Фрукты и овощи (2/2)

Мэг, зовущая Каса ебливым, сейчас рассмеялась бы Наоми в лицо. Даже жаль, что ее здесь нет. Вот только Мэг не знает всей правды. Правда в том, что невозможно инициировать контакты, когда живешь в одной комнате с Дином Винчестером.

По утрам Дин поднимает руки. Иногда он сбрасывает одеяло, выгибается и проводит по ребрам кончиками пальцев. Если день начинается с такого представления, Кас обычно сваливает в душ, даже не пытаясь отвлечься на телефон, потому что знает, что не получится. Знает, что все равно будет постоянно стрелять глазками на Дина, издающего по утрам множество интересных звуков.

— Точно нет, — отвечает он, потому что точно нет.

— Кастиэль, последний вопрос на сегодня. Твоему отцу стоит волноваться?

”Ему стоило волноваться, когда я только начал прогуливать занятия”.

— Кастиэль?

”Или когда я перестал есть перед началом старшей школы”.

— Я знаю, что ты меня слышишь, — холодно говорит бессердечный терапевт и кладет карандаш на стол. Звенящая тишина, более не скрытая за шуршанием стержня, бьет Каса по ушам и заставляет сосредоточиться на лице Наоми, которое он сейчас не узнает. Или не хочет узнавать. — Хорошо. Сосредоточься. Ты пьешь таблетки или прибегаешь к психоактивным веществам?

— Ничего из этого. С последнего четверга апреля я живу своим умом.

— Судя по тому, что ты снова оказался в моем кабинете, получается пока плохо.

— Я восхищаюсь вашей проницательностью, — Кас не может сдержать мимику и на мгновение оскаливается, прежде чем у него получается изобразить правдоподобную улыбку. — Выпишите новый рецепт, пожалуйста. Это большее, что вы можете для меня сделать.

Наоми не нужно просить дважды. Старая сука готова выписывать рецептурные препараты направо и налево, лишь бы не встречаться с пациентами чаще, чем раз в два месяца. Наверняка помимо стандартного набора скучных таблеточек в арсенале Каса сегодня появятся антидепрессанты.

Сменив карандаш на ручку, Наоми вытаскивает чистый бланк и заполняет его с таким видом, словно на ее столе Декларация независимости. Да и ручка у нее непростая, французская, перьевая, с золотым клипом и гравировкой на картридже. Почти год назад Наоми получила ее в подарок от Чака. ”С чего бы папаша разорился на эту мерзость?” — впервые задумывается Кастиэль и поднимается с мягкого кресла, чтобы забрать из рук психотерапевта рецепты.

— Спасибо, Наоми. Уверен, теперь мое состояние будет только улучшаться, — сладко поет он, разворачиваясь, как прожженный балерун. — До когда-нибудь.

— До скорого, — не менее сладко отвечает Наоми. Кас слышит ее слова, осторожно закрывая дверь, но не обращает внимание на столь неблагоприятный прогноз. Он слишком увлечен побегом из скучного светлого офиса.

***</p>

Закончив утренний ритуал неосознанного почесывания ребер, Дин стонет и переворачивается на бок. Прежде чем открыть глаза, он морщится от кислого вкуса во рту. Есть стойкое ощущение, что лучшим решением будет проваляться весь выходной в постели, но можно попробовать уговорить Каса съездить на так называемые игры. Так что Дин отгоняет сон. Уверенно и решительно.

— Доброе утро, — невнятно лепечет он и открывает один глаз, надеясь встретить ласковый взгляд Новака. Но в кровати напротив лежит кто-то бородатый. Кто-то грузный и сопящий носом. Кто-то, кто не Кас.

Остаточная сонливость мгновенно рассасывается. Винчестер вскакивает на ноги, наступает на хвост ни в чем не виновного Серафима и стаскивает одеяло с загадочного тела.

— Бенни? Какого черта ты тут забыл? — суетится он, пытаясь растолкать старого знакомого, но наворачивается на пустой бутылке, выкатившейся из-под кровати, и с громким шумом падает на задницу. — Блядская карма!

— Чего ты вопишь-то? — доносится сверху сонный голос Бенни, еще более хриплый, чем обычно.

— Кас убьет меня, давай, вставай нахуй, пока он не вернулся! Вот ты овощ...

— Он тебе кто, ревнивая жена? Не много ли ему внимания?

— Слушай, чувак, я не хочу устраивать грызню с самого утра, — умоляет Дин, закрывая лицо руками. — Просто оденься и свали в свой барак, прошу тебя.

Мольба оказывается эффективной: пусть и нехотя, но Бенни все же начинает шевелиться в сторону майки, скомканной около подушки. Стоило бы поторопить его, пихнуть в плотное плечо, чтобы ускорить процесс сборов, но Дин все еще сидит и смотрит на предательскую бутылку. На полу. Как идиот, в одних семейных трусах. Ему хочется свернуться в клубочек, как делает Серафим, и спрятать морду под пушистым хвостом.

”Кстати, перед кисой стоит извиниться”. Ради этого Винчестер встает на четвереньки и заглядывает под свою кровать. Видимо, даже несмотря на обиду, мудрое животное выбирает его, а не сомнительную залетную личность, оказавшуюся на законном месте хозяина. Это радует.

— Серафим, не будь букой, — с виноватой улыбкой бормочет Дин, пытаясь дотянуться до кота. — Да, я наступил на твой хвост, но это же было не нарочно.

— Ты разговариваешь с котом? — хмыкает Бенни, шурша одеждой и звеня пряжкой ремня. Дин на мгновение оборачивается, только чтобы выгнуть брови в немом ”ты глупый или что-то?”.

— Чувак, из-за тебя я наебнулся и сделал Серафиму больно. Скоро придет Кас, увидит, что ты осквернил его кровать, и сделает больно мне.

— Судя по твоим же рассказам… — бородач прерывается, прыгая на одном месте, чтобы натянуть на бедра джинсы, — твой соседушка, скорее, забьет мне трубку мира и извинится за то, что кровать была не слишком мягкой.

— Не извинюсь.

Голос Каса звучит как гром среди ясного неба. Холеный мальчик вложил в два жалких слова столько скрытой доселе мощи и ненависти, что Дину становится не по себе. ”Сложно быть собранным, когда твоя пятая точка торчит из-под кровати”.

— Дин Винчестер. Ты наступил на хвост моего кота? — продолжает нагнетать Кастиэль, медленно приближаясь к пресловутому Дину Винчестеру, у которого волосы встают дыбом.

— Да? — пищит тот, медленно поворачивая голову.

— И пустил в мою постель чужого человека?

— Братан, уже поздно прикидываться ветошью, да? — спрашивает Дин жалким голосом, обращаясь к Бенни и надеясь на любую помощь, но бородатого упыря уже и след простыл. ”Вот урод!” — с досадой думает он, наконец собираясь в кучу и поднимаясь на ноги.

Есть в этом моменте нечто прекрасное. Как минимум, Новак действительно зол, не этого ли Винчестер добивался несколько недель? Получите и распишитесь. Как максимум, Кастиэль прекрасен в гневе. Его глаза горят незнакомым голубым огнем, кулаки сжаты, а отросшие за месяц волосы растрепаны больше обычного, словно Дин — не первый, кого он опиздюлит этим утром.

— Я возьму у Джо новый комплект белья, а кот…

— Разумеется, ты возьмешь, — твердо говорит Кас, останавливаясь так близко, что Дину приходится опустить глаза, дабы не прервать зрительный контакт. Пускай он смотрит на источник угрозы сверху вниз, менее страшно от этого не становится. — Не волнуйся насчет кота, я замолю твой грех. Но спать с тобой он больше не будет.

— Окей, — выдыхает Дин. ”Справедливо”.

***</p>

Новак оттаивает только когда на его постели появляется стопка чистого постельного белья. К тому же, Дин вернулся из административного сектора с таким виноватым лицом, что злиться уже не хочется.

Разобравшись с последствиями вчерашней случайной пьянки, Дин выходит на улицу.

— Я убрал мусор, сменил белье, бросил твои вещи в стирку Джо и протер стол. Можно потрогать Серафима? — спрашивает он, садясь на пластиковый стул напротив Каса.

— Нет, — из принципа отвечает Кастиэль.

— А тебя я потрогать могу?

— Только если не собираешься топтать мой хвост.

Судя по всему, Винчестер не собирается, раз тянет руку через стол, нагретый полуденным солнцем. Коснувшись предплечья кончиками пальцев, он замирает в ожидании реакции. Чтобы не кошмарить соседа еще сильнее, Кастиэль выпускает на волю добрую улыбку, предназначенную только для него, и чувствует тепло ладони, скользящей по руке. ”Дин заземлен”.

— Вот видишь, я тебя приручил, — примирительно говорит Винчестер. — И нечего строить из себя кактус, у нас уже один есть.

— Не впутывай в это Джека, — хмыкает Кас, накрывая его беспокойную ладонь своей. — И Серафима не впутывай. Дети ни в чем не виноваты!

— Ха, точно! Ладно, со мной все ясно, а… Где тебя носило последние сутки?

— Ел устриц со старшим братом. Якшался с юристами. Ходил к психотерапевту.

— Это по поводу любимых людей и пустоты? — спрашивает Винчестер, тут же становясь искренне озабоченным. ”Чертова Мэг”. Хотя, если бы она не спалила контору, сейчас Дин не сжимал бы плечо Каса в попытке выразить поддержку, или что он там пытается выразить. На данный момент непонятно.

— Ты действительно хочешь об этом поговорить?

Не то чтобы Новак набивал себе цену, он всего лишь обязан быть уверенным в том, что его слушают. Хватит с него ротозеев, кормящих свое эго за счет человека, который кажется потерянным. Хватит тех, кто изображает интерес к проблеме души, а посреди разговора меняет тему на более приземленную. Вряд ли Дин относится к людям подобных категорий, но кто знает, как его мог накрутить быдлообразный Бенни с потными руками.

Лишь получив в ответ сдержанный кивок, Кастиэль опускает руки на колени, позволяя Дину тискать его как угодно.

— Я забываю себя. Личность стирается.

— Когда ты забываешь себя, как это… Ощущается? — спрашивает Дин, едва заметно поежившись. Разумеется, Кас обращает на это внимание, хоть и не комментирует.

— Как пустота. Словно меня можно назвать любым именем и оно непременно подойдет, — тихо отвечает он. Это правда. Кас растворяется в других и уже не помнит, что принадлежат ему, а что появились благодаря окружающим его людям. Он дважды перепроверяет наброски, прежде чем садится творить, потому что никогда не уверен в том, что не повторяет чью-то идею.

— Бред, чувак, у тебя особенное имя. И сам ты особенный.

Если представить Рай как бесконечное воспоминание, то после смерти Кас выбрал бы этот момент. Это солнце, набирающее жар. Прикосновение, после которого не хочется помыться с хлоркой. Кота, смотрящего на мир умными глазами. Принятие, которого Кастиэль не ожидал. Даже если это затишье перед бурей. За такое затишье не жалко заплатить любую цену.

Ведь главное — не совершать ошибку и не думать, что так будет всегда.

А Кастиэль не ест киви, не видит сны и частенько ошибается.