Сводник (Тирис/Чатлем) (1/2)

Ночь медленно затягивала в свои сети мир. Иссиня-чёрное покрывало заволокло небосвод, и город медленно погружался в сон. Постоялый двор, в котором они остановились с Симоном и сэром Джи, также уже почти весь спал, и лишь в одной комнате горела свеча, отбрасывая тени на стены и потолок.

Тирис сидела за столом, задумчиво постукивая карандашом по дереву. Невидящим взглядом она скользила по письму перед собой, снова и снова прокручивая в голове не столько написанные строчки, сколько всю ситуацию в целом.

Спонтанная переписка с лордом Чатлемом, которая началась из откровенно глупого, по-детски наивного в своей искренности порыва девушки, продолжалась не то чтобы слишком долго. Однако само её наличие и то, что градоначальник не послал Тирис после первого же письма, для последней было верхом удивительного. Конечно, с одной стороны её бесконечно радовала возможность поддерживать общение с этим существом, но с другой, с каждым новым письмом Тирис чувствовала всё больше и больше неуверенности в своих коммуникативных способностях и удачности всей этой затеи.

Она честно пыталась с ними бороться. Пыталась убедить себя, что лорд Чатлем — не та личность, которая делала бы что-то, переступая через себя. Поэтому если бы его напрягала эта переписка, он бы тут же пресёк её на корню. Пыталась всеми силами засунуть сомнения куда поглубже, а то и вовсе выкинуть их прочь из своей головы, но...

— Боги, чем я вообще занимаюсь, — глухо простонала девушка, в отчаянии спрятав лицо в руках. — О чём я вообще думала?! — в ладони пробормотала она, и сидящий на карнизе Белкет, потревоженный звучанием её голоса, насторожено повёл ушками, присматриваясь к хозяйке.

Та отняла руки от лица, на котором застыло выражение глубочайшей вины, печали, отчаяния и полнейшего раздрая, и абсолютно несчастным взглядом снова посмотрела на письмо перед собой.

Тирис не была искушена в общении. Лишь дядя, единственное действительно родное и близкое существо, был собеседником, с которым девушка могла спокойно и комфортно взаимодействовать. С недавних пор к нему мог присоединиться ещё и Симон, но с ним они большую часть времени молчали, что для Тирис было более чем комфортно. Мастер, которого девушка бесконечно уважала и по-своему любила, вызывал в ней по большей части трепет, и в общении с ним, как, впрочем, и с другими, в ней просыпалась вся та бездна неуверенности и банального незнания, как себя вести и что делать.

Да, Тирис была абсолютно не искушена в общении. Отсутствие друзей и нормальных отношений с родственниками здорово подорвали её навыки социализации, а потому она по праву могла называться самым слабым и уязвимым местом девушки. Ведь как только в её жизни появлялся кто-то, кто становился хоть немного важным для неё, панический страх сковывал изнутри.

Она обуза.

Она несёт одни проблемы.

Общение с ней — тягостная необходимость, от которой хочется поскорее избавиться.

Лучше бы её в принципе никогда не существовало.

Панический страх сжимает изнутри, душит ледяными пальцами, и Тирис ничего не может с ним сделать. Чувство вины заставляет задыхаться, захлёбываться уверенностью в собственной проблемности, и жгучий стыд подгоняет желание сбежать, уйти куда угодно, лишь бы только не доставлять хлопот другим.

В конце концов, она что, ребёнок, который не сможет позаботиться о себе самостоятельно, что ли?..

Нервный смешок вырывается против воли. Тревожность и паника не дают сделать полноценный вдох. Страх обостряется до предела, оголяя натянутые нервы, и Тирис чувствует себя как никогда уязвимой. Что она наделала!?.. Зачем поддалась собственной импульсивности?! Правы, правы были родичи: она всегда всё портит.

Отчаяние топит в себе. Рой вопросов отбойными молотками стучит в висках. Зачем, вот зачем она сделала это?! Как будто её глупая неумелая попытка в заботу действительно имеет хоть какое-то значение! Наверняка она выглядит назойливо и навязчиво и лишь вызывает раздражение — лорд Чатлем ведь взрослый, самодостаточный, занятой мужчина! Какой прок ему возиться с неуверенной в себе девчонкой, которая делая шаг вперёд, тут же пытается сделать два шага назад, жалея о собственном выборе?! Лишь благородное воспитание да снисходительный интерес, что будет дальше, заставляют его отвечать ей. Но сам он наверняка потешается и думает о том, как же Тирис глупа.

И он прав: Тирис глупа. Ошибка природы, вроде неё, должна всегда помнить своё место. Ведь всё, что она может принести своему собеседнику, — раздражение и желание как можно скорее закончить это тягостное общение.

Тирис до крови укусила себя за щёку. Глаза невыносимо зажгло, но девушка удержала слёзы в себе. Лишь устало спрятала лицо в руках, ощущая зияющую, пульсирующую кровью и болью дыру на месте своего сердца. Отчаяние сменилось апатией опустошённости, и она равнодушно посмотрела на письмо перед собой, отняв ладони от лица и безвольно опустив их на стол.

Она не станет отправлять это письмо. Уничтожит его и закончит весь этот фарс. Чатлем наверняка вздохнёт с облегчением — Тирис ведь не глупая на самом деле, так что она прекрасно знает, что этого от неё на самом деле и ждут.

Рука потянулась за письмом, чтобы скомкать его или разорвать, а после сжечь прямо в огарке догорающей свечи. Так будет правильно; так будет лучше для всех. Однако настойчивый и громкий стук в дверь очень вовремя отвлёк Тирис от этого желания, заставив вздрогнуть от неожиданности.

— Тирис, открой, у нас проблема! — из коридора донёсся взволнованный голос Симона, и девушка резко поднялась на ноги, схватив с комода ножны с мечом и подбежав к двери, отпирая её и тут же сталкиваясь с паладином.

Развёрнутое письмо так и осталось сиротливо лежать на столе, и Белкет, негромко, но недовольно угукнув, плавно спикировал с карниза на стол, осторожно подхватывая когтистыми лапами хрупкий пергамент. За своими унылыми (и абсолютно беспочвенными!) сомнениями и страхами Тирис совершенно выпустила из виду наличие фамильяра рядом с ней. Для умного создания даже необязательно было озвучивать мысли вслух, чтобы он слышал их, а потому Белкет, подумав и проявляя невиданное своеволие, принял самое правильное в сложившейся ситуации решение.

Чёрная сова стремительно вылетела из приоткрытого окна, тут же растворяясь в ночи. Глупая хозяйка ещё спасибо ему скажет, так что пока она отвлеклась, Белкет без малейших угрызений совести отправился делать то, что для Тирис сейчас было полезнее всего. И пусть она только попробует призвать его на полпути!..

Белкет честно спешил, взмахивая сильными крыльями быстрее обычного темпа. Тирис действительно могла хватиться его в любой момент, и тогда всё пошло бы насмарку. Однако, хвала Господину и Господину Господина, полёт до Гостигаля прошёл успешно, и Белкет благополучно достиг места назначения. Аккуратно опустившись на подоконник с внешней стороны окна, он чуть более настойчиво и нетерпеливо, чем обычно, постучал клювом в закрытое стекло.

Открыли ему практически сразу: горячий мужчина, к которому так привязалась хозяйка, ждал его прилёт. И Белкет, не дожидаясь приглашения, впорхнул внутрь. Разжав когти, он бросил на стол развёрнутое письмо, и ловя тень удивления на лице мужчины, издал эмоциональное и самую малость тревожное «угу!».

Чатлем в замешательстве посмотрел на птицу, весь вид которой говорил о том, что она была чем-то взбудоражена. Небрежное письмо, даже не свёрнутое в трубочку, также вызывало удивление — письма Тирис всегда были аккуратно оформлены и сдержаны. Это же письмо выглядело так, словно Белкет в последний момент вырвал его из чьих-то рук и поспешил как можно скорее доставить по адресу.

Мрачные мысли, которые тотчас полезли в голову, Чатлему предсказуемо не очень понравились. Он помрачнел лицом, и лёгкая тревожность слабо кольнула внутренности. Подошёл к столу, подцепляя пальцами письмо, и бегло пробежал взглядом по написанным строчкам.

Белкет всё это время неотрывно следил за ним, переминаясь с ноги на ногу и то и дело хлопая крыльями, издавая глухие негромкие «угу». Он словно пытался о чём-то рассказать, но Чатлем никак не мог взять в толк, что птица пытается донести до него.

— Прости, приятель, но я не понимаю, чего ты хочешь, — посмотрев на Белкета поверх письма, произнёс Чатлем, на что сова издала какое-то отчаянное «угу-у!» и снова захлопала крыльями.

А после вдруг с глухим хлопком исчезла, оставляя градоначальника в замешательстве с одним-единственным пониманием: срочно и внезапно Тирис призвала своего фамильяра. Чего, вообще-то, тоже никогда до этого не делала.

Холодный пот прошиб Тирис, когда она, уставшая и несколько помятая, вернулась в комнату постоялого двора. Резкое вмешательство Симона несколько нарушило атмосферу уныния и тоски, что царила в её душе, однако оставшись вновь наедине с собой, девушка почувствовала, как они волнами накатывают вновь. Мысли снова вернулись к Чатлему, часть внутри Тирис съёжилась в комок, посылая в мозг тревожные импульсы.

Она метнулась к столу, вспомнив про не уничтоженное письмо, и всё внутри обомлело, когда Тирис не обнаружила его на оставленном месте. Окинув быстрым взглядом комнату, девушка поняла, что в её отсутствие сюда никто не заходил, а потому забрать с собой письмо не мог. Да и зачем, если в нём не было ничего ценного: ни информации, ни компромата.

Мозг работал лихорадочно, выдавая мысли короткими обрывками. Если в комнату никто не заходил, куда тогда мог подеваться пергамент, который она не успела уничтожить? Рассеянный взгляд упал на приоткрытое окно. Окно. Белкет.

Белкет?!

Тирис вздрогнула, и её глаза округлились против воли. Она завертела головой по сторонам в поисках фамильяра — за всей этой спонтанностью она совсем забыла о нём! И конечно, умная, своевольная птица решила проявить самодеятельность и сделать по-своему! Тирис обречённо простонала.