38. Книжки и карамельки (Табаки, Слепой, Сфинкс, Македонский) (2/2)

Когда спустя страниц сто и закатившееся за окошком солнышко Табаки с довольным видом сообщает, что дочитал предисловие, Сфинкс понимает, что все его надежды тщетны.

Он слушает краем уха, делая вид, что ему самому — ни капли не интересно. Слепой, на радость чтеца, изображать из себя что либо не умеет и не пытается, Македонский же вовсе весь обратился в слух, только по лицу видны попытки понять, кто из бесконечного количества персонажей кому приходится близким или дальним родственником.

— Погоди, — Слепой поднимает руку и садится ровнее. Ставит подбородок на плечо Табаки и стучит пальцем по странице. — Я не понял, откуда взялся ещё один Ричард.

Сфинкс отстраненно думает, что в какой-то степени благодарен Слепому, потому что сам, того не ожидая, втянулся в ряды слушателей. Македонский подаётся вперёд и с любопытством заглядывает в книгу. Он вроде сопоставил набор героев друг с другом, но всё равно молчит, позволяя Табаки объяснить. Тот с готовностью поднимает палец вверх.

— А это, вообще-то, ты, как вожак, должен понимать на подсознательном уровне, — важно замечает Шакал. — В королевских семьях же как было принято, одно имя сразу на десятерых, отсюда все ваши Людовики Четырнадцатые и Карлы Сто Седьмые.

— Карлов же было меньше, — неуверенно спорит Македонский. — Ну, я не помню, но я так считаю.

— Пересчитай, — с безапелляционным видом заявляет Табаки.

— Что-то сомневаюсь, что в иерархии Дома у нас в вожаках были одни только Слепые, — коротко хохочет Сфинкс.

— И слава богу, — отмахивается Слепой.

— Не только, — с видом знающего наверняка соглашается Табаки.

И, довольный тем, что разъяснил все детали династий невнимательным слушателям, продолжает чтение, отскочив на пару абзацев назад.

А чтоб напомнить, на чем остановился, когда его грубо прервали.

Он запинается, когда Сфинкс совсем уже втянулся в рассказ, и, к неудовольствию всех, замолкает.

— Голос сел? — обеспокоенно поворачивается к нему Сфинкс.

Чтобы Шакал, да замолчал, когда в комнате такая внимательно слушающая его тишина? Табаки не отвечает, внимательно следя за шарящей по карманам его жилетки рукой.

— У меня в левом кармашке ещё карамельки есть, — подсказывает он, когда Слепой находит в жилетке орешек.

Слепой ковыряет орешек ногтем и мотает головой.

— Карамельки я уже нашёл. Думал, ты заметил, — спокойно признаётся он. — Отдал Маку, он любит.

Табаки кладёт книжку на колени и поворачивается к Македонскому. Смотрит с небольшой досадой и с одновременно с тем с невероятной гордостью за перешакаливших его состайников. Косится на горку фантиков на одеяле рядом и поднимает взгляд на грызущего ногти Македонского. Выглядит он смущенным, как и положено выглядеть пойманному с поличным. Но сожалеющим о содеянном? Ни капли.

Сфинкс ставит подбородок на колено, вслушивается в чужой голос. Повинуясь вечному материнскому инстинкту, старается не пропустить момент, когда голос у состайника начнёт хрипеть, чтобы вовремя принести ему стакан горячего молока и вежливо свернуть читательскую лавочку.

Точнее, попросить Македонского принести молоко и пихнуть Слепого под рёбра, чтобы вежливо — или уже как пойдёт — свернул лавочку Табаки.

— Давай завтра остальное, — вдруг говорит Слепой, и по его хмурому виду Сфинкс понимает, что не он один бдит. — Македонский устал тебя слушать, давайте спать.

Македонский подаётся вперёд, вцепляясь в колено Табаки, с мольбой во взгляде смотрит на вожака, но на Слепого его взгляд не действует.

— Можно до конца главы дочитать? — настойчиво шипит он.

— Можно! — отзывается чтец и откашливается в кулак.

Македонский хитро улыбается, когда Табаки ему подмигивает. Оба понимают, что слова «глава восьмая» можно просто пропустить, и тогда строго бдящий вожак не заметит подвоха, слушая одну бесконечно длинную главу всю оставшуюся ночь.

И никто, честно говоря, не удивляется, когда ровно с последним словом текущей главы Слепой с довольной улыбкой резко захлопывает книжку.