10. (2/2)

Храм Осаму был окружён несколькими тиграми, что дремали, греясь под ласковым и тёплым солнышком. Рядом с некоторыми тигрицами играли их тигрята, резвясь в траве и друг с другом.

Подходя к храму, Ацуши мысленно помолился Аматерасу, чтобы всё прошло гладко и отец позволил Кёке остаться и восстановить силы.

Сам Дазай находился внутри их дома и был на кухне, готовил обед. Хоть это и могли сделать его тигры, обратившись в человеческую форму, ёкай предпочитал сам хозяйничать на кухне. Услышав, что сын вернулся, мужчина уже поставил на стол пиалы и тарелки дабы начать трапезу. Однако он застыл с ними в руках, увидев, что Ацуши вернулся не один. И прежде чем он успел что-то сказать, сын его опередил:

— Пап, я всё объясню. Только не сердись.

Моргнув пару раз, Осаму всё же поставил посуду на стол и подошёл к юноше. Оглядев незнакомку, он чуть нахмурился: запах выдал её происхождение.

— Ну ответь тогда, зачем ты притащил сюда человека? — ещё пока спокойно спросил Дазай.

— Мы с Рюноске нашли её в лесу, она была ранена, — ответил Ацуши. — Я не мог её оставить там. Это… это мой старый друг.

Брови ёкая тигра вопросительно изогнулись. Друг? Его сын знает эту человеческую девчонку?

— Объясни, — потребовал отец, скрестив руки на груди.

Паренёк сделал глубокий вдох, затем выдох. Вот оно, то самое, о чём не хотелось говорить.

— Хорошо, но позволь уложить её, — попросил Ацу. — Ей нужен покой.

Скептически взглянув на сына, Осаму разрешил.

Мальчик-тигр прошёл в свою комнату и там уложил Кёку на свой расправленный футон. После этого он вышел и прикрыл за собой дверь.

Разговор предстоял долгий.

***

— Так, ещё раз. То есть ты, хах, нарушил мой наказ не приближаться к людям? — спросил Дазай после того как выслушал сына.

Ацуши кивнул. Внутри он боялся, что отец разгневается на него и выгонит вон, а Кёку просто убьёт. В гневе Дазай Осаму был опасен — иногда парню казалось, что он опаснее самой Аматерасу.

— Ага, ясно, — кивнул Дазай самому себе. — А ещё ты встретил эту девчонку, вы стали друзьями. И ты продолжал тайком приходить к ней.

На несчастье юноши его отец улыбался и говорил спокойно, даже ласково. Но Ацуши знал, что за всем этим Осаму скрывает гнев и негодование.

— И при этом не задумывался, что тебя могут увидеть другие жители деревни, я правильно понимаю? — продолжал ёкай тигр, расхаживая туда сюда по коридору. — Не задумывался ты и о том, что твоя «подружка» расскажет про тебя остальным. После чего тебя схватят и узнают, кто ты на самом деле.

Наконец кареглазый прекратил нарезать круги и остановился. После чего посмотрел на сына взглядом, от которого у того мурашки пробежали по телу. После чего леденящим душу тоном произнёс:

— И не думал ты о том, что тебя убьют. И что я сошёл бы с ума от горя, после того как узнал бы. А от той деревни остались бы обломки и трупы этих ублюдков!

Осаму был зол. Но не на то, что Ацуши принёс эту девчонку, и даже не на то, что он нарушил его запрет. Он злился на то, что сын не думал тогда о последствиях, не думал о том, что будет с его отцом, если бы его действительно убили. Не думал, как было бы больно Дазаю от потери единственного родного и любимого человека.

Он стал подходить к юноше, и тот зажмурился, решив, что сейчас отец накричит на него сильнее и ударит.

«Заслужил», — подумал он, когда мужчина встал прямо перед ним.

Однако вместо крика или удара, Ацуши почувствовал как Осаму резко притянул его к себе и крепко обнял. Парень в удивлении распахнул глаза. Он молчал, боясь нарушить тишину и разозлить отца. Но спустя несколько секунд Дазай заговорил:

— Я уже потерял из-за них твою маму и едва не сошёл с ума от горя.

Молодой ханъё застыл, услышав слова шатена. Его мама? Её убили люди?

Наконец мальчик-тигр решился заговорить:

— Папа. Что это значит? Мама, её… её убили люди?

Отстранившись от сына, Осаму взглянул на него. Иногда он говорил своему тигрёнку, что он похож на мать. Да что там похож, он был её копией, и это было отдушиной ёкая. Он видел в сыне свою возлюбленную, особенно когда тот улыбался или смеялся. Это смущало, ведь порой он смотрел на него и видел свою возлюбленную. И это было одновременно и радость и боль.