Глава 5. В шаге от бездны (1/2)
Цзян Чэн отшатывается в сторону, слыша как что-то с силой врезается в стену, сопровождаясь треском и приглушенными проклятиями.
«Лань Хуань разбил о стену телефон!»
Ваньинь не может в это поверить: его любовник никогда не терял самообладания настолько, чтобы даже голос повысить, что уж говорить о порче имущества. Но тогда, что могло так вывести его из себя?
Торопливые шаги вырывают Цзян Чэна из размышлений, и он инстинктивно отходит в тень кухонного проема. Сичэнь хлопает дверью кабинета и, не глядя по сторонам, уверенный, что его парень всё ещё на прогулке, идёт в коридор. И, видимо, он взвинчен настолько, что не замечает чужих вещей, вернувшихся на место, а лишь быстро одевается, берет ключи от машины и, щёлкнув замком, покидает квартиру.
— Какого чёрта?
Опешивший и прилично протрезвевший Цзян Чэн выходит из своего укрытия. В голове роится миллион вопросов, и ни на один из них он не в состоянии придумать даже приблизительного ответа. Но если рассудить логически… Сейчас уже ночь, в голове начинает шуметь, предвещая похмелье от виски с колой, и Лань Хуань, у которого можно было узнать всё без утайки, отсутствует. А его телефон покореженной железкой валяется на полу кабинета, лишая хоть какого-то шанса на связь. Так что… Стоит оставить любопытство до утра и пойти спать.
Легче сказать, чем сделать. Сон не идёт от слова совсем и, глядя в мутный серый потолок спальни, Цзян Чэн начинает перебирать собеседников, с которыми мог только что говорить его любовник.
Это точно кто-то близкий, знакомый, кто-то, кто способен задеть за живое всегда непоколебимого Лань Сичэня.
А может что-то случилось в больнице? Если ему пришлось сорваться посреди ночи… Одни вопросы и никаких ответов.
Веки начинают тяжелеть и на сознание накатывает долгожданная тьма, унося с собой на время все тревоги, окуная в безмолвие и пустоту.
Стекло меж нами как лунный свет,</p>
Но этой грани прочнее нет.</p>
Пробуждение Цзян Чэна во всех смыслах оказывается не слишком приятным. Во рту чувствуется гадкая похмельная сухость, а в затылке поселяется тупая боль, которая при малейшем движении грозит перерасти во что-то большее.
И происходит это все от того, что Ваньинь давно потерял сноровку… В их с Вэй Ином юности они довольно часто напивались, но всегда без каких-либо критичных последствий. А вот в последнее время Цзян Чэн редко позволял себе пить. Нечто внутри него подсказывало, что начни он злоупотреблять алкоголем, то может просто напросто спиться, упав в забвение на дне бутылки. Как бы иногда дерьмово ни было, Ваньинь все же не собирался скатываться до подобного, поэтому и пить почти перестал. И именно поэтому после ночного коктейля организм, отвыкший от градуса, немного взбунтовался.
Первым, что необходимо сделать, это поднять себя с кровати и добраться до ванны. Судя по тому, что в квартире гробовая тишина, а в постели Цзян Чэн по-прежнему один, Лань Сичэнь до сих пор не вернулся. Так что, когда мозги удастся собрать в кучу, придется позвонить ему на работу и узнать там он или нет. А потом еще обязательно нужно что-нибудь съесть, потому что со вчерашнего обеда перекусить Ваньинь так и не удосужился.
Он переводит взгляд на окно и радуется, что день выдался пасмурным, а из-за светлых, но плотных штор в комнате по-сумрачному серо. И это лучше, чем если бы яркое солнце резануло по не успевшим привыкнуть к свету воспалённым глазам. Кое-как Цзян Чэн сползает с кровати и даже умудряется принять вертикальное положение без последствий в виде неожиданной головной боли.
В этот момент ему кажется, что все намного лучше, чем он предполагал, а стоит выпить таблетку, как все задуманное тут же получится осуществить вообще без промедления. Особенно вытрясти из Лань Хуаня правду, что бы она под собой не подразумевала…
«И где найти терпения, чтобы его дождаться? Или придется ехать к нему в больницу? Ладно… Скоро все выяснится. Сначала ванная…»
Цзян Чэн, сосредоточившись на этой мысли и желая как можно скорее добраться до цели, делает несколько шагов к двери, а когда рассеянно зачесывает назад растрёпанную челку, то понимает, что его планам не суждено сбыться. Он хоть еще и не проморгался до конца, но в зрении своем не сомневается… Ноги сами собой останавливаются, не дойдя до выхода из спальни каких-то пару метров, и Ваньинь замирает как вкопанный.
По левую руку от него большой зеркальный шкаф-купе и только что он краем глаза уловил как будто бы рябь, прошедшую по отражению комнаты. Мельком заметил то, чего там точно быть никак не может. И кажется… Это вовсе не вина слегка идущей кругом головы.
В принципе… Подобное случалось уже не в первый раз. Но зрительная память мгновенно воскрешает позабытый ужас, и возможно, это вылилось бы в сильнейшую паническую атаку, если бы похмельная заторможенность не самортизировала адреналиновую волну вялой реакцией и сомнением в происходящем.
Цзян Чэн смотрит только вперед и старается успокоить зашедшееся сердце. Но убедиться, что не померещилось, он всё-таки должен.
Поворот головы в словно загустевшем воздухе дается так тяжело и медленно, что это мгновение превращается в вечность. Тело, не желающее двигаться, наливается свинцом, а струны нервов натянуты настолько сильно, что как бы не лопнули. И, когда Цзян Чэн наконец встречается взглядом со своим отражением, приходится очень крепко стиснуть зубы, чтобы не зажмуриться. Даже связки в этот момент не способны издать ничего больше, чем тихий отчаянный хрип.
Перед Цзян Чэном должно быть большое двустворчатое зеркало и отражение комнаты в нем. Но вместо этого он будто через широкую оконную раму смотрит на совершенно другое помещение. Одно из самых ужасающих, от которого буквально кровь стынет в жилах.
Перед Цзян Чэном зал патанатомии для опознаний. Яркое пятно лампы дневного света слепит начавшие слезиться глаза. А прямо посреди кафельных стен и пола стоит стальной прозекторский стол для вскрытий.
Тот самый стол, который невозможно не узнать. Тот самый, на котором Цзян Чэн видел мертвого Вэй Ина под белой простыней.
Тот самый, на котором и сейчас лежит труп. Из-под простыни виднеются только пряди длинных растрепанных волос и тонкая рука, свесившаяся с края.
Желание закрыть глаза настолько велико, что кроме него не остаётся ничего в мире, но Ваньинь почему-то не может этого сделать. Лампа над столом мигает, а он стоит в полном оцепенении, смотря на то, как медленно, сжимаясь и разжимаясь, шевелятся бледные пальцы, словно проверяя функциональность руки. А затем, не с первой попытки, но тело начинает приподниматься, опираясь на локти.
— Можно я всё-таки отрублюсь..? — не выдерживает Цзян Чэн, не узнавая свой надломанный голос. — Не показывай мне… Я не хочу видеть этого снова…
Он ощущает, как из широко распахнутых глаз начинают течь слезы, но, к сожалению, они сразу срываются вниз, не способные размыть самого страшного, что Ваньинь видел на опознании через стекло за всю свою жизнь. Он знает, что будет, когда простыня упадет. Под ней не окажется лица: там только кровавое месиво из мягких тканей и волокон мышц с проглядывающей через всё это белесой костью черепа.
Наверное, когда увидит, — точно отрубится, как и в прошлый раз…
Но простыня не успевает упасть. Вместо этого Вэй Ин сам поднимает руку и порывисто сдергивает белую ткань.
— Твою, сука, мать…
Цзян Чэн чувствует такое облегчение, какого, наверное, никогда не испытывал. У него бы, скорее всего, подкосились коленки, если бы он на автомате не сделал полшага вперёд, а ладонь бы, в поисках опоры, не впечаталась в прозрачную стену, которая до этого была зеркалом.
В реальности за его спиной всего лишь спальня Лань Сичэня, но в галлюцинации по ту сторону — удивленный Вэй Ин в какой-то больничной ночнушке на завязках сидит на столе из морга и озадаченно смотрит на простыню в своей руке. Смотрит усталыми глазами, а не пустыми глазницами кровавой маски. Он выглядит вялым и заторможенным… Цвет лица не сильно отличается от ткани, под глазами залегли темные круги, черты лица заострился, скулы выступают сильнее обычного… Но… Никаких травм на нем больше нет и за это Цзян Чэн готов благодарить всех богов на свете.