Беседа (Христофор/Эфир) (2/2)
— Но если это причиняет тебе столько страданий, мы можем стереть тебе память, если хочешь, — глядя, как смертный залпом осушил содержимое стакана, предложил Сын Ночи, также отвечая на вторую часть короткой тирады Христофора. — Все будут от этого довольны: ты перестанешь страдать, сестра перестанет беспокоиться, а я перестану беспокоиться за сестру.
— И лишится последнего света, который наполняет мою душу? Хреновый из тебя помощник, знаешь ли, — грубовато огрызнулся смертный, мрачно буравя несколько расфокусированным взглядом стол и выставленные в ряд пустые стаканы.
— Какой же ты сложный, — Гибельный закатил глаза, недовольно фыркнул. — Угораздило же снова меня вляпаться…
— Я тебя не звал, — снова огрызнулся Христофор. — Так что вали на все четыре, если тебя что-то не устраивает.
— Ты, может, и не звал, — в ответ огрызнулся Сын Ночи. — Но сестра попросила заменить её. Я плохой помощник, но я стараюсь ради неё. Поэтому давай так: ощущения останутся тебе, ты будешь помнить, что был счастлив, но не вспомнишь, кто это был. Кто-то неясный, но тёплый, кто помог тебе. Куда он делся, ты тоже не вспомнишь…
— Мне тебе ещё на эльфийском повторить, чтобы ты свалил нахер? — рыкнул Христофор, чувствуя, как медленно внутри закипает злость.
— А что? Хороший же вариант. Ты счастлив, Эфир спокойна, я спокоен, — Дайр продолжил настаивать на своём, и смертный сорвался.
Он резко подался вперёд, в короткой вспышке гнева схватив Гибельного за ворот. Тень удивления мелькнула на его лице, пока Христофор буравил его тяжёлым мрачным взглядом. Нетрезвые глаза горели яростью, и казалось, на полном серьёзе он желал ударить Сына Ночи. Но вместо этого быстро отпустил его, потому что а что он в действительности мог сделать ему?
Сыну Ночи не понять, что без привязки к конкретному существу все эмоции и ощущения не имеют смысла. Христофор и сам толком не мог это объяснить, но если он потеряет того, к кому он это испытывал, он потеряет что-то очень важное и станет только хуже. Потому что эфемерное нечто, утерянная память делают лишь больнее. Горько ощущать, что ты забыл, значит, не так сильно и любил и ценил. Ещё большее ничтожество, чем есть сейчас, за что же ты тогда борешься и живёшь? Почему существуешь, а не гниёшь в выгребной яме?
Если он потеряет память об Эфир, он потеряет последний свет, теплящийся в груди. Возможно это эгоистично, но это всё, что Христофор имеет. Лишиться этого — значит, лишиться самого себя, и какой тогда смысл во всём остальном?
— Свали куда подальше, а? — он отвернулся, встав, пошатываясь, со своего места, бесцветно бросив недовольному Гибельному. Но ему было всё равно, ведь не он начал этот разговор, да и…
Он был слишком разбит и подавлен, чтобы беспокоиться о чужих чувствах. Его душа раскололась на множество острых осколков, и Дайру не под силам собрать их снова вместе. Откровенно говоря, никто из них двоих этого и не хотел, первый потому что не знал как, а второй — потому что не мог довериться снова. Разочарование и горечь тоски — вот всё, что осталось у Христофора за душой. И с этим грузом он дойдёт свой путь до конца, как бы тяжело ни было.