Глава 3 (2/2)
Кэссиди решил уйти и завтра посмотреть, что будет.
Конечно, вариант не идеальный.
Казалось, в такой ситуации нет правильного решения, и что бы он ни сделал, как бы ни поступил, ничто не гарантирует, что ночью ему не перережут горло.
Он не мог сесть напротив Риверли и не сводить с нее глаз, а оставшееся время таскать за собой на привязи.
Разумеется, он рисковал, оставляя ее там, но вся операция была рискованной, а по мере продвижения риски только возрастали.
Поэтому Кайл потратил десяток тревожных минут на душ и завалился в кровать, уснув лишь от усталости и напряжения.
Свет в коридоре погас, поскольку датчикам движения было не на что реагировать. И включился вновь, когда Риверли наконец сбросила с себя оцепенение, едва шаги в правой части апартаментов затихли.
Оставшись в одиночестве, она первое время просто растирала запястья, потом избавилась от тюремных серых тканевых туфель, схватила пакет с одеждой и неслышно прошла налево.
По первому взгляду на обстановку апартаментов стало понятно, что Кэссиди не соврал, называя себя хорошим специалистом: видимо, за это ему так же хорошо платили.
Первым делом Риверли посетила ванную комнату и с упоением насладилась удобствами унитаза.
Как и прихожую с коридором, гостевую ванную выполнили в лаконичном стиле и серых тонах. В отделке преобладал натуральный камень и дорогая плитка, а в интерьере напрочь отсутствовали какие-либо элементы декора, характеризующие обитателя или обитателей, что делало апартаменты Кэссиди необжитыми, похожими на дорогой гостиничный номер.
А может, такая сдержанность стиля присуща лишь левому крылу, отведенному для гостей, в то время как в комнате самого старшего агента оранжевые стены увешаны плакатами и фотографиями, а полки ломятся от коллекционных игрушек или сборников комиксов.
Уже некоторое время Риверли колебалась между принятием душа и наполнением ванны и остановилась на последнем варианте.
Пока набиралась вода, она скинула тускло-серую тюремную форму, предварительно вытащив из нагрудных карманов немногочисленное имущество. В углу стояло большое зеркало в полный рост, и она нехотя бросила туда быстрый взгляд. Делать этого явно не стоило: зрелище оказалось поистине жалким, и Риверли рефлекторно обхватила себя руками, сжимая острые плечи.
…щупленькая девочка в застиранном коричневом костюмчике стояла напротив заляпанного зеркала на противоположном конце туалета и крепко обхватывала себя руками. По обе стороны теснились деревянные двери кабинок, окрашенные в зеленый цвет. Здесь было пусто, в воздухе витал стойкий запах сырости, а маленькая лампочка едва светила.
Девочка смотрела на свое отражение сквозь пространство туалета и явно сдерживала слезы.
Ее правая коленка была разбита, а цветные растянутые колготки порвались и побагровели в этом месте. Собранные в косички волосы растрепались, а одна резинка вовсе потерялась.
Взгляд застыл на собственном отражении, и чем дольше она смотрела, тем чаще и тяжелее становилось дыхание.
Силуэт в грязном зеркале расплывался от подступающих слез. Дышать становилось больно, и лишь плач был успокоением.
Горький, освобождающий плач, вместе с которым выйдет наружу все, что раздирало нутро. Она была уверена: это поможет, но также знала, что последует потом.
Сожаление.
Пускай телу станет легче, но она будет жалеть, что позволила себе поплакать. Дала слабину.
Поддалась.
И это чувство будет длиться гораздо дольше.
Так что на этот раз быть слабой вовсе не хотелось.
Девочка оставалась неподвижной, неспособная оторвать от себя завороженный взгляд, и только крепче сомкнула сухие губы, лишь бы не проронить ни звука.
Жалость к себе разъедала внутренности. Девчушка так сильно сжимала свои плечи, что руки онемели и ощущались чужими.
Если закрыть глаза, то можно представить, что это не она утешает себя, а кто-то другой, но тогда станет еще хуже, и она не выдержит и расплачется.
А этого никак нельзя допустить.
Ни сейчас, ни впредь.
Поэтому девочка резко отпустила себя, силой оторвала от зеркала застывший взгляд, размашистым движением стерла слезы с лица и решительным шагом двинулась прочь из туалета…
Риверли спешно отняла от себя руки, но все же придирчиво присмотрелась к отражению.
Отчасти она опасалась делать это, не хотела увидеть нечто, что ей не понравится. Но все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Худоба, измученное серое лицо и пребывание в тюрьме, конечно, не красили, но увечья заживут, раны затянутся, а волосы можно подравнять.
Оставалось смириться с реальностью и признать очевидное.
Поперек рассеченной брови наверняка останется шрам, но лучше это поправить, наложив пару швов. Стрижка вышла рваной и неаккуратной, но все же лучше, чем было.
Губу тоже неплохо бы подлатать, синяки и ссадины вовсе не стоили внимания, а вот незаживающий правый бок доставлял некоторые неудобства.
Риверли повернулась к зеркалу правой стороной и озадаченно нахмурилась.
Нога от щиколотки до бедра, часть торса и рука по предплечье были забинтованы.
В больнице на рану накладывали прозрачную заживляющую пленку, которая лучше способствовала регенерации, в тюрьме же прибегали к классическому способу с наложением бинтов и перевязкой. Риверли вздохнула и принялась снимать бинты.
«Не дергайся», — раздалось отчетливое шипение сквозь сжатые зубы. — Это всего лишь царапина».
«Всего лишь царапина» покрывала всю голень и руку от локтя и до ладони. От падения на бегу кожа ободралась об асфальт, и грязная рана щипала и кровоточила. Еще предстояло как-то разобраться с вывихнутым пальцем.
Смачивая в прохладной воде носок…
Риверли тряхнула головой и сняла последний бинт. Материал не присох к ране благодаря специальной мази.
Оказавшись полностью голой, Риверли прошла к зеркальному шкафчику за обещанной аптечкой.
Покопалась внутри, инспектируя содержимое, и извлекла новые бинты, ранозаживляющую мазь и обезболивающее.
Затем прошла к заполненной ванне и после протяжного вдоха занесла левую ногу.
Она знала, что такие раны лучше не замачивать и подобный способ лечения никуда не годился, но холодная вода настолько хорошо успокаивала боль, что Риверли снова использовала его.
Шум воды заглушил судорожный вздох при полном погружении тела. Ощущения были не из приятных, но настолько привычными, что тело по обыкновению вскоре перестало реагировать на холод.
Риверли устроила руки на бортиках ванны, уставилась на стену напротив и замерла.
Сосредоточилась на рисунке плитки, который симпатично имитировал тонкие прожилки на сером камне.
Запястья саднили, а мышцы ныли, но все это было таким незначительным.
В холодной ванне Риверли не задержалась и поднялась спустя некоторое время, чтобы обмыться, аккуратно промокнуть влажную кожу мягким полотенцем и снова выбраться во внешний мир.
Несколько минут, почти весь тюбик мази и бинты ушли на самую большую рану. Риверли не думала о том, как скоро она заживет. Тело уже давно привыкло само разбираться с увечьями.
В аптечке нашлось все необходимое для наложения швов, и Риверли прикинула, какие гости могут быть у Кэссиди, что им приходится иногда зашивать себя.
Она удобно устроилась, чтобы хорошо видеть раны, и принялась орудовать медицинской иглой.
Кое-как справившись с задачей, Риверли запила обезболивающее водой из-под крана, собрала в кучу старые бинты и оставшийся после себя мусор, завернула это все в тюремную форму и принялась одеваться.