Часть 7 (1/2)
Эйгон пьёт столько, что наступившее утро свадьбы встречает его тяжелейшим похмельем. Голова раскалывается и становится совсем чугунной, боль застревает в районе висков, усиливаясь от каждого движения, но даже это не способно отвлечь его от того, каким эхом в ушах остаются слова матери. Эйгон и раньше чувствовал себя использованным. Чужим в родной семье. Простым винтиком в сложной схеме манипуляций Отто и Алисенты, у которого нет права голоса или собственного мнения. Он родился — и все уже было решено за него. Эйгон ненавидит это ощущение и старается избавиться от него через юношеский протест и поведение главного мудака Красного замка, но вместо этого лишь сильнее увязает в расставленных для него сетях.
Раньше ему казалось, что эта участь постигла только его. Обида в нем сидела проклятой червоточиной и заставляла культивировать зависть к Хелейне и Эймонду, которые родились позже и имели куда больше свободы. Обида множила между ними дистанцию, потому что Эйгон верил в то, что является особенным из-за того, что мать выделяет его вот так. Теперь ему хочется лишь расхохотаться от нелепости ситуации и выпить еще, чтобы избавиться от мерзкой горечи в глотке. После объяснения Алисенты он наконец видит картину целиком, заполнив малые пропуски, и ужасается голой правде. Они все одинаковые. Все втроем лишены права на голос и управление своими жизнями. Между ними никогда не было весомого различия, не было дистанции — все это существовало только в голове Эйгона, который был слишком пьян, чтобы понять суть, лежащую перед ним.
В какой-то мере ему становится даже жаль Эймонда, хотя сам Эймонд быстрее бы разнес его в рукопашную, чем позволил испытывать жалость или сочувствие по отношению к себе. Судьба Эйгона определилась фактом его рождения. Он стал первым и автоматически вошёл в ряды претендентов на трон, за спиной которых стоит масса советников и союзников, толкающих собственные корыстные цели под благим предлогом. Он может жаловаться и ныть сутками напролет, но от него действительно ничего не зависит. Его желания не учитываются, а сам Эйгон слишком слаб, чтобы пойти наперекор матери, отдав права на трон Рейнире, например. Он старше, но Эймонд вырос куда более сильным духом, более независимым и решительным, чем он. Возможно, полученная травма закалила его лучше, чем Эйгон мог бы ожидать когда-то.
Даже Хелейну он может понять. Их случаи похожи намного больше. Из-за традиции Таргариенов женить кровных родственников у нее изначально был не особо примечательный выбор. Либо Эйгон, либо Эймонд. Если бы ситуация была иной, если бы они действительно оказались той большой дружной семьёй, в которую так хочет верить Визерис, она могла бы рассчитывать на возможный брак с Джейсом или Люком, или даже Джоффри, но в реальности Алисента скорее умрет, чем позволит единственной дочери выйти замуж за кого-то из бастардов Рейниры. Родители обычно решают, в какие браки вступят их дети, особенно дочери, поэтому Хелейна никогда и не думала о том, что ей позволят сделать самостоятельный выбор. Она смирилась, приняв такое за единственный возможный вариант, и это стало ее отдушиной.
Но случай с Эймондом отличается кардинально, и из-за этого Эйгону становится действительно не по себе. Словно он и впрямь украл жену у брата, предав его. У Эймонда больше всего свободы, у него есть любовь и обожание матери и деда, весь королевский двор очарован его умом и умением держать себя в бою. Если бы Эймонд захотел, мать отпустила бы его в любые походы, отдала массу реальных и придуманных должностей и нашла лучшую девушку в Вестеросе в качестве пары, но он сам загнал себя в захлопнувшуюся ловушку, когда взрастил в себе чувства к Хелейне. Когда допустил ошибку, позволив этой неуместной влюблённости стать замеченной для окружающих. Эйгон считает это самой жестокой насмешкой из всех. Его брат, единственный из них, мог избежать всего и получить совсем другую жизнь, но его собственный выбор в итоге сделал его марионеткой в руках старших Хайтауэров.
Из-за этого Эйгон пьёт, справляясь с ситуацией единственным изученным методом. Ему настолько не хочется идти по намеченному пути, что желание вылезти из собственной кожи становится запредельно навязчивым. Он прячется в постели от лучей солнца и пропускает завтрак, но его все равно не оставляют в покое. Естественно. Охрана перед покоями старшего принца исчезает в мгновение ока, и Эймонд беспрепятственно проходит внутрь, сдергивая с Эйгона ворох простыней без лишних церемоний. Застарелый запах алкоголя щекочет ноздри, вызывая мелькающее вдали отвращение, но Эймонд подходит ближе, с показательно радушным видом насвистывая нечто весёлое, прежде чем кинуть в брата его одежду и указать кивком на дверь.
— Я понимаю, что пить одному ночи напролет — это самое важное занятие в твоей жизни, но сейчас есть дела посерьёзнее. Приведи себя в порядок и не зли мать. Я прикрыл тебя за завтраком, но на обеде ты должен появиться вместе со всеми, — Эймонд говорит размеренно, будто читает заученный текст, отражая скучающие нотки, но смотрит с укором, раз ему действительно приходится отчитывать старшего брата. — Рейнира со своим выводком будет здесь через час, если расчёты гонца верны. Ее младшие остались со служанками, но встречу с Джейсом и Люком придется пережить.
У Эйгона наружу просится смешок о том, что именно и кому следует пережить, но он ведётся на суровый образ Эймонда, поэтому не сгущает краски, прекрасно представляя, что сегодняшний день станет тяжёлым и дерьмовым для них обоих. Может, для Эймонда даже хуже — не каждый день выдаётся столкнуться с племянниками, виновными в потере глаза, а так же тем, что твоя возлюбленная выходит замуж за кого-то другого. Теперь Эйгон смотрит на брата иначе. Не может отделаться от непрошенного чувства вины. Ему не нравится подобный расклад, физическое и моральное смешивается в одинаково ужасный клубок, но Эйгон не транслирует злобу на Эймонда, сдерживается, в кои-то веки, и вместо этого в мыслях клянет мать вместе со всеми Семерыми.
«Мне жаль, что я забираю Хелейну у тебя. Мне жаль, что у тебя нет шанса любить ее открыто. Мне жаль, что даже статус любимца Алисенты не спас тебя от ее прагматичных расчётов».
***</p>
Хелейна переживает за то, как все пройдет, хотя она годами готовила себя к тому, что этот день все же наступит. Общие семейные сборы всегда даются ей тяжело. Раньше она чувствовала себя изгоем, другие дети сторонились ее из-за странного поведения и необоснованной любви к насекомым. Позже поводом стал лишь банальный факт того, что она ближе к Хайтауэрам, чем к «реальным Таргариенам», как ей сказал Люк во время прошлого празднования дня рождения Визериса. Ей следовало бы пройтись по его собственной биографии, напомнить ему обо всех слухах — основанных на чистой правде — о его отце, но простого взгляда на сидящего тогда рядом Эйгона хватило, чтобы тот сделал это вместо нее с удвоенным удовольствием, облив дома Велариенов и Стронгов такой грязью, что только тост Визериса спас их всех от назревающей драки.
Хелейна привыкла находиться в определённой изоляции от внешнего мира. Так ей гораздо спокойнее — не нужно думать о массе правил, не нужно подстраиваться под чужой комфорт в противовес собственному. У нее нет дара красноречия или тяги к праздному веселью, ей не требуется любовь толпы. Важна лишь тишина и уединение, покой, который и так часто нарушается видениями или голосами, которые приходят из ниоткуда. Хелейна уважает традиции, принимая то, что в замке вновь станет людно с прибытием Рейниры, Деймона и целой группы их детей, но впервые, наверное, думает об этом с определённой надеждой. Она знает, что будет война. Она видела то, о чем другие пока боятся думать даже наедине с собой по ночам. И поэтому Хелейна планирует сделать первый шаг на пути к тому, чтобы обезопасить себя и своих будущих детей хотя бы в чем-то.