Часть 4. 50 оттенков безбашенности (история Эндрю) (2/2)

— Это было наказание, — оборвала меня Титул, — а наказание не может быть приятным. Нельзя самовольно остаться здесь и перестать следовать правилам! И кстати, запомни, что с тобой в следующий раз я тоже так мягко не обойдусь. Накажу в полную силу и не через штаны! — пообещала она.

Во мне опять все сжалось после этих слов:

— Это мягко по-твоему?

— Даже слишком. К утру не останется ни чувствительности, ни следов. Ты даже забудешь, что что-то было.

— Это навряд ли.

— Посмотри на меня! — кажется, мне удалось своими пререканиями вывести девушку из себя, — ты думаешь, там — она взмахнула рукой в сторону, — ты как на курорте отдыхал бы? Серьезно? Ты в зеркало себя давно видел? Красавчик с покушением на убийство! Дааа, тебя, такого авторитетного, не унижали бы и не опускали! Да проснись ты уже наконец! — она несильно стукнула тыльной стороной ладони мне по плечу.

Я возмущенно вскипел, но крыть мне было нечем. Едва сдерживаясь, я молча отвел взгляд.

А Титул снова стала спокойна и надменна, как будто и не повышала только что голос:

— У тебя слишком многое сидит в голове. И пока твоя коробочка не взорвалась, советую начинать общаться с нами. Конкретно — начни с Малыша. Тем более, что ты теперь о нем знаешь намного больше, чем он о тебе. И это как-то не справедливо, не находишь?

Вот это был контрольный выстрел! Конечно, видя, как я за него вскочил утром, наплевав на правила, она теперь давила на привязанность и манипулировала. А справедливость из её уст звучала как новая издевка. Конечно, хочет, чтобы я все выдал Малышу, а тот в свою очередь растреплет ей. Как же я все это ненавижу!

Проводив брюнетку едким взглядом до спальни, невольно разглядел через проём пятку вытянувшегося на своей постели Малыша. Он наверняка не спал и слышал некоторые слова, и отложить разговор с ним вряд ли получится. Да я и сам уже хотел проявить участие, потому что не считал правильным терпеть выходки Титул. Нельзя позволять так с собой обходиться. И раз он сумел однажды быть мужиком и бросить вызов (хоть и не в ту степь), сможет и ещё раз. Поговорю с ним об этом. Но завтра. Сегодня я посплю на диване в холле — и пошли они все на фиг со своими правилами!

***

Ник должен был узнать обо всем намного раньше. Но он действительно ни с кем не разговаривал: сначала из-за неприязни, потом из-за страха стать таким как они — безвольной подопытной крысой. Поэтому и молчал почти все время, не находя ни единой зацепки за нормальность происходящего вокруг. Три недели под ежеминутным присмотром. Не удивительно, что он сорвался. Но пора брать себя в руки. Тем более, что отсюда есть выход. Пусть не для него, но хотя бы для Малыша. Он искренне желал ему выбраться из этой западни.

Однако того же желала и сама Титул — в этом она не лукавила. И сказала ровно все, что на самом деле думает.

Умолчала разве что о том, чего ей будет стоить уход Эндрю. Ведь ее, непоколебимую Ти, так сразил образ юноши, с румянцем легкого стыда и наслаждения на щеках, чувственным движением тела, принимающего боль через все клеточки до самых пальчиков и мягких стоп… Его нежной кожи хотелось касаться руками, снова и снова. Везде. Мальчик полностью растворялся в ощущениях, возбуждающе постанывая и бархатно вдыхая. Смотря глазами в поволоке, готовый довести и себя, и её до экстаза. Он так бурно и ярко реагировал на ласки, что Титул сдалась и позволила увлечь всю себя в его преисполненные благодарностью объятия. Он ласкал ее всегда так неистово, будто до этого сдерживался много дней. Молодые гормоны без устали подталкивали его гибкое тело на новые свершения, заставляя забывать об поднывающих ягодицах или покрасневшей спине. Его губы так нежно касались шеи и ключиц госпожи, что и ей не хотелось чересчур усердствовать с хваткой за копну волос и направлять к своим желаниям. Вместо этого она давала ему немного воли воображения двигаться самостоятельно, и ни разу не пожалела об этом. Он умело доставлял удовольствие им обоим.

Да, играла она с ним всласть. И это было чудесно. Но заигравшись, почти забыла, какую цену придется заплатить за такую привязанность к своей персоне. Теперь надо было на живую отдирать от себя этот пластырь…