Глава 1. Река, что утешала шторм (1/2)
«Не верится, что прошёл уже целый год… Иногда мне кажется, что миновала вечность, а порой — что это случилось только вчера.
Белый как полотно Ваньинь, теряющий сознание на опознании тела в морге, окаменевший от ужаса Лань Чжань и обливающаяся слезами Яньли, которую не пустили дальше предпокоя патанатомии, но чьи рыдания слышались даже сквозь плотно закрытые двери.
Работая в медицине столько лет и видя смерть постоянно, я всё же не был готов настолько близко столкнуться с тем, как хрупка бывает нить, держащая чью-то душу в этом мире. Как слаба человеческая оболочка, в мгновение ока превратившаяся из красивого молодого парня в биомассу с неопознаваемым лицом.
Не представляю, как пережил Лань Чжань эту потерю… Как он нашёл в себе силы не уйти вслед за тем, кого так неистово любил? Я видел его накануне происшествия: разбитого, пьяного, с безжизненным взглядом в пустоту… И это только от одной мысли, что они с Вэй Ином расстанутся. Но что он ощущал, когда ему позвонили из морга и попросили приехать на опознание тела, я даже вообразить не способен.
Возможно, именно отсюда берут начало все его нынешние странности и отчуждённость, а также патологическая аскетичность, обострившаяся до предела за последние время. Его исчезновения на дни, а порой и недели, игнорирование телефонных звонков, полностью заброшенная работа… Но разве можно упрекнуть его во всём этом? Разве можно заставить снова начать жить, если тот, кто был твоей жизнью, умер? Умер так глупо, случайно и внезапно. Визг тормозов, неизвестная машина — и вот на асфальте только остывающее тело, уже с трудом узнаваемое даже родными…
Ваньинь был безутешен… Метался по комнатам дни напролёт и то крушил всё, что попадётся под руку, впадая в ярость, то, сбивая кулаки в кровь о стены и зеркала, обливался слезами. Чего мне стоило привести его в порядок и заставить принять смерть брата — словами не передать… Возможно, я льщу себе, говоря, что его исцелила моя любовь, но как бы то ни было, сейчас, спустя год, он уже больше похож на себя прежнего, чем когда-либо до этого.
Мне даже удалось уговорить его переехать ко мне. И, отвлекая Цзян Чэна работой и вниманием, я потихоньку исцелял его сердце, как и своё. Жаль только, что с Лань Чжанем всё это было впустую…»
— Лань Хуань, ты готов?
Немного раздражённый, но очень красивый баритон отвлекает Лань Сичэня от очередной записи в дневнике и, подняв глаза, он видит стоящего в дверях Цзян Чэна. Тот одет во всё чёрное, с сумеречными тенями под глазами, и собран, как перед прыжком в пропасть.
Сегодня годовщина смерти Вэй Ина, и они собираются в семейном храме для поминального обряда. Лань Сичэнь рад, что в такой момент может быть подле возлюбленного, вынужденного вновь пройти через этот тяжёлый цикл воспоминаний. Что может поддержать его, защитить и просто поделиться своим теплом.
— Я готов, Ваньинь, можем выходить. Еда и благовония уже в машине, я купил всё, что ты хотел.
Лань Сичэнь прячет блокнот в кожаном переплёте в выдвижной ящик стола и, улыбаясь уголками губ, первым покидает помещение, зная, что его парню неприятны излишне пристальное внимание и гиперопека. Хотя, по правде сказать, старшему сыну семейства Лань до зуда в ладонях хочется провести руками по широким плечам Цзян Чэна, прижать его к себе, заключив в объятья, и скрыть от всей боли, что плещется вокруг них бескрайним океаном воспоминаний и утраченных надежд.
Весь путь до семейного дома Ваньинь не произносит ни слова. Он стойко старается сохранять спокойный вид, но во всей его позе чувствуется напряжение, между бровей залегает вертикальная складка, а взгляд расфокусирован и устремлён на мелькающие за окном пейзажи. В этот момент всё, что может Лань Сичэнь, — это поддерживать его своим молчаливым присутствием и следить за дорогой.
Хотя видит бог, он отдал бы всё на свете, чтобы Ваньинь почувствовал себя легче. Возможно, именно это искреннее стремление и было бальзамом, исцеляющим раны Цзян Чэна, утратившего жажду жизни вместе со своим сводным братом.
Сичэнь не знал, но несмотря замкнутость и резкость, Ваньинь умел видеть в людях самую суть, чувствовать её на каком-то потустороннем уровне. И именно незамутнённая бескорыстная любовь старшего Ланя иногда удерживала его на краю, став причиной, почему Цзян Чэн решил дать шанс их отношениям, даже если в душе был опустошён.
Встреча родственников в большом загородном доме проходит в тишине. Цзян Чэн обнимает сестру и хмурится, замечая как та осунулась. Но, конечно же, сейчас она выглядит лучше, чем первое время после трагедии. Тогда, несмотря на собственную боль утраты, Яньли, как могла, поддерживала брата. Они много времени проводили вместе, разделяя на двоих тоску, с которой поодиночке вряд ли бы справились. И именно сестра робко, но вполне однозначно посоветовала Ваньиню принять предложение Лань Сичэня и съехаться. Не хотела, чтобы он оставался наедине со своим горем.
Бесспорно, это был тяжёлый год для всех. Даже Юй Цзыюань, мать Цзян Чэна, выглядит собранной, но поникшей, хотя в былые времена от её яростного нрава искры летели во все стороны. Насколько знает Лань Сичэнь, она не питала особой любви к Вэй Ину, но то, что его смерть сделала с её детьми, не могло не отразиться и на ней. Цзян Фэнмянь вымученно улыбается, стараясь поддержать родных, но седые пряди, посеребрившие его смоляную шевелюру за последний год, говорят больше слов.
Ваньинь, держа сестру за руку, первым поднимается на ступеньку семейного храма и останавливается напротив поминальной таблички. А когда он хочет поджечь палочку благовоний, его перетряхивает ощутимым ознобом, и та выпадает из непослушных пальцев. У Лань Хуаня сердце сжимается, когда он видит, как губы Цзян Чэна едва шевелясь, шепчут: «прости».
— Ничего, А-Чэн. А-Сянь рад, что мы пришли.
Яньли мягко касается локтя брата и делает всё необходимое: от тонкой палочки, воткнутой в чашу с песком, теперь вьётся тонкая струйка дыма с едва уловимым запахом лотоса, а на специальной подставке появляются угощения для покойного: мандарины, сладости, связка острого перца Чили и бутылка любимого вина Вэй Усяня. Пустые бутылки этого же вина, разбросанные по полу, Лань Сичэнь видел в квартире Ванцзи в тот трагической вечер…
Из мыслей о прошлом его вырывает вопрос Цзян Чэна, сказанный тихим, но явно раздражённым тоном:
— Почему твой брат не пришёл, Лань Хуань? Нашёл дела поважнее?
Сичэнь игнорирует злой сарказм в последнем вопросе, памятуя о непростых отношениях между младшим братом и Ваньинем, и полным спокойствия голосом увещевательно поясняет:
— Я не смог до него дозвониться ни вчера, ни сегодня. Но подозреваю, причина в том, что это было бы для него слишком тяжело…
— А нам, значит, не тяжело? — звучит резкое.
И Лань Сичэнь ничего не отвечает, прекрасно понимая его негодование. Это действительно не оправдание, чтобы не почтить чужую память…
◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤◢◤</p>
«Не могу отделаться от мыслей, что Лань Чжань мне соврал. Но возможно ли это? Он никогда не делал подобного, особенно в общении со мной. Его воспитание, его моральные принципы — всё это не позволило бы ему лгать, по крайней мере раньше…
Но сейчас я уже ни в чём не уверен: он сильно изменился за этот год, и то, что я застал в его квартире по приезде, меня насторожило.
Хаос, беспорядок, пыль, мусор, затхлая атмосфера заброшенности и упадка. Когда Вэй Ин только перебрался к брату, он, конечно, внёс в стерильность его жилища некую долю хаоса, но то, что я застал, приехав узнать о причине отсутствия на поминках, меня поразило.
Ваньинь имел все основания для упреков, как и любой из его семьи, поскольку отношения между Ванцзи и Вэй Ином были практически официальными, никогда не скрывались и часто даже излишне выставлялись на публику, как на мой взгляд. Отсутствие брата было грубым оскорблением, неуважительным и показательным, как будто только его боль имеет значение и вес, а все остальные не в счёт.
Наверное, недостойно так думать о своём младшем брате, но я был разочарован его поступком и испытал стыд, словно в том была моя вина.
А может, и была? Я малодушно посвятил всего себя Ваньиню, стараясь окружить его заботой и любовью, и это заняло всё моё свободное время, не оставив и минуты для брата, страдающего, вероятно, ещё больше, чем Цзян Чэн.
Поэтому, обдумав всё хорошенько, после поминок я оставил любимого с родными и поехал к Ванцзи. Меня гнала ещё одна страшная мысль, от которой я пытался избавится всю дорогу до квартиры брата: «Не сделал ли он чего-то с собой»?