Глава 1: Тоскливая глухомань (1/2)

«Новичок – это всегда событие. Они совсем-совсем другие. На них интересно просто смотреть. Смотреть и видеть, как они понемногу меняются, как Дом засасывает их, делая своей частью. Многие терпеть не могут новичков, потому что с ними много возни, но я, например, их люблю. Люблю наблюдать за ними, люблю расспрашивать и дурачить, люблю странные запахи, которые они приносят с собой, и много всего ещё, что не объяснить словами. Там, где есть новичок, скучно не бывает».

«Дом, в котором...» М. Петросян</p>

... Мой сон бесцеремонно прервала мама, сильно толкавшая меня в бок. Я проснулась и с недоумением уставилась на неё сонными глазами.

– Наша станция. Приехали, – пояснила мама и встала со своего места. Я хмуро осмотрелась вокруг. Электричка мчалась сквозь лес. Людей в вагоне осталось совсем мало, и все они дремали, покачиваясь туда-сюда. Как лень вставать с нагретого за три часа места. Как подумаешь, что меня ждёт ближайший час, так вздрогнешь. Вот бы можно было остаться тут и ещё поспать... Я взяла свой тяжёлый походный рюкзак, закинула его на правое плечо и поплелась за мамой. Через пять минут поезд со свистом остановился у платформы, на станции. Вышли из электрички только мы с мамой – кому, кроме нас, нужна эта глухомань?

Поезд уехал вдаль и скрылся в густом тумане. Пустая станция посреди дикого леса волей не волей навевала тоску. На деревянной стенке остановки местные вандалы нацарапали какие-то надписи. Некоторые из них вполне типичные – маты, примитивные рисунки и фразы а-ля «Цой жив!», – а некоторые странные и даже отчасти пугающие: «Вне зоны доступа», «Беги от воя» или «Не смотри на лес» Мурашки пробежали по всему моему телу от затылка до спины. Может от страха, а может от холода.

– Почему тут такая сырость? – ворчала я, поправляя сползающий с плеча рюкзак.

– Лучше проводить каникулы на свежем, пусть и сыром, воздухе, чем в городе, – отвечала мама, бодро перешагивая через рельсы впереди меня. – Надо хоть когда-то выезжать на природу. А то мы с тобой совсем зачахли в городе.

– Не знаю... У меня лично нет потребности в отдыхе на природе.

– Ошибаешься! – настаивала мама, оглядываясь на меня. – Природа нужна всем. И тем, кто её не любит, тоже... С таким настроем плохо начинать каникулы, Ирма. Улыбнись!

– Я не хочу улыбаться – я терпеть не могу дремучие деревни. Там скука смертная! А в городе я бы хоть с друзьями смогла встретиться...

– Вот ворчунья! Как старая бабушка ворчишь! – я закатила глаза и опять поправила рюкзак.

Нам предстояло ещё целый час идти по кривой лесной тропинке с тяжеленными сумками за спиной, по этой сырости и грязи. «Волшебно» просто! Прощайте, новые ботинки! Прощайте, интересные каникулы!.. Я считаю, что в таких обстоятельствах я вполне в праве ворчать, потому что пока ничего хорошего не происходит и происходить не собирается. Ну лес, ну деревья, ну кусты, ну туман... Чего мама всем этим так восхищается? Фотографирует всё подряд на «мыльницу» и кричит: «Ирма, ты только посмотри! Гляди! Красотища какая!» А мне это ску-чно...

Я совсем не похожа на маму. Скорее на свою тётю. Вот с ней прикольно. Она крутая, постоянно шутит и готова на любую авантюру. А ещё у неё пёс есть – овчарка Арчи. Он добрый и очень умный, послушный и ласковый, хотя с первого взгляда так не подумаешь. У него такая морда суровая – ух!.. А мама... Она «ботаник»: ей не интересно мотаться по городу, она не любит большие компании и гулянки. Вообще мама тяжёлая на подъём. Её легко уговорить только на дачу съездить – вот туда она готова сорваться в любой момент. Для неё это место, как для Пушкина Михайловское – говорит, у неё там «вдохновение появляется»! У неё вдохновение, а я должна со скуки на печке помирать...

Мы с мамой в глубине души обе недовольны друг другом: мне бы хотелось, чтобы она была более приземлённой и не жила бы только в книгах. А ей в свою очередь хотелось, чтобы я была, как она – книжным червём, готовым обсуждать с ней искусство и литературу каждый вечер. А ещё она всю жизнь хотела, чтобы я родилась мальчиком. Ну, знаете, чтобы не заплетать косички каждое утро – у мамы это слабое место, – чтобы он был помощником и опорой в старости, чтобы он продолжил нашу фамилию... Но родилась я – совершенная противоположность тому, чего хотела мама. Забавно вышло...

Час мучения прошёл. Мы вышли из леса по колено забрызганные грязью, потные и голодные. По крайней мере я была уставшей, потной и голодной – не знаю, как мама. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, но опять же, если речь идёт о деревне, она туда на руках дойдёт! И сейчас она выглядела свеженько, бодренько, обычно бледные щёки зарумянились, глаза блестели. Она осматривала деревню, словно это была её родина или картина в музее. Хотя на самом деле мы купили тут дом всего пару лет назад, и родная деревня мамы вовсе не эта, а другая, находящаяся на юге. Да и в целом, вся страна по сравнению с этой деревней – юг... Но в той «южной» деревне мы почему-то не живём. Видимо, там у мамы вдохновение больше не вырабатывается... Мы пошли по тропе к деревне, точнее к одному из её отростков. С высоты птичьего полёта она чем-то похожа на осьминога: у неё есть главная часть, находящаяся возле железной дороги, и отростки, уходящие глубоко в лес – как наш отросток, например. Глухое место, точнее его описать нельзя. С трёх сторон он окружён сосновым северным лесом, а с четвёртой стороны – вечно холодным озером, в котором могут купаться только «моржи» – местные, закалённые жители, плавающие чуть ли не с апреля по ноябрь. И даже тонкая корка льда на озере им не помеха. Деревня старая-престарая, дома все построены на один манер. Нигде нет огромных заборов и ворот для въезда машины, ни у кого нет идеально подстриженных газонов или футбольных площадок. Тут все участки были лохматыми и дикими, домики серыми, бревенчатыми и максимально простыми, заборы – деревянные, с редкими заострёнными зубцами и поросшие белым мхом. На каждом участке росла одна или две пышные яблони, было тут и много рябин, были ели, клёны, сирени и конечно же смородина. Ну и колодцы. Вот и всё! Скучища! Что тут делать все каникулы? Мама будет писать свой роман. А я? А мне чего делать?.. Связи нет! Тут ещё и связь не ловит! Ну всё, я точно умру. Не поминайте лихом...

Наш дом, как оказалось, был на самом краю деревеньки, в притык к лесу – рай для такого отшельника, как мама. Пока мы шли, я успела заметить кучку гуляющих детей, которые хоть как-то оживляли эту пустынную деревушку. Но и у них есть одно «но», даже два «но»: все эти дети лет на пять-шесть младше меня. С ними не подружишься. А ещё они какие-то подозрительные, от них так и веяло мистикой. У одного на лице была страшная маска, похожая на намордник, у другой девочки – груда шаманских амулетов на шее. Всего там было детей пять, каждый из них был со своими странностями и каждый из них молча провожал нас с мамой глазами. Вот так и начинаются типичные фильмы ужасов: семья купила старый дом в какой-то глуши, дом со странностями, и соседи тоже нездоровые. Потом начинает творится всякая сверхъестественная чепуха и бац – либо семью сжирает местный монстр, либо кто-то всё же оказывается более везучим, и ему удаётся сбежать... Но я-то не верю в потусторонние силы и приведений. Я уже давно смекнула, что всё это такое же надувалово, как и Дед Мороз... Но всё же, есть что-то странное в этой деревне... Боже, куда мама меня привезла? Заберите меня домой...

Мы дошли до нашей хижины. Бревенчатые серые стены. Два этажа. Дом вполне просторный на вид. Окна квадратные, с двумя рамами. Между этих рам валялось барахло предыдущих хозяев дома. Мама неловко вытащила ключи из своей сумки, поковырялась в замочной скважине и открыла проход в дом. Оттуда повеяло сыростью и мышами. Гадость какая! Зашли. Полы поскрипывают, тишина гробовая, темно. Оставив сумки в прихожей, мы зашли в ещё более тёмную и холодную гостиную. Она вполне могла бы быть уютной, если бы тут был свет и затопленная печь, а сейчас дом никакой, мёртвый. В центре гостиной – печь, вполне пригодная и крепкая. На ней можно было лежать и готовить. Впритык к печи стоял шкаф со стеклянными дверцами и сервизом – то бишь сервант. Раковины тут нет, плитой и не пахнет. Ну абсолютно дремучая деревня! Печь и сервант образовывали собой своеобразную перегородку, отделяющую зону готовки от гостиной. Гостиная тоже была скучная: книжный шкаф во всю стену, диван побольше, диван поменьше, небольшой обеденный стол без скатерти, на котором стояла ваза с высохшими цветами.

– Ну здравствуй, дом! – прокряхтела мама, зайдя в гостиную и поставив тяжёлый рюкзак на пол.

– Почему нельзя было съездить на каникулы к бабушке и дедушке? – задала я наконец мучавший меня вопрос. – У них дом хоть и старый, но чистый и приличный. А это просто сарай!

– А ты приберись тут, чтобы это не был сарай, – глухо ответила мама, шурша бумагой за печкой. – Бери веник и совок и сметай пыль. Со стола тоже пыль вытри. Займи себя...

Не долго сопротивляясь, я всё же взяла метлу и совок и ленивыми движениями подмела гостиную. Точнее не подмела, а размазала всё это дело по полу. Ну и сойдёт.

– А ты чего там шаманишь? – спросила я у мамы, закончив с уборкой. Она сидела на коленях у печки, поджигала газеты десятилетней давности и запихивала их в дырку в печке. Не в саму печь, а маленький разъём.

– Я прожигаю печку, – ответила сосредоточенная мама и опять резким движением запихала горящую газету в дыру, боясь обжечься. – Это нужно делать перед тем, как топить её, чтобы пошла тяга... Глянь.

Я присела и посмотрела в дырку. Газета разгоралась, разгоралась и тут начало твориться что-то необычное – печь загудела, протяжно завыла, и огонь с пеплом от горящей бумаги полетел куда-то вверх и вправо, в трубу – его туда затягивало ветром. «Вввууууууууу-вуууууууу!» Но вот огонь вылетел, и пепел тоже, всё потухло и утихло. Мама закрыла поддувало, открыла топку и принялась закидывать туда оставшиеся газеты. Подожгла, положила дрова, закрыла топку. Печь снова завыла, и мама значительно и гордо подняла палец вверх.

– Слышишь? Печка воет... Значит, мы всё правильно сделали – меня этому твой дедушка учил. Скоро тут будет тепло. Я займусь ужином, а ты можешь пока исследовать местность, угу?

Я кивнула. Мне на секунду показалось, что мне понравилось то, как мама топит печь. Для меня это необычно, я не любитель деревень и деревенских обычаев... Но это было завораживающе. Я вышла в прихожую. Окна её смотрели на яблоню и на часть леса. На улицу сходить или на второй этаж?.. Вспомнив тех жутких детей, игравших в экзорцистов, я решила, что лучше пойти наверх. Где лестница?.. Ах, вот же она. Каждая ступень скрипела у меня под ногами, но в целом лестница была надёжной, я не боялась, что она вот-вот сломается. Второй этаж. Тут темно, как на чердаке. Что за проклятье? Мама же любит, когда в помещении много света и окон, а тут мгла беспросветная... Ковёр на стене. Жуткий ковёр, надо будет уговорить маму его снять. И пылью воняет...

На этом этаже четыре комнаты. Самая ближняя к лестнице – мамина, следующая – моя, по видимому, а остальные две – ещё пустые и поросшие паутиной в углах... Ящик? Что это за ящик стоит в пустой комнате? Я подкралась к нему, как к живому существу и приоткрыла его... Наверное, это мамины старые вещи – у неё есть ненормальная любовь к ностальгии, похлеще, чем у любой старухи. Всё прячет, ничего не выкидывает, объясняя это тем, что потом, в будущем, этому предмету – книга это или простой тапок – цены не будет. Ну, может с тапком я преувеличила, но смысл вы поняли. В этом запылённом ящике лежали старые плюшевые игрушки – интересно, зачем они ей? Опять не решилась выбросить? – несколько книжек, в том числе и первая изданная мамина повесть, и куча тетрадей-дневников – штук двадцать. Как же она любит писать! Мне её никогда не понять – сочинения у меня не удаются, эссе тоже выходят сухие. Когда-то в раннем детстве я пыталась писать сказки, подражая маме, но, сравнив их со сказками мамы, я разочаровалась в себе и больше не писала – это точно не моё. Да и читать я тоже особо не люблю. Понимаю, что это не хорошо и иногда берусь за книги, чтобы совесть не мучила. Но во время чтения у меня то глаза со строчки собьются, то я мыслями улечу куда-то, то вспомню, что у меня ещё дел много. И так всегда, больше десяти страниц книги за раз не прочитываю. Все всё время удивляются: «Как это, у тебя мама писатель, а ты не любишь читать?» И я их в таких случаях тоже спрашиваю: «А как это у вас мама учительница, а папа – пилот, а вы ни учиться не любите, ни самолёт водить не умеете?»

Всё, хватит пылью дышать. Я закрыла ящик с мамиными сокровищами и пошла вниз. Ужин ещё не был готов, но в доме было гораздо теплее, а ещё появился свет – мама разобралась и включила электричество. Мы с мамой пили чай, болтали по душам. В основном говорила мама, а я слушала и иногда вставляла свои комментарии. Всё-таки мама очень умная и начитанная. Я уважаю её... Но какая же она временами скучная. Не умеет отрываться!.. А вот и омлет. С кабачками и помидорами! Пока что каникулы проходят не очень плохо. Я бы даже сказала хорошо. Уже тепло, уже сытно, уже есть дружелюбные разговоры...

***</p>

P.S. – ... Ведь я просил тебя тысячу раз – не заходи в мой рабочий кабинет! – ревел не своим голосом отец и каждое своё слово сопровождал ударом кулака о стол. – Сам же знаешь, почему – потому что ты сносишь абсолютно всё на своём пути! Маленькое, убогое, неуклюжее ты существо!..

Светловолосый сынишка стоял рядом, насупившись и часто моргая, словно что-то в глазу ему мешалось. Одетый в заношенную огромную одежду и с опухшей разбитой нижней губой.

– Я просто хотел найти ту книжку... которую ты мне советовал... «Записки Охотника», – просипел сынишка, как только папа затих.

– А мама разве не могла помочь тебе с поисками и принести тебе эту несчастную книгу? – и папа упёр руки в бока.