3.3. (1/2)

Вид огромного холла, отделанного в унылых серо-зелёных грязных оттенках, действовал угнетающе. Здесь было холоднее, чем на других этажах и неприятно влажно, словно промозглой осенью после дождя. Чарли поёжилась и запахнула халат, после застегнула его. Она бы с удовольствием облачилась в свитер и вязанные носки, а лучше вовсе бы ушла.

За полукруглой администраторской стойкой бодро стучала клавишами немолодая женщина в светло-серой форме. Неяркий макияж на её лице выглядел броско для Чарли, чьё лицо было бледно. Возле её головы высилась стопка белых, плотно набитых неаккуратно торчавшими листами папок, которые перевязали грубой бечёвкой. По верхней папке наспех шлёпнули квадратной печатью с конской головой и подковой, слегка смазав очертания. Чарли хмыкнула. Определённо Гейзенберг. Небрежный во всём.

За стойкой, разделяя холл буквой Т, находилось прочное стекло и две прозрачные двери, охраняемые четвёркой вооружённых мужчин. Сотрудники, снующие туда-сюда, обращали на них не больше внимания, чем на вместительный аквариум с тёмной мутной водой в углу. Чарли пригляделась. Непонятное существо плавало в её глубине. Наверное, осьминог, судя по гибким чёрным отросткам, то и дело прижимавшимся к прозрачной поверхности. Ей здесь не нравилось.

Мимо, здороваясь вполголоса с доктором Моро, ходили сотрудники и, складывая на стойку одинаковые папки с символом русалки, расходились по кабинетам. Те, кто был в светло-серой форме, в основном уходили направо. Охрана свободно пропускала их, и ряд дверей за стеклом тоже свободно открывался. Та половина холла, что находилась слева, была под строгим въедливым контролем. Охрана без устали сканировала входящих и выходящих оттуда сотрудников в тёмно-серой и чёрной формах, отходили они, чтобы положить на стойку папку и тут же вернуться, или же просто переходили из кабинета в кабинет. Все двери слева охраняло по двое мужчин, которые вновь и вновь проверяли сотрудников на вход и выход. Никто не роптал. Всё воспринималось обыденностью. Надоевшей, но необходимой процедурой.

— Доброе утро, Сандра. Вас снова завалили бумажной работой? — неуверенно спросил доктор Моро, когда они с Чарли подошли к стойке. Её не покидала мысль, что, не обратись Гейзенберг к нему как к равному по статусу, она бы сочла, что доктор Моро — сотрудник-новичок, настолько нерешительно он держался с подчинёнными. Удивительно, что ему доверили целое отделение. В их больнице его бы съели с потрохами и скелет не оставили. Руководитель должен управлять, а не бояться вверенных ему людей.

Узкое лицо Сандры разгладилось, словно обтекло, утратив всякое осмысленное выражение. До того, как она опустила взгляд, Чарли успела заметить, как голубые глаза наполнились необъяснимым трепетом и страхом. Так, должно быть, смотрели на храмовых жрецов в древние века. На тех, кто имел связь с богами или хорошо изображал их наличие. Доктор Мареш вполне сошла бы за местное божество. Безжалостное и безучастное, под чьей защитой находились и чьё внимание жаждали и страшились привлекать.

— Мне только в радость, — невыразительно произнесла она, уставившись в стол. Чарли скользнула взглядом по окружающим. Ничем примечательным в поведении те не отличались. Обычное рабочее утро.

Она снова посмотрела на стопки папок, которые Сандре предстояло разобрать и, судя по всему, перепечатать в одиночку. У них бумагами занималось сразу несколько сотрудников, чтобы успевать при этом разбираться с другой работой, которая поступала со всех сторон, порой одновременно. Чарли тоже приходилось работать с бумагами, и то время наедине с мыслями, словно поджидавшими, чтобы обрушиться всей мощью, было худшим. Поэтому она и любила работу в больнице. Там всегда бесновался хаос, смиряемый верными стражами жизни, а в ночную смену, если наступало затишье, она просто спала, пока не начиналось сначала. Её реальность всегда стояла на двух китах. Сне и занятости. Она видела, как праздность разрушала его. Суть его была монстром, и, когда лишала его остатков контроля, суть выходила наружу. В мир, на охоту. Длительную и щедрую на добычу.

— Пойдёмте, я покажу вам наш отдел, — доктор Моро двинулся направо. Чарли оглянулась на Сандру. Стоило ему отойти, она словно бы выдохнула, как выдохнула Мия после ухода Гейзенберга. Тот действительно вызывал неоднозначное впечатление, но не доктор Моро, который, кажется, боялся их больше, чем они его.

Охрана проверила как пропуск доктора Моро, так и Чарли, прежде чем поднялась прозрачная дверь, и они вошли в коридор. Здесь по-прежнему ничем не пахло, и было всё так же прохладно. Чарли не понимала, как в отделении, где для больных должны быть созданы комфортные условия, можно поддерживать столь низкую температуру. Они же не в морге. Как кто-то выздоравливал здесь?

— В эти палаты, — доктор Моро указал на три ближайшие двери, — помещаются заболевшие сотрудники. В тех же палатах, — он указал на следующие три двери, — находятся те, кто идёт на поправку. Дальше процедурный кабинет. В самом конце интенсивная терапия и зона карантина. Туда могут заходить только сотрудники в тёмно-сером или чёрном по специальному пропуску и в защитной одежде.

Доктор Моро приложил пропуск к панели, и дверь поднялась, открывая глазам Чарли колоссальное по размеру помещение, вмещавшее в себя не меньше полусотни больничных кроватей. И всё тот же нездоровый цвет стен и потолка. В их больнице никто не позволил бы использовать подобный цвет. Чарли была здорова, но, казалось, останься здесь чуть дольше и — заболеешь. В каком состоянии выходили из палаты сотрудники-пациенты — оставалось лишь догадываться. Наверное, торопились поправиться и как никогда в дальнейшем заботились о здоровье, чтобы вновь не очутиться в обессиливающей атмосфере болота.

На этом в правом коридоре экскурсия завершилась, несмотря на желание Чарли взглянуть на то, какими новшествами оборудовано отделение интенсивной терапии, и заодно ознакомиться с зоной карантина. Её существование Чарли абсолютно не порадовало. Выходит, сотрудники могли заразиться и в стенах стерильной Деревни.

— Если сотрудник окажется в зоне карантина, его отправят в больницу на поверхность? — поинтересовалась Чарли, когда они неторопливо прошли к охране левого коридора.

— Он останется до тех пор, пока не перестанет представлять опасность для других.

— А если не перестанет?

— Останется здесь.

Охрана просканировала пропуск доктора Моро, его самого, и только после пропустила. Чарли подверглась более тщательному осмотру, и даже общество руководителя не добавило к ней доверия. Они действовали как профессионалы, но отношение Чарли к ситуации не улучшилось. Её опыт ограничивался практикой и работой в больницах для обычных людей, а не на закрытых объектах для преступников, где высокий уровень безопасности был нормален. Со временем она привыкнет, как привыкли остальные. Но до того момента стоило расслабиться, не вызывая своими тревожными реакциями лишних вопросов. Они ничего не знают, она для них рядовой сотрудник. Взволнованный новичок. Ей нечего опасаться.

— В ней мало приятного, но эта мера необходима, — доктор Моро сохранял прежний извиняющийся тон. Будь у Чарли леденцы, она бы угостила его, чтобы прекратил беспокоиться о её мнении. На данный момент оно было исключительно положительным. Особенно на фоне прочих.

— Я понимаю, — согласилась Чарли, когда они подошли к первой двери, а охрана расступилась.

Атмосфера в левом коридоре ничем не отличалась от правого. Чарли ожидала, что та будет зловещей, а опасность зависла в воздухе, требуя осторожности в каждом движении, однако ничего подобного. Ничто, кроме охраны, не выдавало здесь, что за каждой дверью таится угроза для жизни любого, кто окажется легкомысленным. Их с доктором Моро вновь просканировали, проверили пропуска, и только потом дверь открылась. Пустое помещение напоминало толком не освещённую будку специалистов, проводящих компьютерную или магнитно-резонансную томографию. С соседним кабинетом их соединяло двухстороннее зеркало. Доктор Моро остановился прямо перед ним. Чарли встала рядом.

В медицинском кабинете, оборудованном по последнему слову техники, которая точно стоила миллионы и о которой в их больнице, да и во многих других, могли только мечтать, в центре стояла кушетка со смертником. Наголо бритым мальчишкой лет пятнадцати на вид. Он выглядел подавленным и смирившимся со своей страшной, но заслуженной судьбой. Высокая женщина в чёрной форме вела запись в своём планшете всё то время, пока вторая с отстранённым лицом укладывала мальчишку в белую капсулу, в которую подвела широкую трубку и нажала кнопку на стене. Женщины обменялись парой фраз и улыбнулись друг другу.

Чарли ощущала, что доктор Моро наблюдает за её реакцией. Неизвестно, что он хотел увидеть, но мальчишка за стеклом вызывал в ней столько же чувств и интереса, сколько у большинства вызывают медузы в аквариуме. Это работа, а смертники — не люди. Доказано их преступление или нет, если они здесь, для мира они сырьё. И для неё тоже.

Когда капсулу с мальчишкой вывезли из кабинета, через несколько минут охрана привела мужчину, явного выходца из гетто, состоявшего в банде, судя по многочисленным специфическим татуировкам. Охранники подвели смертника к кушетке и вышли. Чарли встречала таких. Они всегда вели себя вызывающе, а женщинам отводили одну роль, нередко грубили и лапали медсестёр и пытались врачей. Когда они лезли к ней, к их травмам добавлялись вывихнутые или сломанные пальцы. Медперсонал усердно не замечал новые травмы. Потом, после работы, они или их друзья нередко считали нужным указать ей на место, которое, по мнению местных королей жизни, она забывала. Она тоже умела указывать. Или звала его. Ей не нравились такие дни и такие встречи, напоминавшие кровавую грызню, но все их сглаживало то, что он, разбираясь с другими, ненадолго забывал о ней. Одно из его правил. Отдавай и получишь взамен. Возможно, единственное, которое никогда не подводило.

Женщина в чёрном указала смертнику на кушетку, однако тот не подчинился. Заговорил, пренебрежительно осклабясь, и надвинулся на неё. Женщина сохраняла поразительную невозмутимость. Чарли взглянула на сотрудницу в тёмно-серой форме. Она не бежала к охране, не звала на помощь. В её руке появилось устройство размером с мелкую гальку, она надавила на него большим пальцем, и смертник рухнул на пол, выгибаясь дугой и дико вытаращив глаза. Его рот не закрывался. Мужчина извивался змеёй, угодившей на раскалённую сковороду, заводил руки за спину, пытаясь добраться до чего-то позади. Женщина убрала палец с устройства, и смертник затих. Его грудь быстро поднималась и опускалась, он подёргивался. Под его головой медленно разрасталась лужа крови.

У памяти сладковато-металлический привкус, подобно клубнике, омытой ржавой водой. Она растекалась по щербатой плитке тягучей волной, подбираясь к её босым ступням. Чарли смотрела, как волна растёт, тянется к ней, как к источнику своего появления. В багряном глянце блестели прозрачные осколки банки, в которой хранились леденцы — цветные стёклышки разбитого витража её жизни.

Она потянулась к новому леденцу, разворачивая шуршащую обёртку, и запихивая его в рот липкими пальцами. Лужа всё росла, как росло в ней понимание.

— Ты всегда будешь помнить о том, кто ты.

Господи Боже, ей не было жаль. Ей не было жаль! Она пыталась найти в себе вину, ужас, раскаяние за содеянное, но находила лишь пустоту. Тишину, звучавшую со дна, на которое она опустилась. Она знала, что однажды окажется там, где обитают подобные ей. Чудовища. Монстры. Твари из преисподней, которая исторгла и её во чрево матери, чтобы та принесла в мир очередное зло.

Слюна становилась приторной, вязкой, стекала в горле слизью, которую ей не удавалось проглотить до конца. Она взяла новый леденец. Он захрустел на зубах — точно будущее, которое теперь растекалось на полу кухни. Она отправится в «Деревню Теней» за то, что сделала. Но ей не жаль.

Ноги не дрожали, и руки слушались, когда она подошла к телефону на стене, чтобы вызвать полицию. Кнопки стали красными, как её руки и язык, обожжённый чужой кровью словно кислотой.

— Что ты, по-твоему, делаешь? — он выдернул провод из аппарата. Тот свернулся пластиковой змеёй у неё под ногами. Всё вокруг было красным. Зловонным.

Она подняла на него глаза. Его, словно вытесанное из камня, лицо, обветренное и загорелое от постоянной работы на свежем воздухе, сохраняло ненормальную безмятежность. Но он злился. За годы жизни бок о бок она наизусть выучила его мимику. Это было основой её выживания.

— Я убила её… — и голос тоже не дрожал. Боже, она не раскаивалась. Она была чудовищем, а чудовища никогда не раскаиваются. У них нет чувств, только бездонная дыра внутри, которая засасывает чужую жизнь.

— Я вижу, — он забрал у неё трубку и положил на рычаг, а потом взял за руку, как ребёнка, и повёл обратно.

Она лежала на полу, там, где смерть настигла её последним ударом ножа. Красивое лицо, рано состаренное тяжкой судьбой, исказил предсмертный ужас. Синие глаза застыли, похожие на те, что мастера вставляли куклам. Стеклянные безжизненные шарики. Пшеничные волосы напитались кровью из разбитой головы и напоминали осквернённый ореол.

— Она никогда не была прекраснее, — с затаённым вожделением шептал он, склоняясь к ней и целуя в холодные, покрытые засохшей тёмной коркой, раскрытые губы. Он целовал её подобно любовнику, давно не знавшему женщины и повстречавшему лучшую из её представительниц. Богиню, сошедшую к нему с небес.

Чарли неотрывно наблюдала, как он принялся расстёгивать пуговицы испачканного летнего платья, обнажая исполосованную ножом полную грудь. Сжимая её до синяков грубыми пальцами, царапая ногтями. Оставляя свои следы. Она просто закрыла глаза, не в силах пошевелиться.

— Я хочу, чтобы ты смотрела. Чтобы видела, что ты сделала для меня. Как я тебе благодарен, Шарлотта.