4.5. (2/2)

Покрыв Оленя полностью, Шарлотта отодвинулась, застыв в ожидании. Наросты неохотно сдувались и скользкими истончившимися тряпками медленно втягивались в тело. Разошедшаяся оболочка неохотно закрывалась уязвимой тонкой кожицей, ничуть не облегчая боль, засевшую в пояснице лезвием. Голод многократно замедлял регенерацию и запрещал не есть. Кто-то из них был должен: она или человеческое.

Шарлотта подползла ближе, мокрая, уставшая и нетерпеливая. Проткнув зубами плотную гладкую оболочку вокруг ноги Оленя, Шарлотта жадно присосалась к ней, спешно глотая, чтобы тут же выплюнуть едкую вязкую жижу, словно кормилась от трупа, месяцами превшего в помоях. Она бросилась к раковине, зажимая ладонью рот, но проглоченное неукротимым потоком продолжало извергаться сквозь пальцы на пол. Колени подломились, и она ухватилась за раковину, согнувшись над ней и нащупывая вентиль. Желудок сокращался, выворачивая новые порции рвоты с привкусом крови и падали. Сколько бы она ни отплёвывалась, сколько бы ни полоскала рот водой, которая, казалось, сделала только хуже, едва рвота остановилась, боль, обварившая до самого нутра, не проходила. Шарлотта снова сплюнула. Слюна жглась всё тем же раскалённым маслом. Дышать лучше через нос: меньше ощущений, что обдирает наждаком.

Она оттолкнулась от раковины, задев саднивший порез на лбу, провела по горячему лицу мокрыми ладонями, игнорируя запах, осевший на них несмываемой плёнкой. Грязь. Кругом грязь. И вода. Шарлотта снова сплюнула, сжимая губы. Она вся была окутана в вонь — не мывшаяся, не чистившая зубы — и теперь к поту и запаху изо рта после длительного голода, добавилась гниль и кровь. Как тогда. Только вместо гнили, вонь застоявшихся испражнений и дождевой сырости.

Шарлотта пошевелила пальцами, которые сомкнула бы на широкой, заросшей щетиной шее Мясника, легко раздавив ему гортань и выдрав трахею с позвонками и испорченными курением лёгкими. Она бы сунула его живьём в бочку, заполненную ферментом, терпеливо дожидаясь, пока он растворится, чтобы окунуться с головой и вылизать до дна. Какая жалость, что первоначальному замыслу не суждено сбыться.

Она обернулась к останкам Оленя или того, что им притворялось. Он не был человеком. Это она понимала не менее отчётливо, чем то, что также не являлась им сама. Но и таким, как она, он не был тоже, иначе не обошлось бы без травм несовместимых с жизнью. Шарлотта игнорировала щекочущий холодок незнакомой тревоги, пробежавший вдоль позвоночника.

Страх. Вот чему он учил. Люди, технологии, организации. Они развивались, становились умнее, внимательнее, любопытнее. Опаснее. Именно поэтому жить вдали от влияния «Амбреллы» и людей было разумным выходом. Шарлотта даже отдалённо не догадывалась, чем руководствовалось человеческое, отправляя заявление в «Амбреллу», словно без её контроля оно внезапно самоубийственно отупело и нырнуло в самую бездну на пять лет.

Оно заперло их под землёй, примерно с сотней сотрудников, которые могут и не быть людьми, с вооружённой охраной и смертниками, которые не были людьми ещё до того, как попали в «Деревню Теней». Если вычесть из общего числа руководителей, их помощников и саму Мареш, вывод напрашивался один: Мяснику и Рыжей, для их же блага, лучше быть людьми.

Шарлотта предусмотрительно зажмурилась, постепенно открывая глаза после тёмной душевой. За дверью было тихо. Она раскрыла её ровно настолько, чтобы протиснуться, и плотно закрыла. Заглянула в соседнее помещение, убедилась, что там пусто и вернулась. Оттащив труп за ноги в туалет и пристроив ближе к унитазу, Шарлотта заперла щеколду. Плотно повязав прихваченную майку вокруг лица, защищая обострённое обоняние, Шарлотта наступила на голову трупа. Череп, не выдержав, раскололся.

Усадив кокон, она воспользовалась остротой зубов, чтобы прорвать широкое отверстие на макушке и аккуратно наклонила над унитазом. От потёкшей густой бурой жижи, брызнувшей на стену и пол, исходило непередаваемое зловоние такой силы, что защитная повязка с ним не справлялась. От боли в груди слезились глаза и перехватывало дыхание.

Она подставила под жижу ладонь, успевая ловить крупные осколки черепа и зубы, которые тут же бросала в раковину. Первую партию вода унесла по трубе без труда. Задумчиво покосившись на компактную раковину, Шарлотта отпустила кокон и включила кран. Оставалось надеяться, что канализация и вентиляция «Деревни Теней» работают без перебоев и надлежаще обслуживаются.

Она потеряла счёт времени. Монотонная уборка отвлекала. Не прекращающаяся боль волной катилась из горла, ударялась о заднюю поверхность зубов и уходила обратно. Спускалась ниже. Затрагивала больше. Что-то осталось в ней, и уже сейчас она чувствовала, как оно впитывается, отравляет её. Шарлотта слизнула раскалённую струйку крови, сочащуюся из угла рта. Боль переносилась легче выкручивающего раздразнённого голода. Словно кто-то выдернул кусок у неё изо рта, когда она успела ощутить его вкус, тяжесть на языке, вонзить зубы и пустить сок.

Из-за утраченного обоняния, не получалось определить, воняет ли так же интенсивно, как и в первые минуты. Кокон опустел, храня в себе склизкие тряпки, недавно бывшие формой, обувь, зубы, и кости, которые Шарлотта усердно ломала. Связку ключей, упавшую в унитаз, она хотела распустить и смыть ключи по одному, но решила, что, найденные при очистке, они вызовут ненужные вопросы. А к чему они, когда и без них ситуация вырисовывается вполне ясная? Не зря же мировое сообщество показательно пыхтело над идеей «Деревни Теней» целых полгода. На всеобщую декларацию по правам человека они потратили больше времени, чем подписывали документы на создание благих тюрем, построенных в ошеломляюще рекордные сроки. Или скорее явленных миру. «Панацея от преступности», — так их окрестили владельцы «Амбреллы» и мировые лидеры, сулившие утопию и опустившие излишние подробности. Кого занимает, что процент выживших с момента основания первой «Деревни Теней» упал практически до нуля, для заведённых и закрытых дел на пропавших без вести и убитых следовало отстроить ещё одну Библиотеку Конгресса, а родственники, если не могли откупиться, покрывали преступников до последнего. Их сложно винить. Никто в здравом уме не захочет отвечать за чужие преступления, обрекая себя и семью на пожизненное соседствование с людьми, о которых слышал в новостях. Но белый паспорт уравнивал всех. Втискивал новый слой населения между существующими. Изгои.

Шарлотта туго свернула сложенный вдвое кокон в рулон, стараясь, чтобы особо крупные обломки костей не торчали; одежду, обувь, связку ключей и найденные монеты удалось распределить более-менее равномерно. Но как бы ни сворачивала, вонь не исчезала. По ней кокон найдут сразу. Старательно протерев смоченной в воде туалетной бумагой брызги и подобрав ошмётки, она смыла последние следы Оленя в канализацию и захлопнула крышку унитаза. Никто не искал его и не найдёт. Он там, где ему и положено было быть изначально. Среди отходов.

Шарлотта коснулась себя чуть ниже поясницы. Свежая кожа саднила: ей требовалось время окрепнуть, чтобы не походить на тончайшую плёнку, которую можно прорвать пальцем. И Шарлотта сдержалась только потому, что недавние труды пошли бы прахом. Она размотала остатки туалетной бумаги на пол, становясь на колени и опираясь руками на кокон.

Боль стала в разы сильнее. Кожа лопнула, щедро заливая ноги и пол кровью. Бумага не могла впитать всё: под Шарлоттой быстро разрасталась глянцевая лужа. К горлу подкатывали новые волны дурноты. Её потянуло вниз, и она принялась споро обмазывать кокон. Он быстро схватывался, и вскоре перед Шарлоттой лежал компактный рулет размером со спортивную сумку. Она оттолкнула его в сторону, выравнивая дыхание и глядя в пол. Конец косы испачкался, но ужасный винный оттенок, выбранный человеческим не иначе как под действием алкоголя, маскировал кровь. Взгляд привлёк блеск. Браслет. Шарлотту лихорадило от его вида.

Металлическое уродство колыхало запрет, на который он не имел права. Прячься. Выгляди, как человек. Веди себя, как человек. Выживай, как человек. Убивай, как человек. А ведь это человек загнал её в тюрьму. Человек позволил одному выродку поднять руку, а другому заковать, наградить кличкой и морить голодом, словно животное. Опять. Это человек ничему не научился. Человек ничего не делал. Человек никак не защищал себя. Только скармливал ей свои помои: эмоции, страхи и воспоминания, вместо того, чтобы исчезнуть вместе с ними и оставить управление подлинному хозяину.

Шарлотта сжала браслет, намеренная избавиться от него, поздно различив щелчок сработавшего механизма. На затылке встали дыбом волосы, когда запястье прошило тупой сдавливающей болью, выдернувшей из груди вскрик. Внутреннюю поверхность точно парфорс<span class="footnote" id="fn_32988102_0"></span> усеивали скруглённые, состоящие из мелких наслоений, шипы. Они безжалостно вдавливались в кожу, достигали кости, делая кисть бесполезной: пальцы едва шевелились, а если шевелились, то их болезненно стягивало. Его создатель, чрезвычайно изобретательный садист, знал, что делать, чтобы контролировать носителя без личного присутствия. Не давать забыть о его позиции. О новых хозяевах, занявших очередь.

Замысловатый замок, спрятанный между широких дуг, не поддавался. Мясник позаботился, чтобы его игрушка не соскочила с её руки, как с рук бесчисленного множества предыдущих носителей. Шипы тупыми зубьями вонзались глубже, грозились проткнуть кожу, боль становилась нестерпимой, и Шарлотта остановилась. Стоило давлению на дуги пропасть, как шипы убрались в невидимые пазы. Обжигающее дыхание клокотало в ходившей ходуном груди. Шарлотта снова взялась за браслет. Она не видела выхода кроме как стянуть его.

Покрасневшая кожа собиралась складками, выскочившие вновь шипы тянули её, не желая расставаться с плотью. Кровь из прокушенной насквозь нижней губы собиралась под подбородком и капала между ключиц. Шарлотта поднесла браслет ко рту и пустила на него кровавую слюну, но обильная влага не облегчила задачу. Какой бы узкой не была ладонь, мешал большой палец. Не раздумывая, она смяла кисть до искр в глазах и сдёрнула браслет.

Свобода и боль неразделимы. На памяти Шарлотты не было случая, когда первую не приходилось рвать из чужих рук или выгрызать из чужих глоток. Цена, которую платило человеческое за «привилегию» увечного существования.

Шарлотта швырнула браслет в стену: на плитке остался скол. Рано или поздно, Мясник узнает, но она не будет добровольно носить цепь. Хватит с неё одного заточения — она не позволит навешивать новые оковы. И следующему, кто попытается заковать её, она уж точно откусит руки или сразу перекусит шею.

По возможности убрав кровь с пола, Шарлотта смыла ком размокшей бумаги в туалет и выкатила ногой наружу кокон, который затолкнула в душевую. Свет включать не стала.

Вода была горячей. Чувствительная кожа отозвалась ощущением ожога, едва на неё попала влага. Шарлотта подставила спину, мягко проводя по ней до бёдер здоровой ладонью, чтобы смыть кровь. Кости второй восстановятся к утру, а, может, в Мяснике проснётся невиданное благородство, и он сопроводит её в отдел тщедушного уродца. Шарлотта повернула вентиль, снова дотронулась до спины, сдвинув брови. Горячая вода скрыла, что кожа не заросла, а кровотечение хотя и замедлилось, но не остановилось.

Не вытираясь, Шарлотта повязала вокруг бёдер сложенную майку. Путаясь в штанинах и рукавах, она спешно натягивала одежду, сунув бельё в один карман, а мокрые носки в другой. Обувь отбросила под раковину до возвращения, скамью вернула на то же место. Неожиданно под ногой что-то хрустнуло, а стопу пронзила боль. На фоне остального, она не ощущалась чем-то значительным, и Шарлотта склонилась только для того, чтобы нащупать в воде очки. Даже умерев, Олень гадил ей. Собрав, сколько смогла, осколки, она сунула их вместе с оправой в карман к носкам.

Отдел не спал, но сохранял привычную пустоту. Пол жёг ступни, отвлекая. Шарлотта ощупала ближайшую стену. Горячая. До места, где спрятать Оленя удобнее всего, было далеко. Она запрокинула голову: широкие трубы проходили по потолку, и между ними было достаточное пространство, чтобы там поместился кокон. Шарлотта бесшумно исследовала коридор на наличие сотрудников и самого тёмного неприметного закутка. Такой нашёлся почти напротив её комнаты. Пыль и темнота. Прячь на видном месте.

Она держалась неосвещённых участков, таясь в тенях и вслушиваясь в малейшие шорохи, не похожие на неживые громыхания механизмов. В голове пульсировала кровь, вкус которой отдавал гнилью и не сходил с языка. Шарлотта дышала ею. Пришлось привалиться к стене, вытирая её плечом и виском, сквозь свинцовую усталость упрямо переставляя отяжелевшие ноги и прижимая к себе кокон. Шарлотта оставила бы заметать следы человеческому, но то слишком бестолково, чтобы к утру не быть разобранной на составляющие. Какой учёный откажется досконально изучить столь выдающийся образец?

В коридоре расходились миазмы неиссякающих запросов на выздоровление. Перегретый металл, мертвечина и машинное масло пополам с антисептиком, выедавшим слизистую так же сильно, как если бы она залила его себе в нос. Запахи поднимались с нижних уровней, оттуда, где якобы штамповалось мировое благо. «Амбрелла» спрутом запустила щупальца во все маломальски значимые отрасли, и ни одна организация, из кожи вон лезущая в борьбе за человечество или выступавшая против грязных дел корпорации, не могла их перерубить. Шарлотта знала: «Деревня Теней» экспериментирует на людях, иначе им было не добиться мирового успеха, снабжая основную массу стран своими разработками. Корпорация тучнела, а овцы, поглощённые её рекламой и успехами в здравоохранении сами снабжали её живым материалом, чтобы, если повезёт, попасть под госпрограмму или накопить денег и воспользоваться её услугами.

Сбросив кокон на пол у стены, Шарлотта подтащила его поближе, чтобы спрятать от потенциальных зрителей, и низко пригнулась за сваленным покрытым вековой пылью хламом. Вдыхание нечистого спёртого воздуха причиняло новую боль, скребущую граблями по живому. В животе бушевала холодная волна, ступни нестерпимо пекло, будто Мясник на нижнем уровне открыл портал в преисподнюю и теперь с них сползала кожа. Шарлотта посмотрела наверх. Идеально высокий потолок надёжно сохранит тайну, при условии, что какой-нибудь умник не догадается светить фонариком именно туда.

Шарлотта небрежно толкнула кокон ногой. Ей не приходилось разбираться с реальным весом останков, как и с самими останками. После еды они вмещались в кулёк с новорождённого, в зависимости от прижизненного веса мешка. Шарлотта вновь коснулась спины. Кровь напитала ткань штанов и затронула кофту. Оболочка не выдержит серьёзной трансформации, а без неё о потолке можно забыть. Она старательно вылизала испачканные пальцы, катая на языке слюну и не решаясь сглотнуть. Та же гниль. Подавив инстинктивное желание сплюнуть, Шарлотта проглотила её, в который раз обжигая пищевод. На глазах выступили слёзы.

Шарлотта толкнула кокон сильнее, поддаваясь человеческой реакции, словно бесполезная трата энергии на вымещение эмоций могла исправить ситуацию. Она приподняла край пыльного брезента, покрывавшего очередную гору металлического мусора, и внимательно осмотрела её. Слишком крупные части, чтобы отодвинуть, не прибегая к перекладыванию. Стараясь не шуметь и не торопиться, здоровой рукой, Шарлотта организовала широкий проход для кокона, который сразу протолкнула в глубину. Судя по толщине пыли, о хламе не вспоминали годами. Впрочем, чего ожидать от того, кто не в состоянии держать себя в подобающем виде. Не имей Мясник неоспоримых достоинств — Шарлотта голодно облизнулась — его смерть была бы медленной и страшной, как и полагалось при удушье. Она бы насладилась наблюдением, как и человеческое. Сколько бы ни отказывалось от прошлого и ни строило из себя жертвенную овцу, оно знало, где стоит заветный чудо-ящик. Неподъёмный, металлический, на амбарном замке. Шарлотта криво улыбалась, вынув из кармана сломанную оправу и без интереса вертя в подрагивающих пальцах. Подкинув её к кокону и отряхнув носки от осколков, она опустила брезент и поплелась к комнате. Несколько дней тайник точно протянет.