10. (2/2)

Настырного Князя пытались согнать с насиженного места играющие на площадке детишки, но он упёрся и качели не освободил. Обиженные дошкольники решили устроить диверсию и закидать Андрюху песочными бомбочками, но не успели: он вскочил как ошпаренный и быстро спрятался в кустах неподалёку. Причиной такого поспешного бегства стали вовсе не дети, а вынырнувший из парадной Миха. Андрей во все глаза уставился на него и неожиданно растерялся. Будто и не было этих двадцати пяти с лишним лет. Весь опыт и мудрость враз улетучились, и Андрей чувствовал лишь беспорядочное биение сердца.

«Как мне подойти-то к нему? Что делать, блин…» — Андрей не смог ничего придумать и просто вышел наперерез, присел и стал будто бы завязывать шнурок, а потом резко поднял голову и встретился взглядом с Мишей.

— Кхм… Это же ты? Вчера, короче, виделись. Помнишь, в Купчино.

— Чё? — Горшок витал где-то в своих мыслях и не сразу заметил Князя. — А, ну да. Тебя сюда каким ветром занесло?

— В гости, — быстро соврал Князь и протянул пачку, невзначай коснувшись Мишкиной руки. — Кстати, твои сиги. Ты вчера обронил.

— Ух ты ж ё-моё. Спасибо, — удивился Миха и замолчал. Думал, наверное, каким вежливым вдруг оказался гопник из Купчино, ведь Андрей что при первом, что при десятом поверхностном взгляде производил именно такое впечатление. Очень короткие волосы, стриженные после деревни, слегка потрёпанная одежда, крепкие кулаки, нагловатый взгляд и напускная уверенность, натренированная за восемь неспокойных школьных лет.

— Ну, я побежал. Мне пора, — Андрей свернул за угол и увидел Шурика Балунова, которого сразу же узнал. Он замедлился и поэтому услышал, как позади Миха шумно приветствует друга и делится с ним очень ценной информацией, что будет учиться в реставрационном училище, которое находится на улице Морской пехоты.

«Он поступил, — пронеслось в голове Князя. — Значит, я тоже должен. В этой точке ничего не изменилось. Никуда нам друг от друга не деться».

Он уломал маму, которая долго ругалась и недоумевала над переменчивым поведением сына, у которого семь пятниц на неделе, помочь ему поступить в ту самую реставрационку, а потом позволил себе-подростку жить, как он и жил, не меняя мелочей вроде ненужных пьянок с дворовыми товарищами и шумных драк с пацанами из соседнего района.

Время моталось на быстрой перемотке, как кассета в видике, с помехами и прерываниями, но остановить его Андрей не решался. И не только потому, что в самом начале их с Мишкой дружбы и без его вмешательства всё шло гладко, а потому, что он разглядел наконец ситуацию изнутри. И кое-что понял. Нет, даже не понял, а всеми фибрами души ощутил такое!.. Такое, что и сказать было страшно.

Особенно ярко он почувствовал это в один из светлых октябрьских дней, когда они пошли с Мишкой в парк, которых в Питере дофига и больше. Заняли там твёрдую лавку и, сталкиваясь головами и плечами, активно обсуждали содержимое заветной Андреевой тетради. Что-то вычеркивали, переписывали, меняли, а потом развеселились, плюнули на всё и устроили прятки в зарослях пожелтевших кустарников, играя то ли в Робин Гудов, то ли ещё в кого, совершенно не заботясь, что ведут себя как сущие дети, а не пятнадцатилетние юноши.

Князь смотрел на всё это будто со стороны и медленно осознавал, что именно тогда и появилось между ними Нечто. Не просто дружба, а вроде как любовь. Но не вот эта вот пошло-продажная тварь, которой сейчас обзывают всё подряд, а чистая, незамутненная, абсолютно платоническая. Андрюха искренне, от всей души восхищался музыкальным талантом Горшка, тем, с какой лёгкостью выцеплял он из воздуха мелодии, как красиво с помощью обалденного голоса, пока ещё чистого, мощного и почти не хриплого, не испорченного героином, он оживлял его стихи. Ему нравилось открывать друга с новой стороны, видеть не оболочку, а то, что спрятано в его голове, и делиться своими сокровенными тайнами. Никогда ещё за всю жизнь у Андрея не было такого близкого друга.

Хорошенько подумав, Андрюха понял, что в какой-то момент он просто-напросто в Миху влюбился. Опять же, в самом высокопарном смысле. Нет, ему, честно говоря нравился и физический контакт, в виде крепких рукопожатий, хлопков по спине, игривых толчков во время дурашливой борьбы, но за ним не стояло никакого влечения. Взрослый умудренный Андрей видел как-то фанатские картинки, на которых его и Миху изображали то целующимися, то ещё в каких непотребных позах, и каждый раз недоумевал, откуда всё это берётся в головах у подрастающей молодёжи. А теперь догадался, что, интуитивно улавливая необъяснимую непонятную связь, которая на самом деле была между ним и Горшком, авторы этих картинок не могли выразить её по-другому, чем через растиражированные понятия, сравнявшие любовь с похотью. Андрюха и сам не мог описать словами то, что происходило и то, что он видел сейчас, и лишь чувствовал, что в те ранние годы был определённо и безгранично счастлив.

Откуда-то с залива наползли серые тучи и вылились на парк мелким дождем. Парни успокоились, встали рядом с заросшим кувшинками прудом, долго смотрели, как капли оставляют на воде круги, и Миша в первый раз довольно определённо заговорил о том, что хорошо бы было никогда не взрослеть и навсегда остаться молодым.

— Как это? — спросил, немного опешив, Андрюха, и Миша пустился в философские размышления о смысле жизни, которые сводились к тому, что помереть надо годам к тридцати, и никак не позже.

— Миха, — нынешний Андрей решительно вмешался в разговор, зная, что вот здесь мелкий Князь бессилен, — ты не поверишь, но после тридцати тоже можно нормально ярко жить. И даже после сорока. Дело-то не в возрасте, дело в том, каким ты остаёшься внутри.

Князь понимал, что этими правильными, но пустыми словами никак не повлияет на позицию Горшка, но все-таки попытался что-то сделать. Миха предсказуемо фыркнул и покрутил у виска пальцем.

— Откуда тебе это знать?

— А вот представь, что я был в будущем, — совершенно внезапно вырвалось у Андрея, — и знаю наверняка, что ждёт нас впереди. Хочешь, расскажу?