преподавателю показалось, что нерадивый ученик всё осознал и раскаивается и он плавно продолжил объяснять тему о походах императора Юн Лэ из династии Мин на монголов.

— Сынён, эй, Сынён, — Ван Ибо, который сидел сзади, больно тыкал карандашом в спину друга, но тот не реагировал. — Сынён! Дядю твоего по всем кочкам, ты слышишь? — Ибо резко пнул ножку его стула, Сынён от удара подпрыгнул и схватился за край парты.

— Что там у вас происходит? — раздался строгий голос учителя. — Ван Ибо, в каком году умер император Юн Лэ?

Ибо лениво поднялся, ища глазами подсказку от одноклассников, но все, как назло, уткнулись носами в тетради и учебники. Взъерошив на макушке отросшие осветленные волосы, он ответил что знал:

— Эта… Ну. В общем, оно как было… Он умер.

— И-и-и? В каком году это случилось? — настаивал учитель.

— Давно, — с сожалением вздохнул Ибо, а потом криво ухмыльнулся.

Класс взорвался хохотом, все взгляды устремились на довольного собой шутника.

— Тишина! — гаркнул учитель. — Ван Ибо! За ответ неуд, садись, и чтобы я звука не слышал до конца урока, иначе мы узнаем, как давно твои родители не были в школе, — тучный лысоватый мужчина покраснел, вытер платком пот со лба и, листая конспект, попытался вспомнить, где остановился.

Ибо, как ни в чём не бывало, развалился на своём стуле, выставив длинную ногу в проход, и больше не трогал Сынёна, чтобы не накалять обстановку, так сказать.

Наконец прозвенел звонок, Ван Ибо в ту же секунду подскочил к Сынёну и сгрёб его в захват за шею:

— Ты чего, как пингвин отмороженный? Я со вчерашнего дня на трубу дозвониться не могу, то не берёшь, то недоступен. Ну хрюкай, что там у тебя?

— Отпусти, — закашлялся Сынён, пытаясь оторвать удушающую руку от своей шеи.

— Пошли на баки, — Ибо чуть ослабил хватку и потащил друга на школьный двор, где за деревьями, вдалеке от общей суеты было небольшое здание бойлерной с пожарной лестницей на крышу. Они забрались наверх. — Рассказывай, — Ван Ибо усадил Сынёна на пластмассовый пивной ящик и сам присел напротив, — только не говори, что ничего не случилось. Я тебя насквозь вижу.

— Случилось, я должен пятнадцать миллионов долларов, — растерянно вздохнул Сынён.

— Чего? Оху… балдеть, мозгами поплыл, что ли? — Ибо поднёс вертикально поставленный указательный палец к носу друга и поводил им из стороны в сторону. — Следи за пальцем, что ты глаза в кучу собрал.

— Я не шучу, правда должен, очень серьёзным людям. Мне капец. Не знаешь, кому почку продать можно?

— Бля, да что за дела? Внятнее можешь?

Чо Сынён рассказал всё с самого начала, как перепутал раствор смоляного мыла с кислотой и налил её на картину восемнадцатого века, которая и стоит пятнадцать миллионов долларов.

— Вот, а потом меня привели к этому людоеду. Он выглядит, как звезда с обложки модного журнала, весь такой лощёный, придраться не к чему, только одни ноги два метра, а глаза… не могу описать, страшные глаза, как будто насквозь видят. Раз этими глазищами зыркнет на тебя и все внутренности сожжёт взглядом, — Сынён с таким ужасом рассказывал, что Ибо даже облизнулся от волнения.

— И что сказал людоед?

— Сказал, мне трындец, если через месяц деньги не принесу, или картину. Но картину нереально, ей крышка.

Ван Ибо почесал макушку:

— Слушай, а если мы тебя спрячем? У мужа моей тётки сестра вышла замуж за фермера, они живут в глухой деревне. Давай туда? А?