Бунтарь (Сэрах|Марауал) (1/2)

В лагере как всегда было шумно и оживлённо. Под вечер солдаты позволяли себе немного расслабиться, собираясь у костра и обсуждая события прошедшего дня. Сейчас, когда активные боевые действия временно приостановились, было особенно скучно, так что вечерние разговоры были особенно актуальны, и громкие голоса некоторых из солдат вились вверх следом за пламенем костра, эхом разносясь вокруг.

Сэрах сидел в стороне, хмуро и напряжённо наблюдая за ними. Солдатская рутина с каждым днём раздражала его всё больше и больше. Хотелось бросить всё, послать всех к предкам и уйти, куда глаза глядят, подальше от этой грязи. Бессмысленная война не вызывала ничего, кроме отвращения, и Сэрах твёрдо решил по её завершении уйти в отставку. А там взять сестру в охапку и уйти куда-нибудь в тихую безопасную гавань, например, где-нибудь в глубинке бескрайней Империи.

Он вздохнул, раздражённо поведя плечом. От костра раздался взрыв хохота, и командир не выдержал. Импульсивно вскочил на ноги и нервно ушёл вглубь лагеря, отдаляясь от света и пересекая его. Палатки стояли пустыми — все солдаты тулились у костра, поближе друг к другу, так что лагерь был пустынен и темен, и Сэрах мог побыть в одиночестве и остыть от нахлынувшего раздражения.

Раздавшийся откуда-то сбоку шорох заставил командира остановиться. Он бросил на него взгляд, и тень удивления мелькнула на его лице. Надо же, он совсем забыл о пленнике, которого они взяли с неделю назад…

Молодой дверг, беременный каменщик — не просто удача, а королевский улов. Чтобы вытащить его одного дверги раза три пытались штурмовать лагерь с такой яростью и отчаянием, каких Сэрах никогда не видел на поле боя. Парнишка, правда, когда видел своих, лишь бледнел от страха, сжимаясь в комок и с непонятным альву отчаянием обнимая живот, так что когда все попытки высвободить его потерпели поражение, кажется, он был этому даже рад.

Он был необычным пленником, молчаливым и зыркающим на альвов настороженным хмурым взглядом. Те пытались задирать его, но Сэрах отгонял их от пленника; одному особенно наглому, который попытался распускать к двергу руки, командир эти самые руки и сломал, к вящему удивлению и подчинённых, и пленника. Зато желание трогать его — физически и словами — напрочь пропало у каждого, отчего о каменщике, похоже, все вообще забыли. Сэрах мысленно выругался.

Он подошёл ближе, и дверг дёрнулся, поджав к себе ноги и глядя на альва снизу-вверх настороженным взглядом. Словно диковинная зверушка, он сидел в клетке, что затрудняло его побег, но пленник и не пытался этого делать, видимо опасаясь не только за свою безопасность — взгляд Сэраха опустился ниже, и он заметил едва выступающий живот.

Да, для всех этот каменщик был бесценной драгоценностью, которую необходимо было доставить в целости и сохранности в штаб для того, чтобы потом шантажировать им двергов. У Сэраха же, почему-то, лишь одна мысль об этом вызывала отвращение. Они что, бесчестные пиратские крысы, чтобы торговать живым существом, как товаром, в самом-то деле?..

Он тряхнул головой и решительно приблизился ещё ближе. Опустился на холодную землю прямо напротив клетки, и скрестив ноги, уставился в настороженное лицо напряжённо сжавшегося каменщика, а после… Совершенно неожиданно для него протянул миску с ещё тёплой похлёбкой, к которой сам так и не успел притронуться.

— Поешь, — видя, как пленник недоверчиво смотрит то на еду, то на альва, вздохнул Сэрах. — Чтобы ребёнок был здоровым, тебе нужно питаться, — он хотел сказать «хорошо питаться», но условия плена едва ли могли в действительности это обеспечить.

— Почему? — поколебавшись несколько мгновений, но всё же приняв миску, негромко спросил дверг, впервые за всё время подав голос. — Почему ты так добр ко мне? — он подозрительно прищурился, всматриваясь в лицо альва напротив. — Ругаешь своих воинов, когда они оскорбляют меня, и даже покалечил одного из них, когда он попытался навредить мне? Разве я тебе не враг? Разве ты не должен ненавидеть меня так же, как и весь мой народ?

— Во-первых, ты слишком ценен, чтобы позволять солдатам вести себя с тобой так же, как с другими пленниками. Во-вторых, попустительство в таких вопросах, злорадство над заведомо более слабым противником, нарушает дисциплину и размягчает нрав, что может фатально сказаться на поле боя, — ответил Сэрах и вдруг даже неожиданно для самого себя куда более откровенно добавил: — Но на самом деле, знаешь, меня просто раздражает эта война и эта вражда. Я не вижу в них смысла, как и не считаю приемлемым издеваться над ждущим ребёнка существом.

— То есть если бы я не был беременным, ты бы позволил им сделать всё то, что они хотели? — оскорблёно вскинув подбородок, уточнил дверг.

— Нет, — Сэрах решительно качнул головой. — Я не считаю, что раз ты беременный, значит, тебя нужно жалеть как слабого и беззащитного — прежде чем мы пленили тебя, ты хорошо дал понять, что не стоит тебя недооценивать, — правильно истолковав смысл слов каменщика, альв продолжил: — Даже если бы ты был одним из воинов, с которыми мы встречаемся на поле боя, я бы всё равно не позволил унижать тебя и издеваться над тобой.

— Почему? — дверг чуть склонил голову вбок, пытливо глядя на собеседника.