I. (1/2)

Солнечный свет из приоткрытой двери заполняет всю прихожую от пола и до потолка.

И, слава Богу, думается Джонину, что щель небольшая, а снаружи совершенно не ясно, что происходит внутри, да и кто додумается любопытствовать? В конце концов, только эта мысль помогает ему сейчас оставаться в довольно здравом уме и не забывать о том, что увлекаться особо нельзя, хотя и очень хочется, и всё это несмотря на то, как его ладони крепко сжимают тонкую талию и он почти отчаянно уговаривает себя, что не двинется ими ниже.

Нет!

Чему только его учили в полицейской школе, разве не самоконтролю и выдержке?

Жаль, там не учили, как противостоять чарам мужа, когда он совсем очаровательно улыбался у порога десятью минутами ранее, пытаясь проводить его в участок. Джонин поймал себя на мысли, словно что-то идёт не так, но уже в тот момент, когда Джунмён оказался сидеть напротив на комоде в прихожей, обнимая за шею, а его собственные руки обхватили тонкую талию, пока губы нашли любимые и самостоятельно заманили в поцелуй, как в самую жуткую западню, из которой пути назад нет и быть не может в принципе.

– Послушай, соблазнитель… – усилия буквально нечеловеческие, а всё потому, что телефон во внутреннем кармане куртки вибрирует, напоминая о том, что пора выходить.

Такая себе предосторожность от неожиданных приступов нежности в адрес мужа, которые, отчего-то, накатывают постоянно именно тогда, когда одной ногой он уже стоит на улице, а вторая топчется на пороге, чтобы остаться подольше.

Но так, к сожалению, не работает.

– Джунмён-а, – Джонин вздыхает, улыбаясь в тёплые губы. – Серийники сами себя не поймают.

– Как будто ты поймаешь! – Джунмён хмыкает улыбчиво, но позволяет шагнуть от себя чуть прочь, хоть всё ещё обнимает за шею. – Разленился в последнее время.

– Так вот ты какого, значит, мнения обо мне? – Джонин наигранно дуется. – Совсем в меня не веришь?

– Оцениваю статистику, – деловито отзывается Джунмён, наконец, опуская руки и слезая с комода, поправляя воротник чужой рубашки под курткой. – Будь осторожен, блюститель закона! – напоминает привычно теми же словами, какими провожает всегда. Джонин уголком губы улыбается и не сдерживается, вновь обхватывая талию мужа теперь одной ладонью, с улыбкой сквозь ресницы наблюдая, как тот трётся носом о его нос прежде, чем поцеловать.

Всегда так делает!

– Хорошего вам дня!

Джонин спешно отстраняется после поцелуя и шагает, наконец, за дверь, закрывая ту за собой. Спешно забирается в машину, пару мгновений спустя трогается, чуть посигналив на прощание так же совсем привычно.

Джунмён провожает машину взглядом прочь из двора и вздыхает.

Набор отработанных действий, слов, ритуалов и поворотов головы.

Только поцелуи каждый день новые.

– Сэхун-а! – бросая на своё отражение в зеркале прихожей короткий взгляд, зовёт погромче Джунмён, двигая вглубь дома искать обладателя названого имени. – Собирайся, я отвезу тебя в сад!

Конечно, маленький шестилетний альфа сам собираться не особо горазд.

Он усаживается на край кровати, ожидая, пока папа появится на пороге, чтобы проконтролировать, не надел ли он футболку задом наперёд и получилось ли у него застегнуть тугие пуговки на его джинсовом комбинезоне, расчесать лохматую каштановую чёлку так, чтобы в ней не запуталась расчёска.

В детской слышится копошения – ответственной миссией сбора собственных книг и игрушек в рюкзак Сэхун занимается самостоятельно.

Джунмён ждёт его в прихожей всё у того же зеркала, в которое глядит, рассматривая себя теперь довольно пристально.

Когда Джонин смеётся особенно сильно, его улыбка такая широкая, что на щеках даже появляются едва заметные ямочки.

Они идут ему.

А когда флиртует, он улыбается одними глазами, иногда одним уголком губ. Сколько не пытался, у Джунмёна так не выходит. Улыбка, или вернее сказать, – усмешка скорее напоминает оскал, причём не весьма правдоподобный и устрашающий, а скорее дешёвый и клоунский.

Злится – и хмурит брови. Сводит их на переносице, отчего на лбу его ещё довольно молодого лица появляется множество глубоких складок и морщин. В такие мгновенья он смотрит исподлобья да его и без того чёрные глаза, кажется, становятся ещё темнее. Но злится он нечасто. А у него, Джунмёна, ярость, наверняка, выходит получше остального, потому что её, едва ли не единственную, играть действительно не нужно.

Её и может быть ещё обезумевшие от желания глаза, когда он близко настолько, что его можно чувствовать кожей. В такие мгновенья Джунмён старается не думать о том, насколько правдоподобно выглядят эмоции на его лице, и есть ли они там вообще. Потому что единственное, вернее, единственный, о ком он может думать в это время – это муж.

Когда тоска давит на его плечи, он дышит словно тяжело, сквозь приоткрытые губы и всё легко читается по его глазам – сколько Джунмён не пытался, такого искреннего и естественно мастерства выражения эмоций ему не достигнуть. Джонину не нужно даже это отыгрывать, всё это в нём.

Будучи озадаченным, он тоже хмурится, но покусывает губы. А сосредоточенный, за работой, так глубоко уходит в себя, что долго фокусирует на зовущем взгляд и его глаза остаются тёмными, с расширенными зрачками ещё несколько мгновений после, как он вскидывает на зов взгляд. Джунмён каждый раз ловит себя на мысли, что это жутко заводит.

Когда Джунмён просыпается и, оборачиваясь через плечо, обнаруживает мужа на соседней подушке, лицо Джонина кажется безмятежным, спокойным и даже немного безэмоциональным, но всё, о чём могут сказать морщинки в уголках его глаз, или улыбка, или вскинутые брови – вместо этого говорят его глаза.

Джунмён не может точно идентифицировать и проанализировать, что именно он видит в его глазах в такие моменты, но, кажется, нормальные люди называют это любовью.

– Папа, а куртку? – рядом слышатся косолапые шаги и Джунмён устремляет взгляд вниз, замечая сына. Сэхун протягивает на вытянутых ладошках свою любимую синюю куртку с капюшоном Ститчем – его самым любимым персонажем, и Джунмён чуть вздыхает, глядя на маленького альфу сверху-вниз. – Брать? – уточняет Сэхун, когда родитель обращает на него внимание.

– Хорошо, – Джунмён снисходительно кивает, – бери, если хочешь.

Сэхун деловито кивает папе в ответ, следом с совершенно невозмутимым видом пытаясь натянуть куртку на плечи поверх рюкзака, который уже там, и совершенно не понимая, почему не получается. Когда после третьей попытки следует провал, маленький альфа поднимает на папу огромные карие глаза с немой просьбой помочь.

Джунмён в очередной раз вздыхает.

– Катастрофа! – подытоживает, опускаясь рядом с сыном, чтобы снять с него рюкзак и надеть куртку как положено, возвращая такой же Ститч-рюкзак обратно в руки непоседы.

Довольно натягивая рюкзак на плечи, Сэхун цепляется за папину руку и послушно шагает с ним к машине.

***</p>

У редакции людно.

На парковке людей не меньше, чем машин.

Джунмён паркуется, несколько мгновений сидит в машины, не шевелясь и не дыша. Следом смотрит в зеркало заднего вида, несколько раз показательно улыбается, вновь становясь серьёзным.

– Здравствуйте, редактор Юн.

Стонет сквозь зубы.

– Доброе утро, шеф. Дела – хорошо.

Стукается лбом о руль, опуская голову.

– Дешёвый спектакль.

Вновь гладя на себя в узкое зеркало, Джунмён вздыхает, репетирует ещё одну улыбку. Снова здоровается. В очередной раз вздыхает и теперь опускает голову на руки, а те на руль осознанно. Прикрывает глаза, дышит глубоко и отсчитывает мгновенья назад – чтобы отыграть этот день достойно, нужно немного терпения и множество усилий. Или скорее множество терпения и столько же усилий.

Откуда у людей эта дурацкая привычка лезть в чужие жизни? Задавать неудобные вопросы или считать, что кто-то должен искренне рассказывать тебе, как у него дела, если ваши имена стоят рядом раз в неделю под несколькими столбиками печатного текста?

Джунмён выдыхает, пытаясь расслабиться, и забирает с соседнего кресла сумку, чтобы накинуть её ремешок на плечо и двинуть прочь из машины.

Главное – пережить первые несколько минут, пока кожа привыкнет ко взглядам, а фантазия не будет подкидывать изощрённые варианты убийц после очередного – «как домашние, Джунмён-а?».

Живы.

И на этом, пожалуй, достаточно!

Охранник у пункта пропуска, где каждый пришедший идентифицируется и считывается у ресепшена с помощью карты-пропуска, как обычно немногословен, и Джунмён благодарен ему за это до неба и назад.

Минус одна причина точить вечером ножи для приготовления ужина, а не для убийства!

Поднимаясь в редакцию, Джунмён замирает ещё на мгновенье у прозрачной двери с многословной надписью на ней – «Корейский ежедневник». Берясь за ручку, Джунмён отсчитывает назад до трёх, но прежде, чем успевает наступить даже два, двери толкают изнутри и Джунмён на мгновенье теряется такому неожиданному ходу событий, спешно сменяя на лице несколько эмоций одна за другой.

– Джунмён-а, – улыбается с порога выпускающий редактор, первый заместитель его шефа, обнаруживая у двери. – Напугал, что ли? – уточняет, кажется, с добродушной улыбкой, и Джунмён поспешно улыбается в ответ, глядя в лицо беты чуть старше его самого.

Улыбка и доброжелательность даются ему легче всего и всегда выручали даже в самых непредвиденных ситуациях.

– Собирался с мыслями, – совершенно честно и не юля, выдаёт он, отыграв доброжелательность. – Тут, знаете ли, редактор Юн, не у всех такие стальные нервы, как у вашего отдела.

– И то верно! – бета хлопает по плечу и отходит чуть в сторону, пропуская Джунмёна в редакцию и прежде, чем успевает что-то из вежливости, любопытства или ещё Бог знает чего спросить в спину, Джунмён юркает в середину и двигает по длинному коридору опен-спейса к своему рабочем месту.

Дурацких вопросов за сегодня ему ещё наверняка хватит на неделю вперёд, поэтому пока они не посыпались неизбежным шквалом, Джунмён находит свой стол и опускается в кресло, спеша скорее достать ноутбук и создать хотя бы видимость работы, чтобы отсрочить моменты с неуместными разговорами как можно сильнее.

Ноутбук без труда ловит уже давно привычную внутреннюю сеть и Джунмён может взглянуть темы, обсуждаемые на летучке, уже готовые в номер материалы коллег и предварительный макет завтрашнего номера.

Хорошо, что его рубрика не зависит от ежедневного расписания выхода издания.

Когда спустя четверть часа понимает, что приехав позже, не пропустил совершенно ничего важного, Джунмён подключается к скрытому рабочему столу и находит скрытую папку, открывая доступ к ней с помощью 18-значного пароля.

Вот теперь-то самое время поработать!

Папка носит едва ли не поэтичное название – «Каратель».

Каждый раз, видя её, Джунмён непроизвольно хмыкает.

Шеф хотел, как в кино – короткое, запоминающееся, пусть и метафорическое прозвище, которое бы отражало суть и сразу давало читателям понять, о ком речь.

Каратель.

Что может быть поэтичней, действительно?

Тринадцать серийных убийств за последние девять лет – жёстоких, но точных и мерных. Красивых, сказал бы о них Джунмён.

Но важнее всего – заслуженных.

Неужели эти ублюдки заслуживали в принципе ходить по земле?

Психопаты, похитители, растлители и насильники.

Судебная система слишком зациклилась на правах человека!

Неужели родители и близкие тех, чьих жизни забрали это звери, когда-либо хотели бы, чтобы ублюдки, пойманные сильными руками блюстителей закона и справедливо осуждённые судебной системой этой страны, жили?

Но разве, даже будучи приговоренными к одному, двум, трём пожизненным срокам, они не продолжают жить? В отличии от тех, чьи жизни они отобрали и которых уже точно не вернуть.

Джонин бы сейчас ввязался с ним в настоящий шумный спор и, возможно, дошло бы даже до крупного скандала, потому что он – один из тех, кто смотрит глазами этой системы. Он – её часть.

Какая ирония, подумать только!

Джунмён усмехается, думая об этом.

Порою, муж кажется ему самым справедливым человеком на свете. Он костьми готов лечь за правду и слово «честь», а, следовательно, и пошедшее от него «честно» – его второе имя.

Джунмён до сих пор не понимает его позиции и знает, что не поймёт никогда, а муж не поймёт его.

Но оно может и к добру.

Ему и не нужно понимать, не нужно знать.

Потому что, несмотря на все очевидные преимущества и нескрываемую выгоду выйти за офицера спецотдела полиции по особо тяжким преступлениям, порою, его близость вытрёпывает все нервы и весьма подкашивает.

А ещё, бывает, жутко стопорит в делах.

Но, отчего-то, меньше всего хочется впутывать его более того, чем он уже в это впутан по долгу службы.

Просматривая последние полученные по делу данные, Джунмён лениво пересматривает ещё раз уже почти наизусть выученные файлы и закрывает папку, а с ней и скрытый рабочий стол.

Пожалуй, на сегодня пока достаточно.

Такими темпами с места он всё равно не сдвинется, по крайне мере – не без помощи полиции.

И, кстати, о полици!

Джонин всегда берёт трубку так быстро, как это позволяют ему обстоятельств, поэтому иногда, как сейчас, Джунмён даже не успевает с ним поздороваться.

– Любовь, соскучился, что ли?

Он часто начинает разговор с вопросов – Джунмён цокает языком. Профессиональная привычка. Ничего не поделать. А ещё это самое привычное и частое слово, которое он слышит от мужа в свой адрес. Любовь.

– А ты сомневаешься? – невоспитанно отвечая вопросом на вопрос, интересуется Джунмён.

– Нет, но услышать от тебя люблю! – голос Джонина материально тёплый, совсем мягкий.

– Улыбаешься? – на всякий случай вслух уточняет Джунмён, хотя ответ знает и так. Потому что Джонину нравятся эти его уточнения – они кажутся ему очаровательными, а не совсем такими, какими они есть на самом деле.

Джунмён – очень внимательный да искусный ученик.

– От уха до уха, – признаётся муж. – Как дела на работе?

– А на твоей?

– Нет, Джунмён-а, всё время вопросами на вопросы мы отвечать не будем, – мягко перебивает Джонин. – Говори, любовь, внимательно тебя слушаю.

– Скука смертная, – отзывается Джунмён. – Поэтому мой вопрос актуален – а у тебя? Может, есть что-то интересное для меня?

– Ах ты манипулятор! – Джунмён не сразу различает улыбку, игривость и наигранное возмущение в его голосе, а потому по-настоящему опешивает и ещё несколько мгновений после не знает, что ему на это ответить. Но Джонин продолжает, и всё подобие волнения сходит на нет. – Пользуешься моим положением? Я не могу рассказывать тебе всего – это служебная тайна.

– Знаю, – буркает в ответ Джунмён. – Но всё-таки…?

– День спокойный, Джунмён-а. Бумажки перекладываем с места на место, так что я заберу вечером Сэ. Не думаю, что за эти полдня что-то особо поменяется.

– Ну ладно, – Джунмён не умеет скрывать разочарования и не пытается сейчас тоже. – Бутылку Просекко я хотя бы сегодня дождусь?

– Вместе со мной, естественно, – Джонин, слышно, смеётся негромко. – Хорошо, пошёл работать. До вечера. Люблю тебя.

– И я.

Джунмён сбрасывает вызов и откладывает телефон, съезжая по спинке своего офисного кресла.

Скука смертная!

***</p>

– Идёшь с нами обедать, хён? – Джехён перегибается через перегородку стола между рабочими местами, с улыбкой интересуясь у Джонина, и тот согласно кивает, улыбаясь в ответ.

– Джехён-а, и куда в тебя только помещается? – добродушно подкалывает Минхо с другой стороны, хлопая по плечу. – Только же на ланч ходили пару часов назад.

– Хён, я – растущий организм, – отмахивает младший коллега и Минхо переглядывается с Джонином, рассмеявшись.

– А шеф, – уточняет он, поднимаясь с кресла и забирая с его спинки свою куртку, – идёт?