Глава 1. Милое письмо от лучшей подруги. (1/2)
Последние лучи заходящего солнца высветили яркие квадратики на противоположной от окна стене комнаты, делая её похожей на камеру. Стена была совершенно обычной, без особых дизайнерских излишеств, зато окошко отличалось именно таким. Решётка — далеко не ординарное украшение ничем не выделяющегося среди других дома в совершенно обычном городке Литтл-Уингинг. По сути, эта скромная комнатушка и была камерой. В ней, на узкой кровати, окружённой всяким хламом, лежал невысокий худощавый парень. Растрёпанные чёрные волосы, синяк под глазом и разбитые губы в запёкшейся крови, потрёпанная, сильно не по размеру одежда, заканчивали образ Гарри Джеймса Поттера, студента школы Магии и Колдовства Хогвартс, Мальчика-Который-Зачем-то-Выжил.
Внизу бубнили телевизор и Дадлик, которого Петунья своим слегка визгливым голосом звала за стол ужинать. Ничто не указывало на то, что наверху лежит избитый подросток.
Становящиеся с каждым годом всё омерзительнее «родственники» уже не боялись ненароком зашибить «уродца». Дадли, под одобрительное хмыканье Вернона, всякий раз, проходя мимо Поттера, норовил то толкнуть его, то ударить в живот, а если подворачивался случай — мог и пнуть.
Сегодня Гарри не выдержал, и Дадлик огрёб в ответ. Дурсли здорово испугались беснующегося подростка, который молотил по лицу их сына, рыча что-то бессвязное. Вернон взревел и вмешался. Парой тяжелых беспощадных ударов он вырубил Поттера всерьёз и надолго.
Провалявшись в беспамятстве почти весь день, Гарри очнулся незадолго до заката солнца. Сильно болела голова, парня слегка подташнивало, сил шевелиться не было, поэтому он просто лежал, бессмысленно глядя в потолок «самой маленькой спальни» в доме № 4.
Как дико это ни звучит, но он улыбался своими разбитыми губами. Улыбался, вспоминая свой первый поцелуй с любимой девочкой, ни больше, ни меньше. Многие ли из парней могут похвастать такой роскошью? Впрочем, внезапно выражение его лица сменилось на противоположное. Место тихого счастья заняло горе от утраты единственного по-настоящему родного человека, погибшего на его глазах, Сириуса Блэка.
Такая мгновенная смена эмоций в сознании пятнадцатилетнего парня безоговорочно насторожила бы любого психиатра. Диагнозы «биполярное расстройство», «маниакально-депрессивный психоз» просто напрашивались в историю его болезни. К клинической картине следовало добавить приходящие каждую ночь кошмары, в которых Сириус падал в Арку, а он тянулся к нему, чтобы схватить, спасти, и не успевал, каждый раз не успевал…
Гарри проснулся глухой ночью с дико колотящимся сердцем. Неспособный больше уснуть, он сидел и молча смотрел в темноту.
Утром дверь в комнату содрогнулась от удара и распахнулась. На пороге стоял Вернон Дурсль, с отвращением разглядывающий лежащего Поттера.
— Вставай, ублюдок! На кухне тебе оставили тосты, ешь и немедленно за работу! Займёшься садом и розами Петуньи.
Гарри поморщился и встал, голова продолжала болеть, а подсохшая за ночь кровь на опухших губах неприятно стянула кожу. «Наверное, они сейчас похожи на оладьи», — подумал парень, выходя из комнаты.
В гостиной по-прежнему бубнил телевизор. В кресло перед несмолкающим ящиком тяжело уселся Вернон, снова погрузившись в чтение узких газетных столбцов.
На кухню Поттер заходить не стал, есть не хотелось. На самом деле ему практически ничего сейчас не хотелось. Выйдя на улицу и медленно обойдя дом, Гарри сел на садовый стул, что стоял скрытый большим розовым кустом. Запрокинув голову навстречу солнечным лучам и вдыхая прохладный утренний воздух, он погрузился в воспоминания.
Он вспоминал, как приехал в Хогвартс, нашёл там друзей, узнал, что волшебство не сводится к размахиванию палочкой и произнесению нескольких странных слов.
Первый его друг — долговязый рыжий неуверенный в себе Рон, познакомивший его с миром магических сладостей. А потом, потом появилась девочка, которую они спасли от тролля в вечер Хэллоуина. С её появлением Гарри всегда вольно-невольно выделял юную волшебницу из их трио.
Всплыла в памяти история с камнем и та отважная девчонка, которая дошла с ним до конца и, подарив свои объятия, сказала: «Ты великий волшебник, Гарри!»
Поттер внезапно подумал, что это ведь были первые в его жизни объятия. Конечно, его наверняка обнимала мама, но в памяти эти моменты нежности не сохранились…
Потом его снова отправили в Дурслькабан — так он начал называть дом «кровных родственников». А вскоре наступил черёд второго курса, когда после всех событий он помчался в больничное крыло встречать Гермиону. Именно тогда в нём поселилось какое-то незнакомое ранее чувство. Будь у него семья, пример перед глазами, да хотя бы неравнодушный к нему взрослый человек, который мог ему хоть что-то объяснить о пробуждающихся эмоциях, взрослении…
Зато ему со всем прилежанием прививали иммунитет ко всякого рода травле и оскорблениям, а ещё беззаветную любовь к магическому миру. Провались он к соплохвостам!
Начали прямо перед первым семестром второго курса, с невероятным рвением продолжили на четвёртом и пятом. Не забывая про факультативные занятия по этим предметам в Дурльскабане.
Он сидел и с мрачным выражением лица вспоминал третий и четвёртый курсы, особенно четвёртый! Эта огромная болгарская обезьяна пригласила Гермиону! Да как он на метле-то держится?! Усиленное древко, наверное. «Гермивона»! Тьфу!
Поимел он примата в финале, доволен был собой! Хотя там, конечно, Крауч подсуетился… И во втором туре тоже поимел! А с каким апломбом появились! Палками стучали, мантии развевались, огонь чуть ли не из задниц пускали!
Кто-то скажет — ему помогали на протяжении турнира? Где помогали? Во втором туре? Да и не важно где. Ему было четырнадцать, petit garçon, так говорила эта француженка. А обезьяне подсуживали безбожно. Додумались! В качестве судий выступали директора школ-участниц, и две из этих школ мечтали раздавить кристально-честного дедушку Дамблдора!
Ладно, это всё ревность говорит. Наплевать ему на Крама, и на Флёр, и на приз, а вот Седрика до слёз жалко. Единственный, кроме Гермионы, кто во всей школе относился в то время к нему нормально. Не то что этот рыжий «лучший» друг! Ублюдок знал о драконах, но сообщить не удосужился, обижался! Если бы не Хагрид и лже-Грюм, он бы не спрятал рядом метлу, и неизвестно, что бы с ним в итоге произошло. На тот момент полёты были единственным, в чём он действительно был хорош. Почему он простил тогда Рона? Наверное, находясь в состоянии эйфории оттого, что выжил. Но осадочек остался, понял, что доверять ему, как прежде, нельзя.
Четвёртый курс кончился плохо, очень плохо! Возродился этот тёмный урод, погиб Седрик, а Гарри снова начали травить, презрительно бросив в лицо мешок с галеонами за победу в проклятом турнире, будто нужны они ему.
И, конечно, после «выдающейся победы» снова отправили на дополнительные занятия в Дурльскабан. Находясь здесь, он попал в абсолютный информационный вакуум. Все его письма, отправленные кому бы то ни было, возвращались со стандартной отпиской: «Все в порядке, сиди тихо, никуда не ходи!» Или не возвращались, что было чаще. Совершенно невыносимо! Мол, когда будешь нужен, Поттер, тогда мы тебя и заберём, а пока пропалывай сад и служи грушей для кузена! Можно подумать, что его это дерьмо с Волдемортом никак не касается, как будто это не он там чуть не сдох!
Когда его привезли на Гриммо, друзья уже несколько недель были там. Даже кинулись обниматься! Прекрасно! Хотя рыжий был уже не очень-то другом. Приятель, в лучшем случае, да и то из-за его дружбы с Гермионой. Сказались все его «приключения», Турнир и просто общение. Накопилось.
Более всего он хотел дать волю обиде и оттолкнуть их навсегда. Сдержался, поорал, но сдержался, хотя обнимать себя не дал. Ну и Грейнджер, конечно… оттолкнуть её он не мог себе позволить.
Их сделали старостами. Рыжего сделали старостой, какой в этом смысл?! Хотя, с другой-то стороны, был ведь Локхарт профессором?
К концу пятого курса жизнь преподала ему несколько уроков. Жестоких и страшных. Провидение устало ждать неравнодушных взрослых, наверное. Были, конечно, родители, но их он совсем не помнит, кроме погибающей в кошмарах матери.
Он своими глазами увидел, как просто может кого-то потерять. Смерть Сириуса и ранение Гермионы что-то надломили и прояснили в нём, привнесли в голову свежие мысли. А может, наоборот, выбили из его головы какие-то другие, которые будто и не его даже. Привнесли в него здоровую злость, заставили смотреть на поступки, а не на слова. Дамблдор очень много говорил, порой излишне много, но реальных действий от него Гарри не видел. Милый старик очками только мерцал и гудел постоянно про великую силу любви, при этом отправляя его в Дурльскабан и запрещая друзьям с ним общаться.
Пойти и признаться ей в любви хоть в Большом зале Гарри помешало её ранение и тот хаос после битвы в Отделе Тайн. Зато в больничном крыле, когда она очнулась, ему уже ничто не могло помешать.
Поттер улыбнулся, вспоминая, как ошарашено расширились глаза сидевшей на кровати и разговаривающей с Роном Гермионы, когда вошедший Гарри, не говоря ни слова, обнял её и, осторожно притянув к себе, поцеловал. Как он, почувствовав, что девушка отвечает на поцелуй, обнимает его, ощутил, как ненадолго отступает, вытесняется из души горечь и тоска от потери Сириуса. Вернее, теперь два противоположных чувства бушевали в нём. Состояние было странным — горечь и счастье.
Его первый поцелуй был, наверное, неумелым, как и его отрывочные признания, но всё искупали сияющие глаза девушки в его объятиях, её кивки и тихие «да, Гарри», сказанные шёпотом в его губы.
Всю идиллию разрушило появление директора, который немедленно аппарировал Поттера к Дурслям, аргументируя это соображениями безопасности. Гарри отчаянно хотелось провести с Гермионой побольше времени, хотя бы в поезде, но его мнение, как обычно, Дамблдора не интересовало. Возможно, разгромленный стихийной магией Поттера кабинет не добавлял директору понимания.
Вечером, получив очередную порцию пинков и тумаков, «за работу, сделанную спустя рукава», Гарри вновь лежал, улыбаясь на своей кровати. Жизнь была… разной, то страшной, то прекрасной, но ведь это и делает её жизнью, правда?
Внезапно парень вздрогнул, заметив тень за окном. Повернувшись, он с облегчением выдохнул и даже усмехнулся над тем, насколько осторожным стал в последнее время. Пиг, маленький забавный сычик Рона Уизли, когда-то подаренный ему Сириусом, бился в окно. Гарри поспешил впустить его, выдал печеньку, на что Хедвиг недовольно ухнула, затем отвязал от лапки маленький листок пергамента. Если бы он только знал, что написанные в письме слова перевернут всю его жизнь!
Дорогой Гарри!
Как прошла твоя встреча с родственниками? Надеюсь, все нормально? Дамблдор, конечно, объяснил им, как нелегко тебе пришлось. Он побеседовал со мной в последний день перед каникулами, рассказал, что тебе очень тяжело и нужна помощь и поддержка от всех нас.
Сейчас я в Норе. Представляешь, мои родители срочно улетели на конференцию в Бостон вместе с Эмили, и миссис Уизли любезно пригласила меня пожить у них неделю.
Но знаешь, что самое замечательное? Мы с Роном наконец-то поняли, что любим друг друга! Это так чудесно!